С.С. Козлов

Мурманский государственный технический университет,

заведующий кафедрой государственно-правовых дисциплин,

кандидат юридических наук, доцент

Сталинская политика раскулачивания:

историко-правовой аспект

Коллективизация и раскулачивание представляли собой по многим   аспек­там «второй акт» трагического конфликта между боль­шевистским государством и крестьянством. «Первый акт» состоялся в 1920— 1922 гг., после разгрома белых, когда широкие слои  крестьянства воспротиви­лись насильственному изъятию продовольствия, мобилизации в Красную армию и попыткам провести коллективизацию части земель. В итоге большевистская политическая элита почувствовала крайнюю опасность, исходящую от безбрежной массы враждебного крестьянства.

Временный компромисс, достигнутый в результате НЭПА весной 1921 г., продлился всего лишь несколько лет. Поводов к недовольству у крестьян было множество. Цены на сельскохо­зяйственную продукцию были слишком низкие, промышленные товары — слишком дорогими и редкими, бремя налогов — слишком тяжелым. Крестьяне чувствовали себя гражданами второго сорта по сравнению с горожанами и рабочими, которых они считали привилегированными. Крестьяне выражали свое недовольство, все чаще и чаще требуя легализации «крестьян­ских союзов», призванных «защитить интересы крестьян перед рабочими».

В начале 1928 г. группа сталинских соратников во главе с Н.И.Бухариным вер­нулась к насильственным методам политики, направленной против крестьян. Наметилась перспектива ускоренной индустриализации страны; в этих услови­ях коллективизация сельского хозяйства должна была способствовать изъятию государством за весьма незначительную цену большей части сельскохозяйст­венной продукции. Коллективизация должна была подчинить крестьянство таким формам политического и административного контроля, которые бы принудили его проникнуться советским строем. Она была неотделима от раскулачивания. 1928 г. стал годом возврата к методам военного коммунизма. На протяжении всего 1929 г. ситуация продолжала обостряться.

На сегод­няшний день стало возможным проследить, как постепенно разворачивались различные этапы раскулачивания, начиная от решений, принятых на самом высоком уровне (Политбюро, руководство ОГПУ), вплоть до проведения реп­рессивных мер секретными оперативными службами и транспортным отделом ОГПУ на местном уровне.

Характерной чертой директив, исходящих от руководящих инстанций, касающихся форм проведения «ликвидации кулачества как класса», является существование принципа квот.  Согласно постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» от 30 января 1930 г. следовало арестовать 60 тыс. «кулаков» первой категории.1 Что касается «кулаков второй категории», документы с    потря­сающей очевидностью свидетельствуют об отсутствии какой-либо координа­ции между операциями по высылке, проводимыми ОГПУ, и устройством де­портированных на местах. Пользуясь царящим хаосом, сотни тысяч депортиро­ванных «кулаков» разбежались или умерли.2

В ходе крупных операций с фев­раля по апрель 1930 г. раскулачивание возобновилось. Волна эта продолжалась вплоть до осени 1930 г. Эти меры постепенно привели к целому ряду последствий для спецпереселенцев. Они подлежали регистрации, припис­ке к регионам, по спецконтракту их приписывали без каких-либо прав к сельскохозяйственным производствам или они зависели от леспромхозов; чаше всего они работали на больших комбинатах по эксплуатации природных ресурсов северных и восточных регионов страны.

Чтобы заставить колхозников осуществлять необходимые обязательные поставки и сломить сопротивление крестьянства на ноги был поставлен целый репрессивный аппарат, состоящий из разнооб­разных «уполномоченных», с непонятными мандатами, троек ОГПУ, бригад судей и прокуроров, призванных проводить в деревнях правосудие на скорую руку.

Насильственная коллективизация, ускоренная индустриализация, распад рынка привели к целому ряду кризисных ситуаций. Жители села подверглись колоссальной психической травме, что вызвало массовый и беспорядочный исход из деревень, а затем и беспрецедентную деградацию условий жизни            ра­бочих. Ситуация полной неразберихи вызвала появление различных видов       со­циального неповиновения. Из-за дефицита стали процветать мелкое     жульниче­ство, воровство, спекуляция.

Летом 1932 г., спустя два года после коллективизации, наступил            кульмина­ционный момент. У руководящих кадров происходит смена образа «врага» — с «классового фронта» в плоскость противостояния государ­ственности и социальной стихии. На первый план выдвигалась необходимость обеспечения заготовок. Именно тогда издается постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. «Об ох­ране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и ук­реплении общественной (социалистической) собственности». Счита­лось, что «общественная собственность является основой советского строя, она священна и неприкосновенна», все, кто посягают на нее, должны считать­ся «врагами народа», и с ними нужно поступать соответственно.

Инструкция ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 мая 1933 г. требовала сократить а двухмесячный срок количество заключенных с 800 до 400 тыс. Начиная с лета 1935 г., правительство приняло ряд мер по «умиротворению общества», прежде всего, в деревне.3 29 июля 1935 г. было принято постановление ЦИК и СНК СССР, предписывающее снять судимость с колхозников, осужденных, к лишению свободы на сроки не свыше 5 лет, либо к иным, более мягким мерам наказа­ния.

Для того, чтобы поставить заслон массовому исходу из деревень, который грозил разрушить с большим трудом налаженную систему карточного распределения, правительство начало в конце 1932 г. широкую
кампанию паспортизации горожан. Паспорт должен был заменить все другие
удостоверения личности, выдаваемые до сих пор разными властями.         

В связи с паспортиза­цией широко применялись депортации из городов, чистки городов от той части населения, которая определялась как «социально-чуждые» или «социльно-опасные элементы». Постепенно развитие полицейского аппарата, слежка за людьми, исключенными из общества, или маргиналами, достигла невидан­ных размеров.4

Действия аппарата ОГПУ—НКВД,  наталкивались на многочис­ленные препоны. Операции по паспортизации были сами по себе чрезвычайно усложненными и не лишенными бюрократических противоречий. Зачастую они сталкивались с экономическими требованиями предприятий. Так, по за­кону от 28 апреля 1933 г., паспортизация должна была охватить все города, ра­бочие поселки, совхозы, крупные стройки и промышленные поселки, без каких бы то ни было ограничений в выдаче паспорта, в том числе лицам, вы­сланным из городов после первой волны паспортизации. Города, где не разре­шалась прописка, назывались закрытыми или со «специальным режимом».

В 1934—1936 гг. был значительно расширен состав обычного милицейского аппарата, парал­лельно с этим были проведены три кампании, направленные против «спеку­лянтов», хулиганов и малолетних преступников. Под спекуляцией власти под­разумевали всякую перепродажу дефицитных продуктов и бесчисленное мно­жество мелкой купли-продажи, которой занималась та часть общества, которая состояла из бывших мелких торговцев, разорившихся кустарей, бывших нэп­манов, ставших маргиналами.

Хулиганство стало распространенным явлением в советских городах в 1930-е годы. Обычно его совершали банды молодых бродяг, бежав­ших из деревень от коллективизации и раскулачивания. Трудно определить, какой в их действиях была доля протеста против существующего строя, одна­ко, хулиганство рассматривалось властями как признак серьезной социальной угрозы, а также все чаще как антисоветские проявления, угрожающие порядку управления.

7 апреля 1935 г. было принято постановление ЦИК и СНК СССР, согласно которому предписывалось «привлекать к уголовному суду, с примене­нием всех мер уголовного наказания, несовершеннолетних, начиная с 12-лет­него возраста, уличенных в совершении краж, в причинении насилия, телес­ных повреждений, увечий, в убийстве или в попытках к убийству».

Так как ситуация была не вполне понятна, то и приме­нение статьи 58-10 стало весьма произвольным. Количество писем, направленных Сталину и Молотову в первую половину 1936 г., дает наглядную картину сложности политической ситуации, которая складывалась за несколько месяцев до первого из больших московских процессов в августе 1936 г.. Развитие ситуации могло пойти по разным направ­лениям: по пути снижения жесткости наказаний и ослабления террора или, наоборот, по пути наращивания террора, ставящего перед собой целью унич­тожить «раз и навсегда» «всех врагов».

 

Литература

 1. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 3. Кн. 1. М., 2003.      С. 484.

     2. Трагедия советской деревни. Т. 3. М., 2001. С. 90.

     3. Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. М.,  1996, С.148

    4. Соломон П. Советская юстиция при Сталине. С. 225.