Политология/3. Теория политических систем
Михайленко М.В.
Государство между
цивилизацией и мир-системой
Среди теоретиков
государства и права никогда не было раньше и в настоящее время нет не только единства, но даже общности взглядов в
отношении процесса происхождения
государства и права. Поэтому в этом вопросе легче
идти от противного. Изучая этот вопрос никто, как правило, не подвергает
сомнению такие, например, общеизвестные исторические факты, что первыми
государственно-правовыми системами в Древней Греции, Египте, Риме и других
странах были рабовладельческие государство и право. Никто не оспаривает того
факта, что, в то же время, на территории нынешней России, Польши, частично
Германии и ряда других стран никогда не было рабства. Исторически первыми здесь
возникали не рабовладельческие, а феодальные
государство и право. Не оспариваются и многие другие исторические факты,
касающиеся происхождения государства и права.
Однако,
этого нельзя сказать обо всех случаях, когда речь идет о причинах, условиях, природе
и характере происхождения государства и права. В мире всегда существовало и
существует множество различных теорий, объясняющих процесс возникновения и
развития государства и права. Это вполне естественно и понятно, ибо каждая из
них отражает взгляды и суждения различных групп, слоев, наций и других
социальных, профессиональных или интеллектуальных общностей на данный процесс.
Или - взгляды и суждения одной и той же социальной общности в разные эпохи и на разные аспекты
процесса возникновения и развития государства и права. В этой статье мы
рассмотрим видение государства двумя ведущими политическими философами
современности – И. Валлерстайном и С. Хантингтоном.
Судьба национального
государства в глобализирующемся мире остается
неопределенной. В научной среде утвердились две точки зрения относительно
перспективы развития нации-государства в условиях глобализации. Первая связана
с фиксацией широкого распространения меж-, транс- и наднациональных институтов, что воспринимается
многими политологами, как свидетельство растущей
неспособности национальных государств адекватно реагировать на новые вызовы
современности. Под сомнение ставится сама система международных отношений
как межгосударственных, поскольку
процессы глобализации подрывают суверенитет национальных государств. Это выражается прежде всего в том, что либерализация торговли и
движение капитала, осуществляющиеся в рамках мирового сообщества, требуют унификации законодательства, в
первую очередь налогового, и передача традиционных функций национального
государства на надгосударственный уровень.
Человеческая история,
заявил С. Хантингтон -- это
история цивилизаций. Невозможно представить себе развитие человечества в других
понятиях. В истории сменяются поколения цивилизаций: от древних шумерской и египетской
через классическую и мезоамериканскую
к христианской и исламской, а также через последовательные проявления китайской
и индуистской цивилизаций. На всем протяжении истории цивилизации открывали
перед людьми самую широкую возможность идентификации. В результате истоки,
появление, подъем, взаимодействие, достижения, упадок и закат цивилизаций были
подробно изучены выдающимися историками, социологами, антропологами. Они
создали обширную ученую и утонченную литературу, посвященную сравнительному
анализу цивилизаций. В том, что касается угла зрения, методологии, фокусировки
исследований и концепций, в этой литературе существует много расхождений. Но по
основным положениям о природе, идентичности и динамике цивилизаций, уверен Хантингтон -- достигнуто
широкое согласие.
Во-первых,
понятия "цивилизация" (в единственном числе) и
"цивилизации" (во множественном) отличаются друг от друга. Идею цивилизации развили французские
мыслители XVIII века в противовес понятию "варварство".
Цивилизованное общество отличалось от примитивного
тем, что было оседлым, городским и образованным. Быть цивилизованным считалось
хорошо, нецивилизованным - плохо. Концепция цивилизаций предлагала стандарт,
позволявший судить общества, и в XIX веке европейцы затратили много интеллектуальной,
дипломатической и политической энергии, чтобы выработать критерии, которые
открывали возможность выносить вердикт: достаточно ли цивилизованно то или иное
неевропейское общество, чтобы быть принятым в члены международной системы, где
доминировали европейцы. Однако со временем о цивилизациях все чаще начинали
говорить во множественном числе. Это было равнозначно "отказу от
определения цивилизации как одного из идеалов или главного идеала" и
отходу от представлений о единственном стандарте цивилизованности. Ему
соответствовали, по словам Броделя, лишь
"несколько привилегированных народов или групп, элита человечества".
Теперь же в поле зрения появилось много цивилизаций, каждая из которых была
цивилизована по-своему. В сжатой форме: цивилизация в единственном числе
"потеряла свои свойства пробы качества", а цивилизации, о которых
говорят в множественном числе, могли оказаться весьма
нецивилизованными в том смысле, который передается единственным числом. Это
курьезная ситуация утраты гегемонии – на мой взгляд – роль пробы качества
«цивилизацией» отнюдь не потеряно.
Во-вторых, повсюду, кроме
Германии, цивилизацию считают культурной целостностью. Немецкие мыслители XIX
века провели резкую грань между цивилизацией, включающей механику, технологию,
материальные факторы, с одной стороны, и культурой, которая включает ценности,
идеалы и более высокие интеллектуально-художественные, моральные качества
общества, - с другой. Это разграничение сохранилось в немецкой мысли, но больше
нигде признано не было. Некоторые антропологи даже "переворачивали"
эту связь и трактовали культуру как характеристику примитивных, неизменных, неурбанизированных обществ, а более сложные, развитые,
урбанизированные и динамичные общества считали цивилизациями. Однако эти
попытки развести культуру и цивилизацию не были подхвачены, и вне Германии, по
мнению Хантингтона, преобладает согласие с Броделем, что "желание на немецкий манер отделить
культуру от ее основы - цивилизации - обманчиво"
И цивилизация, и культура
- понятия, относящиеся ко всеобъемлющему стилю жизни
народов, причем цивилизация, формулирует Хантингтон -
это культура в широком смысле слова. Оба понятия включают в себя
"ценности, нормы, институты и способы мышления, которым сменяющие друг
друга поколения придают первостепенное значение" .
По Броделю, цивилизация - это
"пространство", "культурный ареал", "собрание
культурных характеристик и феноменов". Валлерстайн
определяет ее как "особую взаимосвязь мировоззрения, обычаев, структур и
культуры (как материальной, так и "высокой"), которая образует своего
рода историческое целое и сосуществует (если даже не всегда одновременно) с
другими разновидностями этого феномена". По Доусону,
цивилизация - продукт "особого оригинального процесса культурного
творчества определенного народа", в то время как для Дюркгейма и Мосса - это "своего рода моральная среда, охватывающая
некоторое число наций, где каждая национальная культура является лишь частной
формой целого". По Шпенглеру, цивилизация - "неизбежная судьба
Культуры... наиболее внешние и искусственные состояния, которые способны
принимать разновидности развитого человечества. Она - завершение, она следует
как ставшее за становлением". Культура - общая тема практически каждого
определения цивилизации.
Но Хантингтон
пишет, что кровь, язык, религия, образ жизни объединяли греков и отличали их от
персов и других не греков. Однако, как это подчеркнули афиняне, из всех
объективных элементов, определяющих цивилизацию, важнее всего бывает религия.
Здесь Хантингтон начинает концентрироваться на элементе,
который он выбрал в качестве базового и слишком
увлекается древностью – на наш взгляд, поверив в то, что религия до сих пор
является мощным фактором.
А вот Иосиф Валлерстайн считает существование отдельных обществ (Валлерстайн называет их “национальными государствами”)
считается вторичным, производным от существования социальных систем. По мнению Валлерстайна, не социально-исторические организмы
объединяются в системы, а, напротив, системы порождают социально-исторические
организмы. Несомненно, этот взгляд связан с тем, что главный предмет
исследований Валлерстайна - современность. Именно для
современности характерно весьма сильное обратное влияние межгосударственной
системы на составляющие её национальные государства; Валлерстайн
перенёс эту ситуацию на прошлое, когда подобное влияние было значительно
слабее.
Несмотря на то, что Валлерстайн выделяет разные типы социальных систем и разные
способы производства, стадиальная типология у него отсутствует - он не считает,
как можно было бы предположить, что человечество развивается от стадии
мини-систем к стадии миров-систем. Валлерстайн
отрицает понятия “прогресс” и “развитие”, видя в истории только изменения, не
имеющие никакой направленности.
Это заметно при
объяснении им причин появления КМЭ в Европе, одновременно являвшимся
объяснением причин невозникновения КМЭ в других
местах и в другие времена. Казалось бы, возникновение капитализма неразрывно
связано с возникновением буржуазии из средневекового бюргерства, со спецификой
европейского города и т.д .
И. Валлерстайн с этим не согласен. Это, по его
мнению, не более, чем "миф XIX века", не
объясняющий ни отставания одних стран от других, ни способов ликвидации этого
отставания.
Корень
мифа он видит в признании существования двух пар антагонистических социальных
групп (буржуазия - пролетариат, земельная аристократия - крестьянство), из
которых первая пара принадлежит капитализму, вторая - унаследована от прошлого. Вместо "мифа XIX века" им
предлагается "Сказка Нашего Времени", сюжет
которой сводится к утверждению, что феодалы превратились в капиталистов, а не
были ими побеждены.
Но эта гипотеза также не
объясняет, почему одни феодалы превратились в буржуа, а другие - нет. Тем более уязвима "сказка" Валлерстайна
для объяснения невозникновения КМЭ в Азии. (А такое объяснение Валлерстайну
необходимо было представить – ведь если для него нет принципиальной разницы
между европейским феодализмом и другими “мирами-империями": всюду
существуют “протокапиталистические элементы" и
имеет место их "блокирование" политической властью, следовательно,
капиталистический мир-экономика в принципе может возникнуть где угодно и когда
угодно, необходимо лишь благоприятное стечение обстоятельств. Валлерстайн
доказывает, что такое стечение обстоятельств имело место в Европе XIV-XVI
веков, но не доказывает, что оно не имело место в Азии, Африке, доколумбовой
Америке в любое другое время.)
Представляется, что Валлерстайн, увидев (на конкретном материале) тенденцию
"встраивания" европейской знати в капиталистический рынок, дал этой
тенденции неверное истолкование. Власть дворянства на периферии связана властью
буржуазии в ядре. Существование КМЭ для Валлерстайна
первично по отношению к существованию отдельных обществ. Получается, что
дворянство и буржуазия составляют единое целое. Таким образом, Валлерстайн оказался заложником своей теоретической схемы.
Возможно, свою роль сыграли и его политические убеждения, в рамках которых
допустимо рассматривать исторический процесс как направляемый злой волей
господствующего класса - наиболее обычным для Валлерстайна
является “одноклассовое” состояние мира-системы, при
котором свои интересы осознаёт только господствующий класс, а остальные слои
общества остаются “статусными группами”.
Трудно сформировать
мнение по этому поводу, поскольку имеет место быть и первое
и второе, и доказательство в пользу классических теорий и в пользу утверждений Валлерстайна.
Концентрируясь на вопросе
роли государств в новую эпоху, мы не находим удовлетворительных ответов ни у
ведущего «правофлангового» философа С. Хантингтона,
ни у «левофлангового» Э. Валлерстайна. Второй мыслит
«тектоническими» категориями, донельзя экономизированного
взгляда на историю, в которой государства, по сути, мини-системы, вспыхивающие
и гаснущие на Млечном пути долгого цикла, в лучшем случае -- движимые
гигантоманией, архаичные, и по определению воюющие мир-империи.
Первый же слишком поверхностен, по нашему скромному мнению и переносит
упрощённую логику туристического путеводителя (а-ля постмодерн
З. Баумана) или «Википедии» на эклектичные конфликты
исторического и современного бытия, чем-то напоминая
сценариста для военных стратегий (Rise of Nations, Age
of Empires, Civilization IV). Государство у Хантингтона -- лишь навершие над георелигиозной матрицей.
Тем не менее, большинство
из нас на планете Земля до сих пор:
1) добиваются в
посольствах виз;
2) служит в армиях по
призыву;
3) побаивается или
надеется на полицию или спецслужбы;
4) голосует за ту или
иную политику правительств -- поддерживает диктаторов или борется с против них;
5) рассчитывает на
доступное образование, здравоохранение, рабочее место, обеспеченную старость;
6) подчиняется или
нарушает таможенные правила;
7) пользуется или
негодует по поводу государственного, явного или тайного содействия государств
тем или иным видам предпринимательства;
8) требует от государства
уважения и защиты своих культурных, языковых и религиозных прав;
9) уповает на государство
как на гаранта правосудия, или критикует его за профанацию такового;
10) обладает
эмоциональной привязанностью к тем или иным символам, как правило,
административно-территориального характера.
В силу вышесказанного,
необходимо признать, что хоронить государство чрезвычайно преждевременно. Более
того, на наш взгляд -- сам вопрос о таких похоронах не
стоит. Во многом, общественное мнение стало жертвой заскучавших обществоведов и
тех публичных политиков, которые закономерно предпочитают разговоры о вызовах
глобализации неудобным вопросам о коррупции. Конечно, эволюцию самого
восприятия государства трудно не заметить бюджеты многих транснациональных
корпораций сегодня значительно больше, чем бюджеты многих бедных государств,
транснациональные общественные организации часто обладают более эффективными
армиями, нежели государства, а их влияние на общественное мнение – сильнее, чем
у официальных партий и государственных ведомств. Однако, как нам кажется.
упускается из виду ключевое обстоятельство -- транснациональные
коммерческие и активистские структуры богаче и сильнее... периферийных
государств. Здесь продолжает сохранить свою актуальность один достаточно
древний пример. На пике своего могущества экстратерриториальный
(небеспочвенно «трансатлантический») орден иезуитов поработил племена Парагвая,
у которых государства не было, и целое десятилетие успешно воевал с Испанией и
Португалией. Казалось бы, лучшее подтверждение грядущего триумфа транснационализма, пусть и несвоевременное -- эпоха сильных национальных государств только начиналась.
Но мораль этого примера иная -- орден проиграл.
Государства продолжают
сохранять легитимность для того, чтобы предпринять самую массовую мобилизацию Сегодня в Ираке воюют не наёмники «Экксон-Мобил»
или «Халлибертона», а призванные правительством
офицеры и солдаты с американским паспортом. Полицейскую миссию на Балканах
осуществляют не активисты прозападных общественных организаций, а офицеры и
солдаты, делегированные правительствами стран, согласно условиям
межгосударственных договоров. Средства, которые используют в своей деятельности
Международный Валютный Фонд и Мировой Банк -- это
бюджетные деньги стран-участников. Оплот свободной торговли, Всемирная торговая
организация -- является сообществом государственных
чиновников, преимущественно или теоретически, отстаивающих интересы
правительств своих стран. Многие общественные организации и
даже масс-медиа, как нам довелось убедиться в
последние несколько лет -- на самом деле существуют на деньги правительств, МИД
и спецслужб стран-лидеров. Поэтому, на наш взгляд, глобализация
становится формой, в преломлении интересующего нас вопроса --
«дарвинистского» естественного отбора государств.
Литература
1. Казаринова Д.Б. Глобализация:
смена политических акторов и типа управления //
Актуальные проблемы политологии: Сборник научных работ студентов и аспирантов
Российского университета дружбы народов. / Отв. ред.: д.ф.н., проф. В.Д. Зотов.
– М.: МАКС Пресс, 2001. – С. 161–170.
2. Хантингтон.С. Столкновение цивилизаций? "Полис", 1994, #1.
3.