Щекотин Е.В.

Новосибирская государственная академия водного транспорта

Квалитативная рациональность в инфотронную эру

Одна из последних книг покойного уже ныне Ильи Пригожина весьма недвусмысленно называется “Конец определенности”. Другой гуру современной неклассической науки И. Валлерстайн озаглавил свой недавний труд “Конец знакомого мира”. В такой эсхатологической близости названий скрыта символическая манифестация определенного рода процессов, выявлению и описанию которых посвятили свои работы указанные исследователи. И хотя Пригожин рассматривал процессы, происходящие в естественных науках, а Валлерстайн - изменения, затронувшие социальные науки, в принципе они на разных языках вели речь об одном и том же, а именно о некоторых фундаментальных сдвигах и смещениях, которые мы имеем возможность наблюдать воочию.

Наиболее существенной чертой подавляющего большинства предпринимаемых попыток описания социальной реальности в ее современном состоянии (которое часто называют постсовременным, эпохой Post – Modernity) является констатация всеохватного, глобального кризиса. Касается ли исследование отдельных областей, отраслей социальной деятельности, или же общества в целом, основным лейтмотивом выступает неудовлетворенность и недопустимость существующим положением дел. Критика охватывает базовые постулаты современного мышления и современной реальности. Критическое отношение к любым догмам, «искоренение метафизики» в дискурсе о современности, исследование границ рационального мышления приобретают повышенную популярность в гуманитарных исследованиях.

Критическое, кризисное сознание есть следствие господствующего ощущения достижения и/или столкновения с неким пределом, границей собственных возможностей. Распространению таких настроений в общественном сознании в немалой степени способствовало осознание того факта, что риск есть неотъемлемая часть, структурный компонент социально-экономического порядка и порожденной им организации общества. Риски, угрозы человеческому существованию институализировались как элемент любого производства, любой деятельности. Необходимость постоянно просчитывать риски, учитывать возможный вред от практической деятельности сформировала иной критерий полезности, иную норму социальной приемлемости: нормативный идеал достижения «наилучшего» сменяется идеалом предотвращения «наихудшего».

Прогрессистское, линеарное представление о развитии как непрерывном движении к совершенству, гармонии, «собственному порядку» потерпело крах. Те формы прогрессизма, которые были приняты как универсальные европейской индустриальной цивилизацией, обладают слишком мощными деструктивными эффектами. Поэтому необходима смена господствующей формы прогрессизма, доминирующей парадигмы развития. В. В. Капырин и Г. Д. Коренев отмечают: «Поиск новых путей развития ведется по многим направлениям: постиндустриальные и информационные модели, концепция устойчивого развития, глобалистские мироцелостные модели и т.п. Но все больше сознается, что только качество жизни может в наибольшей степени выражать целевые устремления мирового сообщества, ибо человечество стоит на пороге перехода в новую цивилизацию – «цивилизацию качества» (1).

Понятие качества, необходимость ориентироваться на качество товаров, услуг, жизни и т.п. отражает в себе это захватившее общество ощущение достигнутого предела, кризиса, невозможности дальнейшего развития в существующих формах. Еще Гегель писал, что «качество (нечто) есть его граница». Существует непосредственная взаимосвязь между тем вниманием, которое стали уделять качеству буквально во всех сферах социальной практики, и эсхатологическими построениями и ожиданиями. Эти ожидания обрели свое концентрированное выражение в названии первого доклада Римского клуба «Пределы роста». Название этого доклада стало своеобразным лозунгом эпохи, а его содержание манифестировало ту точку зрения на современность, которая позволила увидеть смутные контуры будущего общества. Связь между необходимостью выдвижения качества на ведущее место в социально-экономическом производстве и ощущением невозможности развиваться согласно прежним нормам рациональности, достигнутого предела, исчерпанности заданной парадигмы индустриализма составляет стержень современного мышления и восприятия мира.

В свое время Т. Адорно утверждал: «Сциентиская объективация в единстве с тенденцией квантификации всей науки, начиная с Декарта, тяготеет к тому, чтобы исключить качества, превратить их в измерение определения. Сама рациональность превращается во все большем масштабе в more mathematica, которая приравнивается к возможностям квантификации» (2). Чисто количественный взгляд на реальность соответствует редукции познания и бескачественному всеобщему, к чисто логическому, а потому беспредельному, вневременному. Дополненный же качественным (квалитативным) подходом этот взгляд способен усовершенствовать познание. Если следовать за мыслью Т. Адорно, то можно утверждать, что он устанавливает родство количества с всеобщим, универсальным, а качества – с отдельным, различным, дифференцированным. Соединение в едином методе количественных и качественных подходов к действительности позволяет совершить важную операцию установления критерия (приемлемости, удовлетворенности). Качественный подход устанавливает сущность, определенность всякой вещи, а количественный дает возможность исчислять, сравнивать эти вещи между собой.

В общественном сознании происходит определенное категориальное смещение от количества к качеству. Этот процесс охватывает все проявления сознательной активности людей, от научного творчества до приобретения потребительских товаров. Это смещение отражает в себе некоторые фундаментальные трансформации способов восприятия реальности. Так, например, еще М.Хайдеггер писал, что в современном мире время «времениться» из будущего. В традиционном обществе таким место «временения» было прошлое, в индустриальном – настоящее. Отсюда культ модерна, современности в индустриальном обществе и господство количества и математики, так как источник времени – это чувственно данные, наличные вещи, которые можно измерить, потрогать. Современная эпоха организуется будущим, предвидением, а будущее, по выражению Уорфа – это «область веры, интуиции и неопределенности». Эта неопределенность, принципиальная невозможность предсказать последствия совершаемого в настоящем заставляет обращать пристальное внимание на качество, на определенность.

Господствовавшая со времен Декарта парадигма рациональности основана на сведении качественных изменений к количественным, что соответствует редукции познания к бескачественному всеобщему, к чисто логическому. Квантификация бытия стала следствием тенденции освобождения от различия, от нетождественного. Гегель называл качество непосредственной определенностью, а количество – это определенность, безразличная для бытия. «Определенное количество есть безразличная определенность, т.е. выходящая за свои пределы, отрицающая самое себя». В «Энциклопедии философских наук» Гегель замечает, что количество по самому своему понятию есть постоянное выхождение за свои пределы, за пределы самого себя.

Категория «количества» в концентрированном виде отражает специфику мышления индустриальной эпохи. Количество стало нормативным критерием, моральным императивом, в соответствии с которым выстраивалась структура ценностей, прерогатив. Но мышление, которое не мыслит «качественное», Т. Адорно метко называет кастрированным, оно «не есть с собой единое». Количественная парадигма в социальном развитии и познании интерпретирует существующую реальность как нечто бесконечное, в принципе беспредельное. Симулякр массового производства организует все социальное пространство и время как нечто лишенное границы, а потому безразличное к бытию. По Гегелю количество – это граница, которая безразлична сама себе и безразлична нечто, это «есть что-то совершенно внешнее себе и столь же внешнее нечто». Именно такой подход к объектам и явлениям как к гомогенным, «прозрачным» для разума сущностям, привел к появлению массового общества. Очевидно, что кризис массового общества есть кризис «массифицированного производства».

Возвращение качества — это «возвращение» границы, «его (нечто) качество есть его граница». Качественное сознание позволяет вернуться бытию, к определенности и ограничению. Неслучайно эпоху постмодернизма иногда называют «новым Средневековьем» — познание качества становится вновь столь же важным, как и в средневековой науке.

Весьма ярко это родство со средневековым мировоззрением выступает в отношении к пространству и Земле. Телекоммуникационные и компьютерные сети создают «информационную оболочку» планеты, в которую человечество оказывается «упакованным», как в «контейнер». Эта информационная оболочка, формируя по-новому социокультурное пространство человеческого существования, замыкает это пространство на себе, лишает линейной перспективы. М. Маклюэн отметил, что 4 октября 1957года, когда первый искусственный спутник Земли вышел на орбиту, природный мир оказался внутри артефакта, внутри созданной человеком искусственной среды. Бесконечные просторы декартового мира оказались «заперты». Человечество очутилось в принципиально ином, «шарообразно-замкнутом», по выражению В. П. Терина, пространстве, где «все времена и пространства сразу». «Иллюзия безграничности незавоеванных территорий разрушена навсегда. Свободного пространства попросту больше нет, колонизировать больше нечего.

Единственная среда, в которой наша цивилизация еще может расширяться, наш единственный настоящий фронтир — это эфир, иными словами — медиа. <…..> Непрерывно расширяющиеся медиа стали настоящей средой обитания — пространством, таким же реальным и, по всей видимости, незамкнутым, каким был земной шар пятьсот лет назад» (3). Схожей точки зрения придерживается и П. Вирилио, который утверждает, что, стремясь вовне, за свои обитаемые пределы люди наталкиваются на невидимую стенку, ударяются об оболочку.

Естественная природа превратилась в систему, структурированную человеком и подчиненную требованиям социальной организации и социального знания. Наступает «конец природы» как мира внешнего по отношению к человеку и обществу, природа превращается в сотворенную, рукотворную среду обитания и жизнедеятельности. Нет больше ничего внешнего обществу, нет пространства для экспансии вовне. Теперь все сущее, все наличное бытие охвачено социальным организмом и поэтому всякий предмет, всякая вещь – становятся в первую очередь социальными феноменами, знаковыми моделями, символическими формами. М. Маклюэн писал, что воздействие средств массовой коммуникации на индивида и общество в целом приведет к «имплозии коммуникации», к взрывному сжатию пространства, времени и информации и смещению приоритетов существующей цивилизации с внешних, количественных целей на внутренние, качественные. И тогда планета предстанет как единая общность, как деревня, где все друг друга знают и все известно.

Можно поспорить с классиком, что в действительности стало причиной подобного обращения «внутрь себя», но парадигмальный сдвиг от количественных приоритетов к качественным он отметил верно. Информационная среда, формируемая коммуникационными системами, стала продолжением физического, конечного пространства, границы которого стали доступны для человечества, границы обозначившие небытие, ничто человеческой экзистенции. Информационные коммуникационные среды, такие как Сеть Интернет, становятся той terra incognita, которые стремится покорять человек. Деятельность, направленная на преодоление достигнутых пределов, та характерная деятельность, что составила специфическую черту индустриального общества, основанного на трансгрессизме, переносится в сферу виртуальной реальности, она продолжается в коммуникативных сетях.

Видимо, в этом стоит усматривать революционную роль Интернета, причину, что именно телекоммуникационные сети стали главным феноменом компьютерной революции, а не электронные банки данных (как предсказывали основоположники теории информационного общества) или искусственный интеллект. В глобальной сети не создается никакого знания, зато многократно увеличивается возможность осуществления коммуникации. Трансляция сообщений, тиражирование интеллектуального продукта посредством различных средств коммуникации является, по мнению Д. В. Иванова, коренным отличием современного общества, позволяющим квалифицировать его как информационное. Информация понимается как коммуникация, а не как знание или предмет, она становится оправданием действия, она не столько ресурс, сколько стимул.

Такое понимание коммуникации в информационном обществе в значительной степени объясняет сближение этого общества и средневекового общества. Для их интеллектуальных парадигм (или образа мира) характерны особая определяющая роль слова, знака, имени в конструктах реальности, а это, в свою очередь, требует внимания к различиям, к нетождественному, к качественной определенности, которая выражается знаком.

Социальные системы современного общества являются самореферентными системами, безразличными к внешним стимулам и функциональным детерминантам. Для этих систем источником социальных изменений являются они сами. Или, как пишет А. Турен: «Главная тенденция современных обществ всегда направлена на укрепление и увеличивающуюся концентрацию их способности воздействия на самих себя»(4). Парадокс современного общества в том, что его следует понимать как тотальность, как некую имманентную сущность, устраняющую трансцендентальный уровень бытия, внешний по отношению к этому обществу. Все дистинкции, различения находятся внутри глобальной социальной системы. Индустриальное общество охватило все доступное пространство, и больше нет ничего «вне», все «внутри». Дальше простирается небытие.

Примечания:

1)Капырин В.В., Коренев Г.Д. Системы управления качеством.– М.:Европейский центр по качеству, 2002.– с.11.

2)Адорно Т.В. Негативная диалектика.–М.:Научный мир, 2003.–с.48.

3)Рашкофф Д. Медиавирус: Как поп-культура тайно воздействует на ваше сознание.–М.:Ультра-Культура, 2003.– с.8.

4)Турен А.Возвращение человека действующего: Очерки социологии.–М.:Научный мир, 1998.–с.46.