К.ф.н. Васильева О.Ю., к.ф.н. Юнаковская А.А.

Омский государственный университет, Россия

Обско-угорский компонент в структуре региона: проблемы изучения (на материале Среднего Прииртышья)

Исследование выполнено при финансовой поддержке гранта РГНФ

№ 11-14-55004а/Т

Интерпретация обско-угорской этнической общности и её языкового наследия в структуре таежного Прииртышья остается актуальной в современных исследованиях: изучение угорских топонимов и топоэлементов, антропонимов (фамилий, родовых имен, прозвищ и т.п.), региональных угорских диалектов и их реликтов, заимствованных угорских единиц, культурем или их частей требует своей разработки. При этом лингвистический аспект изучения взаимодействия русского и обско-угорских языков в границах Среднего Прииртышья предполагает рассмотрение ряд вопросов методологического характера. Так, основополагающим является вопрос о происхождении обско-угорских народов и их языков. Проблему взаимодействия русских переселенцев и автохтонного населения можно рассматривать как процесс освоения «чужого культурного пространства», а язык и культуру изучать сквозь призму человеческого сознания, менталитета, мифологических представлений. Выявление обско-угорского языкового фонда, бытующего в северной зоне Среднего Прииртышья, следует считать одним из основных аспектов предлагаемого лингвокультурологического исследования, направленного на изучение иноэлементов (автохтонных, в т.ч. одно- и разноструктурных) в языке и культуре русских, степень их адаптации, определение характера языковых заимствований и их роли в современном региолекте. Исходным должно быть положение о том, что в русском языке переселенцев выделяются «досибирские» и «сибирские» заимствования. Первые появлялись в результате продвижения финно-угорских заимствований с запада на восток (вместе с продвижением коми-зырян и русских). При этом существуют единицы, которые могут быть возведены не к одному, а к целому ряду родственных языков и к различным диалектам, что может выражаться в ряде звуковых вариантов, при этом могут возникать разнообразные контаминации и взаимовлияние. Возможно заимствование и из вымерших языков и диалектов. Вторые появлялись в результате контактирования с «иртышским наречием (хантыйского языка)», распространенным в бассейне Иртыша и его притоков – Демьянки и Конды, диалекта мансийского языка. Русскими адаптировались лексемы из специфических сфер: географические термины, названия местного населения (самоназвания, групповые прозвища), терминология охоты и рыболовства, местных бытовых предметов и т.п.

Не разработан до сих пор вопрос о том, какова основа «угорского мира». Так, в научной литературе отмечается, что финно-угры (в т.ч. и обские угры) имели как азиатскую, так и европейскую прародину. С одной стороны, их относят к древнейшему аборигенному населению. С другой стороны, манси и зауральские ханты рассматриваются как клин приуральского населения в Западной Сибири с сохранением некоторых архаичных особенностей (Г.А. Аксянова). Исходя из того, что хантыйский и мансийский языки относятся к одной языковой семье, предполагается, что «некогда существовала и общность людей, говоривших на этом праязыке» [Лукина 1990: С.5], формирование которого завершилось в начале II тысячелетия до н.э. По мнению большинства ученых, основные массы обских угров в начале II тысячелетия н.э. жили еще к западу от Уральских гор и только позднее переселились в Западную Сибирь. Ханты продвинулись на север значительно раньше, чем манси. Уже в XIV в. ханты населяли места по нижнему течению р.Оби и ее притоков, а манси еще в XVII в. жили значительно южнее (в т.ч. и в Тобольском уезде). В Прииртышье манси обитали по преимуществу по левобережью Оби в пределах от Васюгана до устья Оби, южные ханты расселялись по правобережью Оби, преимущественно в тех же пределах [Матющенко 1999: С. 5].

В русских источниках конца XVI века ханты назывались «остяками», а манси – «вогуличами», «вогулами». При этом этнонимы ханты/ханти/кантых ях является самоназванием и восходит к прафинно-угорскому слову со значением 'община, сообщество, объединение'.

Остяки – старое русское название хантов, которое официально употреблялось до 30-х гг. XX века. М.Фасмер объясняет происхождение лексемы остяк средствами хантыйского языка: «хант. аs-оx 'человек с реки Обь (Äs)' (окончание сближено с названиями типа пермяк, вотяк)» [Фасмер 1987: С.167], а также as-jax 'обский народ', где Äs 'Обь', т.е. река, на которой данная группа живёт, а лексема jax означает 'народ'. Впервые этноним остяк встречается  в русских документах  в 1499 году  и употребляется первоначально (до XVII века включительно) по отношению к населению бассейна Средней Камы (нынешний север Башкирии и юг Пермской области). С начала 80-х гг. XVI века остяками называют уже и жителей Зауралья и Западной Сибири. Позже, в XVII-XIX вв., это название применяется к различным народам Западной Сибири (помимо хантов), которых именуют просто остяками или  – по месту жительства той или иной хантыйской группы  – иртышскими, обскими, обдорскими, кондинскими остяками, так называют кетов (енисейские остяки) и селькупов (нарымские, тымские и др. остяки, остяко-самоеды). Такое широкое употребление этнонима остяк объясняет его многозначное историко-этимологическое бытование. Известно, что в русский язык он попал из тюркских языков, где служил для обозначения инородческого языческого населения: ср. кирг. иштяк 'башкир', казах. истяк 'башкир; сибирский татарин', барабинско-татарское  иштяк 'хант', тат. уштяк 'варвар'. Последнее значение подтверждают и более ранние исторические источники, например, «Сибирская история … сочиненная на нэмецкомъ языкэ Iоганномъ Едергардомъ Фишеромъ»: «Юштякъ есть Татарское слово и значитъ тоже самое, что у грековъ парпаръ, то есть чужеземца, пришельца, такъ же дикаго непросвэщенного человэка …» [Фишер 1774: С.85]. Подтверждение тому, что остяк – наименование нескольких финно-угорских народностей находим и в этимологическом словаре русского языка М. Фасмера [Фасмер 1987], а также в «Сибирской истории» И.Е. Фишера: «Подъ именем Остяковъ разумеются въ Сибири всякiе народы, которые между собою въ языкэ произхождению отнюдь не сродны считаютъ. Вообще ихъ три рода» [Фишер 1774: С.82]: 1) ханты – «на Оби и Иртыше в бывш. Тоб. и Томск. губ.» [Фасмер 1987: С.167]: «которые живут по Обэ стороны Иртыша и Оби в нижнихъ ихъ мэстахъ, i надлежатъ къ Тобольскому, Березовскому и Сургутскому уэздамъ» [Фишер 1774: С.84]; 2) «другой родъ остяков составляютъ тэ, которые отъ города Сургута въ веръхъ рэки Оби простираются до города Нарыма и до устьевъ рэкъ Кета и Тома» [Фишер 1774: С.84], о чём свидетельствует и М.Фасмер: «селькупы на Оби и притоках Кеты» [Фасмер 1987: С.167]; 3) «наконецъ въ Енисейскомъ уэздэ у реки Енисея и въ верьхнихъ мэстахъ рэки Кета находятся еще Остяки, которые въ разсужденiи языка не имэютъ ни малейшего сходства съ вышеупомянутыми, но съ другими малыми народами» [Фишер 1774: с.84-85], или «палеоазиатская народность на Енисее» [Фасмер 1987: С.167].

Этнонимы ханты (вм. старорусского названия остяк) и манси (вм. вогул) в качестве официальных названий были приняты после 1917 г. Для обозначения хантов и манси как единого целого в научной литературе «утвердился ещё один термин – обские угры. Первая его часть указывает на основное место проживания, а вторая происходит от слова Югра/Югория. Так называлась в русских летописях территория на Полярном Урале и в Западной Сибири, а также её жители» [Лукина 1990: С.5].

Аспектами регионального исследования являются также проблемы этнокультурного взаимодействия и «лингвистической контактологии». О типе взаимоотношений пришедших в Сибирь русских с местным населением существуют диаметрально противоположные точки зрения. С одной стороны, историками отмечается, что царское правительство было заинтересовано в сохранении ясачных людей, оберегало их не только от истребления, но и от притеснений, так как ценило в них плательщиков ясака и нередко жертвовало ради них русских колонистов. Администрации рекомендовалось действовать на них «ласкою», а «не жесточью» [Никитин 1987]. Сибирские аборигены интересовали царское правительство (прежде всего) как поставщики драгоценной пушнины. Более того, обско-угорское население частью отходило к северу от линии русского продвижения, частью оставалось на территории, занятой русскими и постепенно подвергалось обрусению, утрачивая родной язык. В дальнейшем наблюдается изменение отношения к угорским народам. Так, историки и этнографы утверждают, что в Сибири в ХIХ в. инородцы осознают враждебное и презрительное отношение к ним русских: «изобидэть инородца, остяка или самоэда, сургутянинъ считаетъ простымъ и естественнымъ дэломъ … Для него инородецъ существо низшее, «собака», имъ всэ гнушаются, считая его поганымъ. По отношеню къ остяку все дозволительно, всякiй самый жестокiй и безобразный поступокъ съ нимъ ни въ комъ не вызываетъ ни гнэва, ни порицанiя. Въ Сургутэ не рэдкость видэть, как на улицэ издэваются надъ остякомъ, какъ мальчишки запускаютъ въ него льдинками, травятъ собаками и т. п. » [Швецов 1889: С. 80].

В ХХ в. сохранению языка и традиционной культуры хантов не способствовало и то обстоятельство, что в силу больших расхождений между хантыйскими диалектами (оцениваемых некоторыми лингвистами как самостоятельные языки) так и не удалось создать единой письменной нормы и единого литературного языка. Не случайно учебная литература издавалась в разные периоды на обдорском, шурышкарском, казымском, среднеобском диалектах северного наречия и на ваховском и сургутском диалектах восточного наречия хантыйского языка. Ещё более страшным ударом по традиционной культуре северян стало введение в 60–70-х годах обязательного восьмилетнего, а затем  – среднего образования, что означало на деле насильственный отрыв детей от родителей (с перерывами на каникулы) с семи- до шестнадцатилетнего возраста и полную утерю молодым поколением традиционных культурных навыков и ценностей. В настоящее время на шурышкарском (в Салехарде) и казымском (в Ханты-Мансийске) диалектах ведутся радиопередачи, печатаются периодически издания. Все эти обстоятельства привели к печальным последствиям: общая численность хантов выросла с 19,3 тыс. человек в 1959 году до 22,5 тысяч человек в 1989 году (11,8 тыс. в Ханты-Мансийском и 7,2 тыс. – в Ямало-Ненецком национальных округах), но темпы этого роста были ниже, чем средние темпы роста численности населения России. При этом хантыйский язык назвали в качестве родного в 1989 году лишь 13,6 тыс. хантов. Ассимиляция южных хантов практически завершена. Лишь северные ханты (шурышкарские, сынские, куноватские, казымские) имеют сегодня реальные шансы на сохранение своего языка и культуры.

В Среднем Прииртышье угорский компонент практически отсутствует (по данным переписи 2002 г. в составе населения региона манси – 16 чел., ханты – 59 чел.). Тем не менее, в «Словаре русских старожильческих говоров Среднего Прииртышья представлена такой этноним, как Остячонки. Снисх. Остяки. – Вот остячонки были: на песку балаган сделают, живут вот так, как мы вот сейчас сидим [Т.2, с.229]. В диалектной картотеке ОмГУ отмечены единицы выражения типа: Глупый как остяк (1971), Заросший как остяк (1971). (В данных высказываниях при сохранении названия остяк (хант. as-jax самоназвание народа ханты «обской народ») можно увидеть отражение отношение к нему как к «чужому», что отражается в коннотации.

Первоначально по мере продвижения русские вступали в контакты с местным населением, знакомились с топонимикой, особенностями местных промыслов и т.п.

Расшифровка топонимической информации позволит со временем выявить в том или ином объеме «мир, окружающий автохтона». Например, название р.Бардаковка возможно возникло от имени остяцкого князя Бардак, а название реки Шайтанка связывается с манси (вогулами) и их культовыми и жертвенными местами (от тюркс. шайтан «злой дух, черт»), р.Ава, р.Тава может иметь общий компонент – ва «река» или корень авыт «идолы» и т.п. Существует в топонимике мансийский элемент jelpiŋ/jelpe′ŋ (ялпынг) «священный». Также отмечены историками такие своеобразные памятники, как оружейные клады (компактное скопление оружия и культовых вещей).

Занятие рыболовством и охотой требовало от людей освоение природных ресурсов, что привело к формированию обширной топографической терминологии у обских угров, которая позволяет получить определенную информацию. Так, территория их проживания представляло собой низменность, прорезанную реками, занятую обширными болотами. Поэтому для автохтонного населения важно такое понятие, как «количество воды» (уй «ручей», юн «протока», шош (сос), шошик «лесной ручей» (манс. šōš/ nšōš), ёхан→юган (обьск.), цис-сис-сес «река» (от кет.?), ja «река» (манс. jä ), ас, аш, об «большая река», икса/окса, окша, укса, укша «приток, ручей», тор «озеро» (обьск.), тур «озеро» (манс.), лор-сор-яр «сезонное озеро», туман «проточное озеро», урай «старица», ай «малый», ун/елле «большой» и т.п.). Топонимические элементы teu, tou (хант. «озеро») сохраняются в гидронимах оз.Артево, оз.Картово, оз.Телютово и др., ja (манс. «река») в единицах р.Калья, р.Суя, р.Тынья и др., uj («ручей») р. Уй, Лунгуй и др

Угорские элементы «законсервировались» в топонимическом пространстве современного Среднего Прииртышья: р.Уй, р.Васюган (от хант. Ụаť-įоγən «остяк», от įоγаn «речка», [Сл.Ф. Т.1, c.277], р. Калья «березовая река» (манс. хāľ, khēl, khäl). С водой связаны ее обитатели, они получили отражение в названиях: кул «рыба», сох «осетр», тари «ерш» (манс. tāri/toåri), васех «утка» (р. Тара, р. Тарка (г. Тара), р.Васис и т.п.). В русской топонимии встречаются названия типа оз. Щучье – возможное древнее название Сорт юхан и т.п. Обитатели леса также получили «отражение» в топонимике:лунг«журавль», уй «зверь», си «соболь», ягр «волк», ятри «тетерев» и т.п. (Лунгуй «журавлиный ручей», Тара-Лунг «Дух-журавль» и т.п.

Изучение контактирования обских угров и русских переселенцев возможно на основе этнографических описаний ХIХ – начала ХХ вв.: опубликованы различные Словники, позволяющие выделить употребляемые заимствованные единицы. Так, в речи жителей северных районов Западной Сибири (в т.ч.таежного Прииртышья) конца ХIХ в. уже отмечены следующие заимствования из языка обских угров: аки 'отец' (с вагульского аки 'старший брат отца'), анька 'остячка' (происходит от остяцкого анка 'мать'), муксун 'рыба из породы лососевых, живет в Оби, отчасти в Иртыше (от остяцкого мугсанг) ', остяцкая верста 'мера длины, равная 5-6 верстам (применяется на Демьянке) ', пыжьян 'рыба из породы лососевых (от остяцкого пысьян)', сырок 'небольшая рыба из породы лососевых, живущая в Иртыше, Оби (от остяцкого сорохъ)', чянчик 'распластанный и высушенный язь – остяцкое кушанье' и т.п. [Список тобольских слов и выражений…1899. №4, с.487-517].

В очерке этнографа С. П. Швецова отмечается, что влияние этнической общности остяков на представителей великорусского племени оказалось всепоглощающим (в одежде, пище, языке – остяцкие слова и обороты речи), так что потомки русских за прошедшее 300-летие «обостячились» [Швецов 1889].

При исследовании возможно выделение тематических групп, в составе которых представлены лексические единицы, обозначающие наименования остяцких жилищ и их внутреннего устройства, способы приготовления пищи и т.п., а затем их этимологическое комментирование. Так, одним из основных атрибутов внутреннего устройства остяцкого жилища был чувал «'комелек, родъ очага …, на которомъ постоянно, день и ночь, горитъ огонь; дымъ выходитъ въ отверстiе, пробитое надъ чуваломъ въ потолке'» [Швецов 1889: С.65]. В.И. Даль и М. Фасмер подтверждают это значение и указывают на татарское происхождение этой лексемы: čuval 'камин' [Фасмер 1987: С.376; Даль 1994: С.611]. Тождественную семантическую трактовку находим и в словаре русских старожильческих говоров Среднего Прииртышья: 'тип очага в виде камина в лесных избушках, труба, верхняя часть печи, очаг из камней' ® чувал/ чувалка/ чувало/ чувальник 'наружная часть трубы русской печи, топка в русской печи, нижняя часть русской печи' [Т.3, С.317]. Однако в этимологическом словаре М. Фасмера отмечено ещё одно значение этой лексемы, пришедшее также из восточных языков: тур., азерб. čuval 'мешок', с этим связано диал. чувалец 'большой мешок' [Т.IV, С.318]. Название распространенного у хантов, манси, селькупов, кетов, хакасов типа обуви из сыромятной кожи, холста и бисера – чирки – стало словообразовательной базой для следующих номинаций: чарки, чарок, чарочки, чирики 'кожаная обувь', которые, согласно данным словаря старожильческих говоров Среднего Прииртышья, до сих пор употребляются [Т.3, С.296, С.313]. Причём чирки – это женская летняя обувь у остяков, а бродни – мужская. Зимой у мужчин и женщин – пимы, что по-остяцки обозначается словом барловики, которые представляют собой «сапоги изъ овчины шерстью внутрь» [Швецов 1889: С.66]. Ещё один вид летней обуви, применяемый остяками, – неговаи – напоминал «чулки из грубой замши» [Швецов 1889: С.68], для русских послужил прототипом замшевых сапог. Сургутяне, например, вслед за остяками употребляли такие кушания, которые не принято было подвергать термической обработке. Это – «соргамка 'сырая, только что пойманная рыба, которую принято есть с солью'» [Швецов 1889: С.68]; «патанка 'сырая мерзлая рыба, которую режут тоненькими ломтиками'» [Швецов 1889: С.68]. Именно это блюдо по способу приготовления получило название струженина/строганина [Швецов 1889: С.67].

Вероятно, истоки формирования бытовой лексики остяков, зафиксированной в очерке С.П. Швецова, обусловлены характером их хозяйственно-практической деятельности (методы ведения хозяйства, строительства жилищ, обработки мехов, шитья некоторых видов меховой одежды и обуви, способы приготовления пищи).

Подводя итоги, можно говорить о том, что происходит свертывание проявлений «языка культуры» обских угров. Хотя в таежном Прииртышье, входившем в юго-западный район Западной Сибири, обские угры были древнейшим населением, сформировавшим благодаря природным условиям свой «угорский мир». В настоящее время таежное Прииртышье – это «ареал бывшего проживания обских угров: манси и южные прииртышские (оседлые) ханты смешались с тюркскими племенами, утратив черты традиционной культуры, практически не ощущаясь в монокультурном пространстве региона, т.к. русские являются титульной нацией (86%). При этом русская культура не является реципиентом, а только частично осваивающей отдельные элементы пространства обских угров.

В результате контактирования носителей русского языка с обско-угорскими языками и их диалектами произошло заимствование (прежде всего) топонимов и их элементов. Помимо этого наблюдается некое воздействие на мироощущения русских переселенцев, а также проникновение в речь отдельных единиц в начальный период освоения региона.

Анализ собранного материала показал, что обско-угорские элементы являются наиболее «скрытыми» в современном культурном пространстве Среднего Прииртышья, «не живыми». Топонимы сохраняют лишь часть «кода» об окружающем мире с точки зрения называющих – обских угров.

Литература:

Лукина, Н. В. Предисловие // Мифы, предания, сказки хантов и манси. – М.: Наука, 1990. – С. 5-57.

Матющенко В.И. Древняя история Сибири. Омск, 1999. 233 с.

Никитин Н.И. Сибирская эпопея ХVII века. М., 1987. 176 с.

Список тобольских слов и выражений, записанных в Тобольском и Тюменском, Курганском и Сургутском округах, в двух первых Паткановым, в трех последних Зобниным, и приведенных в алфавитный порядок Николаевым // Живая старина. 1899. №4. С.487-517.

Швецов С.П. Очерк сургутскаго края (V.Степень культурнаго развития) // Записки Западно-Сибирскаго отдэла ИРГО. – Омскъ, Типогр. Окружн. Штаба, 1889. – Кн. 10. – С. 17-87.

Фишер И.Е. Сибирская история с самого открытия Сибири до завоевания сей земли Российским оружием…– СПб., 1774. – С.74-97, 179-189.

Словари:

Даль В.И. Словарь живого великорусского языка – М.: Издательский центр «Терра», 1994. – Т. IV. – С. 611.

Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т. М.: Издательство «Прогресс», 1987. – Т. II. – С .237, Т. III. – С. 167, 367.

Словарь русских старожильческих говоров Среднего Прииртышья. Т.1-.3. Томск, 1992, 1993.