Филологические науки\8 Родной язык и литература

к.фил.н., доцент Чуприна И.И.

Ф.М.Достоевский и современность: о проблемах ценностных ориентиров

Современное общество, хотим мы это признать или нет, существует в условиях идеологической войны, ожесточенной - для кого-то беспринципной, а для кого-то принципиальной – не на жизнь, а на смерть. И это не преувеличение. Особое значение в этих условиях имеет разработка и внедрение концепции «мозаичности культуры» в эпоху массовой коммуникации, когда человеку (зрителю, слушателю) даются не знания, не система знаний, а хаос случайных осколков знаний и оценок, с помощью которых владельцы и ведущие масс-медиа манипулируют сознанием.

Вполне естественной и актуальной в этих условиях становится острая потребность человека в решении проблем культурно-исторической, национальной самоидентификации, что побуждает в свою очередь к обращению к традициям, от которых нас пытаются отлучить, определением системы нравственных и эстетических ценностей, к поиску идеалов. Одной из серьезнейших наших бед и оказывается нашествие идеологических врагов, пропагандирующих новейшие, порой чуждые, несоприродные человеку теории и технологии, опыты самопознания, нередко якобы возникшие, как об этом заявляется, на родной почве… Выходит некий замкнутый круг, и мы вновь погружаемся в информационный хаос… Духовное спасение и спасение жизни (и это не преувеличение) возможно только в причастности к традиции еще не забытой, не утраченной, только через нее возможно постижение глубин духовной жизни нашей и наших предков, возможно развитие истории и культуры, возможно, наконец, самосохранение, созидание. На этом пути никак не обойтись без высших авторитетов, без обращения к духовному наследию лучших из лучших, гениальных представителей народа.

О том, что «за последние семь-восемь десятилетий в корне изменился и сам человек, и мир его представлений» говорит и современный русский писатель, публицист, патриот В.В.Кожинов: «Большинство своих познаний русские черпали не из книг, а из реальной жизни, в семье. … Информацию современный человек получает по преимуществу с экранов телевизоров, из массовых изданий. …

Ныне для того, чтобы постичь самые основы духовных ценностей, необходима огромная мыслительная работа или серьезное общение с богословски образованным человеком. Но таких людей в наше время чрезвычайно мало. Преобладающее большинство, даже из тех, кто ходит в храм, не являются в строгом понимании религиозными. Я встречаюсь со многими молодыми людьми, называющими себя православными. Но, спрашивается, почему при своей видимой воцерковленности они свысока поглядывают на других? Почему нет мира в душе, смирения и страха смерти, без чего невозможна истинная религиозность? Именно это отличало Гоголя в последний период его жизни. Во всех своих поздних работах Гоголь писал, как он греховен, как низко пал, как обуреваем гордыней. И в этом покаянии – его величие.

Ныне нас в избытке пичкают всевозможными суррогатами культуры, ТВ и прочей информационной жвачкой, не дающей ни малейшего представления о мире. К великому сожалению, очень многие, не имеющие, по сути, никакого представления о богословии, рассуждают о религии, о Православии» (3 - c.6).

Сегодня говорить с молодыми людьми о проблемах Русского мира становится с каждым годом труднее по причине все большей погружаемости современного общества в информационный хаос, по причине отсутствия качества современного школьного образования, по причине того, что родное, истинное заменяется лживыми соблазнами… отнимается родное слово… сегодня для многих быть русским – не значит – быть православным… и быть украинцем – не значит – быть русским…

А.С.Пушкин, Н.В.Гоголь, Ф.М.Достоевский… Воздействуя на чувства, они пробуждают разум… Достоевский преклонялся перед гением и Пушкина, и Гоголя. Он посвятил свою жизнь продолжению русской литературной традиции, основанной ими, и сам стал одним из великих учителей русских – мыслитель, художник, пророк…

Творческое наследие Ф.М.Достоевского исследовалось на протяжении всей истории его существования, никого не оставляло равнодушным, вызывало и вызывает споры, побуждает к размышлениям, анализу, духовному поиску, поиску истинных человеческих ценностей. Не может истинно русский человек и сегодня в своих духовных мытарствах обойтись без диалога с Федором Михайловичем! Говоря о Добре, Красоте, Истине, мы обращаемся к его духовному опыту, и помним о том, что точкой отсчета для Достоевского на его пути самопознания и познания, было отношение к самому Человеку как высшей ценности.

Для нас одинаково важен и полезен нравственный поиск, духовный опыт Ф.М.Достоевского - мыслителя, художника, пророка, и опыт Ф.М.Достоевского - человека – страдающего, мятущегося, сомневающегося, ошибающегося и раскаивающегося в своих грехах, человека никогда не претендующего на учительство и гениальность, - в этом и феномен его!

Вся жизнь Ф.М.Достоевского глубоко трагична. Одиночество безгранично, как неисчерпаема глубина его поэтического мира и философских размышлений. В августе 1839 году, будучи восемнадцатилетним, Достоевский пишет в письме своему брату: «Человек есть тайна, ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время. Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком». Юноша знает свое призвание, определяет его – на всю жизнь. Для Достоевского, человек не может ограничиться земным; природа человека видится двойственной, в ней небо сведено с землей; каждый человек есть тайна и не объяснить эту тайну никакими математическими выкладками и логарифмами.

«Человек есть тайна… я занимаюсь этой тайной» - ключевые слова для постижения основ мира Достоевского. Творчество писателя часто разделяют на два основных периода – докаторжный и послекаторжный. И хотя постижение глубины человеческой души Достоевский начал еще в своих ранних произведениях, принесших ему признание и успех, наиболее известными являются его романы послекаторжного периода, именуемые «пятикнижием»: «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы»

Следует заметить, что сегодня, в свете культурно-исторических, общественно-экономических реалий, тема маленького человека, разработанная Ф.М.Достоевским в его ранних произведениях, звучит и воспринимается совершенно иначе, нежели еще десять и более лет назад, включая советский период. Само понятие маленького человека, к сожалению, актуализируется, и мы еще раз убеждаемся в неисчерпаемости литературной классики и прозорливости гения.

Есть у Ф.М.Достоевского небольшое произведение - «Записки из подполья», которое называют вступлением, увертюрой к его пятикнижию, произведение, с которого начинается новый этап творчества писателя, произведение, в котором впервые в русской литературе сформулированы, по мнению ученых, основы экзистенциализма. В антологии «Экзистенциализм от Достоевского до Сартра» первая часть повести определена как «наилучшее введение в экзистенциализм, которое когда-либо было написано». В центральной части стоит проблема человеческого существования. Вторая часть послужила идеологическим этюдом для романного творчества Достоевского. (Existentialism from Dostoevsky to Sartre/ Ed. by W.Kaufman. N.Y., 1957. P.14). На наш взгляд, «Записки из подполья» требуют особенно пристального внимания современного человека.

Исповедальность – неотъемлемая черта героев Достоевского. Но насколько исповедально слово героя-парадоксалиста в «Записках из подполья»? Каков тон повествования (а это всегда очень важно для Ф.М.Достоевского, о чем свидетельствуют его записные книжки)?

«Записки из подполья» с самого начала воспринимаются как крик человека страдающего. Он и сам это понимает. Сам об этом говорит. И чрезвычайно важно, что причина страданий – не физическая боль и не душевная, а духовная. Судорожный, нервный крик человека одинокого, боящегося своего одиночества, своей слабости, человека, который пытается защититься злостью, - не что иное как острая потребность быть услышанным, преодолеть самость. Кажется, в злости – возможность спасения, ибо мир во зле лежит, но ему необходимо быть услышанным… Возникает вопрос: услышанным - кем, если мир - во зле, если этот судорожный крик не крик покаяния, а бунт? И где начала этой духовной болезни? Почему «подполье»? Что такое «подполье»? Нечто инфернальное, неотмирное? Но ведь был же он, этот человек подполья, парадоксалист, некогда в миру, со всеми? Что привело его в подполье? Или он изначально – из иной, подпольной породы людей? Наконец, что есть зло, если нет добра?

В «Записках из подполья» точно поставлены вопросы, точно выявлены пограничные ситуации (к ним отнесены страдание, вина, бунт) и точно найдены интонации. «Я ..., я …, я …, - многократно повторяет герой, противопоставляя себя всем, - больной…, злой…, страдающий, и потому – усиленно мыслящий. Его мышление диалогично, причину своего страдания он находит в том, что является, по его же мнению, невольным участником эксперимента, где люди делятся на две категории, два типа: один – «так называемые непосредственные люди и деятели, …порядочные люди, …обыкновенного человеческого сознания …». К ней относится человек «настоящий, нормальный» и «глупый». Таким и хотела «его видеть сама нежная мать-природа, любезно зарождая его на земле». Вторая категория – «слишком сознающие» люди, человек выходит «не из лона природы, а из реторты», человек экспериментальный, особенный. «Я-то один, а они-то все», - думал я и – задумывался». Но кто автор эксперимента? Какова его цель? С темой эксперимента для подпольного человека связана проблема его существования и постановка онтологического вопроса. Тему эту Достоевский поднимет позже и в романах. Герой Достоевского страдает от того, что не совпадает его внутреннее бытие с внешним, что он не равен нормальным людям, что все воображаемые им ответы на поставленные вопросы не удовлетворяют его, ибо вопросы обращены к области трансцендентного, а ответы может дать только человеческий разум «по сю сторону». Ему необходимо выговориться… Его бунт, жалоба переходит в исповедь, вопрошание, доходит до покаяния и вновь переходит в отчаянный крик.

Если не совпадает внешнее и внутреннее «я» героя, может ли он сказать правду о себе миру? Нужна ли миру его правда и он, который сам себя «добросовестно считает за мышь, а не за человека»? И каково его отношение к миру?

Начало «Записок из подполья»: «Я человек больной… Я злой человек. Непривлекательный я человек. Я думаю, что у меня болит печень. Впрочем, я ни шиша не смыслю в моей болезни и не знаю, что у меня болит. Я не лечусь и никогда не лечился, хотя медицину и докторов уважаю. К тому же я еще и суеверен до крайности; ну, хоть настолько, чтоб уважать медицину. (Я достаточно образован, чтоб не быть суеверным. Но я суеверен.) Нет-с, я не хочу лечиться со злости. Вот вы этого, наверно, не изволите понимать. Ну-с, а я понимаю.» (1 – с.452) «Я…, я…, я… - в каждом предложении. «Больной…, злой…, непривлекательный…» - сопровождает «я». Герой Достоевского противостоит всем человекам не доказывая свою избранность, а наоборот, - демонстрируя дурное в себе, - тем, кажется, и оригинальничает. Ему, кажется, никто и не нужен, но нужен, ибо пишет не для себя, но испытывает потребность быть услышанным. За дерзким бунтом – глубинное все-таки вопрошание и жажда ощущения, понимания, что «я не один», что «меня любят», и «пройдя квадраллионы километров одиночества, - я окажусь в доме Отца моего и обрету блаженство». Таков парадоксалист.

Герой Достоевского в своем бунте против мира доходит порой до юродства (юродивость – чисто русское явление). Крик «человека из подполья» - юродство и самобичевание - от самости, от отсутствия любви.

Л.Шестов в своей работе «На весах Иова (Странствие по душам)», в главе «Преодоление очевидностей», «Откровения смерти», посвященной Ф.М.Достоевскому, высказывает мысль, что все крупные романы писателя есть «пространный комментарий к запискам из «Мертвого дома» и «Запискам из подполья». (5 – с.62).

Вполне оправдано, на наш взгляд, предположение Л.Шестова, о близости автора своему герою (хотя нельзя допускать полное их тождество). Л.Шестов говорит, что с годами, по мере того, как зрел и развивался талант Ф.М.Достоевского, он все смелее и правдивее говорил о себе: «Фактически он во всем, что писал, только и делал, что рассказывал о перерождении своих убеждений». Достоевский решился высказать то, что не решались сказать другие, потому что скрывался за масками своих героев. Говоря иначе: идеи, противоборствующие в сознании мыслителя, позже персонифицировались в образы героев его больших идеологических романов. Широкость, глубина, противоречивость гения Достоевского, борение его титанического духа – вот черты мыслителя и художника, обусловившие диалогизм и полифонию его пятикнижия.

Подполье – первая часть «Записок…» - художественный самоанализ, своего рода самоотчет Достоевского. Предшествующие этапы жизни, пережитые героем-парадоксалистом, так близки недавно пережитому прошлому самого Федора Михайловича. Героя-парадоксалиста называют эгоистом, но прежде всего, он человек страдающий; его голос из подполья – голос живого человека, который еще надеется на счастье и отчаянно требует к себе внимания, - ведь каждый человек, должно быть, хоть кому-то нужен в этом мире, ведь зачем-то же, он живет…

Нельзя утверждать, что за этим нервным, возмущенным голосом мог укрываться весь Достоевский, но нет сомнений в том, что за ним – очень существенная часть личности писателя. В «Записках из подполья» Ф.М.Достоевский создает поэтическую реальность, художественный мир, что уже свидетельствует о существовании дистанции между автором-творцом и его героем, воплощающим тип «настоящего русского человека большинства», которого выявил писатель, при этом в некотором смысле разоблачая часть самого себя.

Нельзя не заметить, что герой-парадоксалист тоже писатель; он сюжетный персонаж и непосредственный создатель «записок». Он как бы «пишет для себя», постоянно обращаясь к другому или другим (в обращении: «господа»), и между ним, рассказчиком - писателем записок, и его фабульным персонажем - «я» также существует и не может не существовать дистанция, ибо дистанция между героем – рассказчиком – автором существует всегда, даже в исповеди. Об этой проблеме заявил еще Г.Гейне, которого не случайно упоминает герой записок в конце главы «Подполье»: «Есть в воспоминаниях всякого человека такие вещи, которые он открывает не всем, а разве только друзьям. Есть и такие, которые он и друзьям не откроет, а разве только себе самому, да и то, под секретом. Но есть, наконец, и такие, которые даже и себе человек открывать боится, и таких вещей у всякого порядочного человека довольно-таки накопится. То есть даже так: чем более он порядочный человек, тем более у него их и есть. По крайней мере, я сам только недавно решился припомнить иные мои прежние приключения, а до сих пор всегда обходил их, даже с каким-то беспокойством. Теперь же, когда я не только припоминаю, но даже решился записывать, теперь я именно хочу испытать: можно ли хоть с самим собой совершенно быть откровенным и не побояться всей правды? Замечу кстати: Гейне утверждает, что верные автобиографии почти невозможны, и человек сам об себе наверно налжет. По его мнению, Руссо, например, непременно налгал на себя в своей исповеди, и даже умышленно налгал, из тщеславия. Я уверен, что Гейне прав; я очень хорошо понимаю, как иногда можно единственно из одного тщеславия наклепать на себя целые преступления, и даже очень хорошо постигаю, какого рода может быть это тщеславие. Я уверен, что Гейне прав; я очень хорошо понимаю, как иногда можно единственно из одного тщеславия наклепать на себя целые преступления, и даже очень хорошо постигаю, какого рода может быть это тщеславие. Но Гейне судил о человеке, исповедовавшемся перед публикой. Я же пишу для одного себя и раз навсегда объявляю, что если я и пишу как бы обращаясь к читателям, то единственно только для показу, потому что так мне легче писать. Тут форма, одна пустая форма, читателей же у меня никогда не будет. Я уже объявил это.

Я ничем не хочу стесняться в редакции моих записок. Порядка и системы заводить не буду. Что припомнится, то и запишу». (1 – с.480).

Г.Гейне в «Признаниях» размышляет: «…при всем желании быть искренним, не один человек не может сказать правду о самом себе. Да это и не удавалось до сих пор никому – ни блаженному Августину, благочестивому епископу Гиппонскому, ни женевцу Жан Жаку Руссо, - и менее всего последнему, именовавшему себя человеком природы и правды, в то время как по существу он был много лживее и неестественнее, чем его современники. Он, конечно, слишком горд, чтобы ложно приписывать себе достоинства или прекрасные поступки; напротив, он сочинял отвратительные вещи, чтобы опорочить себя. Клеветал ли он на себя для того, чтобы с тем большим правдоподобием клеветать и на других…? Но человек, оклеветавший в своем собственном лице человеческую природу, все же оставался ей верен в отношении нашей исконной слабости, заключавшейся в том, что мы всегда хотим казаться в глазах света не тем, что мы есть на самом деле. Его автопортрет есть ложь, великолепная, но все-таки чистейшая ложь» (4 – с.90-91).

Правда человеку о мире и правда миру о человеке, как видим, в 19-веке волновала не только Ф.М.Достоевского, для которого эта тема – лейтмотив всего творчества (исповедальность – неотъемлемая часть его героев, а Ж..Ж..Руссо вспомнит еще Ставрогин!); ее разрабатывают и Л.Н.Толстой, и Г.Гейне, и О.Шпенглер; в классической литературе она актуальна всегда, но с особой новизной звучит в 19-нач.20-в.в..

Герой Достоевского, мучимый внутренними противоречиями, путаясь в лабиринтах рассудка, кажется, пытается узнать правду в мире о себе самом и понять правду мира. И уже в «Записках из подполья» автор говорит о тщетности этих попыток, - не может человек быть один! Надобно ему хоть кому-нибудь выговориться, быть услышанным! Крик парадоксалиста – это еще не вопрошание, но крайнее отчаяние. В «Подполье» Достоевский утверждает, что человек и есть самая большая ценность на земле, человек, с его неукротимой жаждой жизни и диким отчаянием.

В поэтической реальности «Записок из подполья» связь человека с Богом становится проблемной. Слово героя Достоевского не имеет конкретного адресата. Кто стоит за экспериментом – Бог или кто-то другой, не сам ли себе человек есть основание? Вопросы следуют один за другим, все – без ответов. Нет критериев добра и зла – герою и злым-то быть не удается… Что красота и что истина? Что есть правда, а что - ложь? Все – полуправда, полу-ложь… И не вырваться из лабиринта вопросов. Современные научные знания, и весь человеческий муравейник со своими законами – все пустое перед острой болью, которая кричит устами парадоксалиста. Он так несчастен, но сам того не знает; говорит о службе, но ему не в радость и карьера, говорит о дружбе, но не имеет друзей, о семье, но нет семьи, о любви, но не знает любви… говорит обо всем – книжно, бесчувственно, пафосно, не по-человечески как-то. Он и сам это замечает вдруг, и потому – такие перепады, смена настроения, о чем свидетельствует нервная судорожность в его словах.

Покаяния нет. Покаяться – значит переменить мысли. А тут – крик, бунт, вопрошание… Совместимы ли для героев Достоевского понятия вопрошания и покаяния – вопрос сложный.

В.А.Бачинин справедливо полагает, что Ф.М.Достоевский в «Записках из подполья» позволяет выговориться своей собственной ночной душе. Но «метафизическое «эго» Достоевского не исчерпывается наличием одной лишь ночной души. Внутри его присутствует и дневная душа, и дух великого писателя, чья мощь безмерна. Не обладай он творческим духом гения, его собственная участь была бы страшной и жалкой, похожей на судьбу его героя из «Записок». Именно дух наделил его тем безмерным мужеством первооткрывателя, которое позволило ему не только спуститься в ад личного подполья, но и бесстрашно изобразить его главную обитательницу – ночную душу» (2 –с.191).

Герой подполья юродствует – до самобичевания, изживая проблемы своей ночной души. Ф.М.Достоевский - автор-творец – его внутренняя форма разрешает свой конфликт поэтическим целым «Записок из подполья», частью которого является и парадоксалист (он - иноформа поэтического бытия Достоевского). Творчество самого Ф.М.Достоевского, как и А.С. Пушкина – святыня для нас, ибо каждый из них выразил, по словам самого же Достоевского, «современный тип всего русского человека, по крайней мере в историческом и общечеловеческом стремлении его».

Еще один виток истории, и мы переживаем очередное влияние Европы и Америки, очаровываемся Востоком. Скрещивая в себе Запад и Восток, стремимся лепить новые мозаичные узоры современной цивилизации в условиях глобализации... Сначала забываем о родном, а затем, разочаровавшиеся в новых идеях и религиях, чуждых духу нашего народа, стараемся обрести себя в родноверии, неоязычестве, и вновь попадаем в очередную ловушку манипуляторов-глобализаторов. Мы так похожи сейчас на передоксалиста Достоевского.

Природа человека – от Бога. Меняются условия жизни человека, возникают новые соблазны, новые формы войны, новые испытания. А человек жаждет красоты и гармонии, благодати. И как только после десятилетий атеистического безвременья, Русь начала подниматься, возрождаться духовно, - невиданные и неслыханные до настоящего времени способы влияния на сознание обрушились с невероятной скоростью. Единое духовное Русское пространство разделено государственными границами. Понятие «русский» поспешно вытесняется даже в России. Международный, межнациональный, великий русский язык, родной для миллионов, - называют языком нацменьшинств, иностранным... Гениальные, известные шедевры русской классической литературы в школьных учебниках заменяются зарубежными. Русские классические произведения переводятся на украинский язык (даже произведения Н.В.Гоголя!). Популяризируются новые идеи, якобы призванные объединить, а на самом деле, - разъединяющие народ: таковыми становятся сегодня: идея славянства, довольно противоречива, по сути; псевдопатриотическая, неонацистская идея, под которую удобно врагам нашим и истинных русских патриотов записать в фашисты... На Русской земле, именуемой государством Украина, сегодня довольно просто русским патриотам припечатать клеймо сепаратизма, а в России – фашиста, неонациста; под предлогом объединения украинского народа одной религией – под флагом незалежного государства – оторвать от тысячелетней русской православной традиции, разрушая основы культуры, которой и жив народ. Стирание памяти, забвение культуры...

Что сказал бы Достоевский? ... - Истина во Христе... Русский народ – народ-богоносец. Так было. Так есть. Так будет. Но проблема сохранения народом своей национальной, идеологической самоидентификации стоит сегодня остро

Литература

1. Достоевский Ф.М. Собр. сочинений: в 15 т. – Т.4 / Ф.М.Достоевский. - Ленинград: Наука,1989.

2. Бачинин В.А. Достоевский: метафизика преступления. / В.А.Бачинин. - Изд-во СПбУ, 2001.

3. Кожинов В.В. Грех и святость русской истории / Вадим Кожинов. – М.: Эксмо: Яуза, 2010.

4. Гейне Г. Собр. сочинений: в 10 т. - Т.9 / Г.Гейне. – М., 1959.