Карагандинский
государственный университет им. Е.А. Букетова, Казахстан
Фольклору и фольклористике была уготована
удивительная судьба. Долгие десятилетия, собранные в столетия, фольклор
бытовал, «жил», но не признавался как вид творчества; фольклористика
существовала, но не считалась самостоятельной наукой. Только диахронический
взгляд на «судьбы» фольклора позволил что-либо понять как в самой сущности
традиционного фольклора, так и в статусе науки о нем.
Так, в ХIX –
начале XX веков фольклор, представляя собою часть народной культуры, был по
существу таким же этнографическим объектом, как обряд, народная поделка,
национальный костюм и т.п. Соответственно этому он считался предметом
этнографической науки: собирание и изучение фольклора было «в ведении»
этнографических отделов различных естественно-географических, исторических,
археологических обществ, а основными периодическими изданиями считались
«Этнографическое обозрение» и «Живая старина».
Плодотворность и
необходимость этого этапа в развитии науки не вызывает сомнений. Краеведческие,
этнографические, языковые ценности фольклора создавали общую картину развития
народной культуры как единого, закономерного процесса в исторической жизни
народа.
Однако в то
время по аналогии с литературой (таким же искусством слова) фольклор именовался
устной словесностью, народной словесностью, народной поэзией (примитивной,
естественной, безыскусной, безличной, бессознательной). Правомерность каждого
термина может быть обоснована отдельно, но в целом они были направлены на поиск
специфических черт фольклора.
В 20-30-х годах
ХХ века дифференциация наук способствовала выделению фольклора из области
этнографических знаний. Сходство предмета, эстетических функций, поэтических
особенностей «сблизили» фольклор с литературой, в результате чего фольклор стал
считаться частью литературы, а фольклористика – областью литературоведения.
Поколения студентов выросли на «хрестоматийном» постулате «главы» советских
фольклористов Ю.М. Соколова: «Фольклор – одна из важнейших областей
поэтического творчества, а фольклористика – одна из важнейших частей
марксистско-ленинского литературоведения. К изучению фольклора должны быть
применены все те основные методологические установки, которые применяются к
литературоведению и искусствоведению вообще» [1].
С этим периодом
связаны процессы активного внедрения в фольклористику марксистско-ленинских
методологических принципов классовости, партийности, народности, реалистичности
искусства. Не останавливаясь подробно на вопросе идеологизации науки того
времени, заметим, что понадобились титанические усилия ученых-фольклористов,
чтобы сломать утвердившийся стереотип и доказать, что фольклор – это не
литература, а совершенно иной вид искусства слова, обладающий своими специфическими
особенностями, а фольклористика – самостоятельная наука со своим предметом исследования.
Однако свои
«завоевания» фольклористам удалось удержать мизерное для науки время. Уже в
80-90-х годах ХХ века появляются новые записи фольклора, кардинально изменившие
представление о нем, о его концептуальной сущности, границах, функциональности,
формах бытования. «Новый» фольклор – «неофольклор» требовал новых определений и
новых подходов в его изучении. Адекватность выполнения этих требований породила
ряд сложнейших, а порой, неразрешимых проблем, связанных с творцом и носителем
фольклора – «folkом», традиционной культурой, массовой культурой,
постфольклором, повседневностью, третьей культурой, субкультурой, устной и речевой
культурой и т.д.
Как следствие
этого исследователи констатировали не только изменение фольклористической
парадигмы, но и своеобразный ее кризис. Характеризуя его, один из
представителей молодого поколения современных фольклористов А.А. Панченко
отмечает: «В 1996 г. на ежегодном собрании Американского фольклорного общества
(AFS) некоторые исследователи предложили отказаться от термина «фольклор» и
заменить его словом, более соответствующим их современной деятельности и
лишенным негативных коннотаций. Наука о фольклоре не пользуется особым успехом
и на родине этого термина – в Англии, где, в отличие от США и России, не
существует ни одной университетской кафедры фольклористики. <…> Концепты текст, жанр, творчество более не
относятся к базовым терминам европейской фольклористики. На смену им пришли
понятия практика, опыт, performance (что в данном случае
правильно переводить не как «исполнение», а как «речевая деятельность»)» [2 ].
Не пытаясь
«разрешить» фольклорный кризис и не претендуя на решение всех проблем, попытаемся
в рамках данной работы обозначить только одну из них, связанную с
постфольклором.
Термин «постфольклор», созданный по аналогии с терминами «постмодернизм»,
«постструктурализм» (и другими «post» явлениями), был введен в
научный обиход известным теоретиком и исследователем фольклора С. Ю. Неклюдовым
сравнительно недавно и не получил еще в фольклористике официального статуса, а
значит и своей научной дефиниции [3].
Номинация этого
понятия позволяет предположить, что в самом общем смысле «постфольклором»
обозначаются все проявления народного творчества, отличные от традиционного,
«классического» фольклора. Иначе говоря, это новый период, новая стадия в
развитии фольклора – «послефольклорная».
Как и когда она
пришла на смену традиционному фольклору? Отрицает ли его и что нового принесла
в культуру? Насколько плодотворна и перспективна? Обращение к этим вопросам
поможет нам хотя бы в первом приближении осмыслить феномен постфольклора.
Первое, в чем
необходимо утвердиться, это пространственно-временные границы постфольклора. С
этой точки зрения постфольклор – явление сугубо отечественное, точнее говоря,
принятое в научном обиходе государств постсоветского пространства. В
современной зарубежной фольклористике это понятие не используется, так как
трактовка фольклора в странах «дальнего зарубежья» кардинально отличается от
нашей, отечественной, а значит само уточнение «post» становится относительным.
Еще более
зыбкими становятся хронологические границы этого явления. Условно они проходят
по рубежу 80-90-х годов ХХ века, то есть со времен «перестройки», реально
принесшей в жизнь и быт народа ряд свобод (демократию, гласность, свободу
слова, печати и т.д.) и снявшей идеологический и политический диктат с явлений
культуры.
Что же касается
содержания «постфольклора», то здесь необходимо вернуться к самому понятию
фольклора. Как известно, в науке о фольклоре существуют две традиционные
методологические установки в толковании его предмета.
Первая восходит
к онтологической сущности фольклора как «народной мудрости», «народного
знания», поэтому включает в понятие фольклора все явления материальной и
духовной культуры народа, связанные с древностью, стариной: обряды, суеверия,
жилища, одежду, домашнюю утварь, ручные поделки, танцы, песни, сказки и т.д.
Такое широкое
понимание фольклора до сих пор характерно для культуры многих стран мира. Так,
один из основателей американской фольклористики М. Барбо считает, что фольклор
– это не только сказки и песни, загадки и считалки, игры и потехи и т.п. Но
фольклор – это когда мать показывает дочери, как шить, вязать, прясть, плести,
печь старинного рецепта пирог, а фермер на наследственном поле учит сына, как
работать на земле или предсказывать по луне или ветру погоду при посеве или
уборке урожая. Фольклор – это когда деревенский плотник, сапожник, кузнец и
т.п. обучает своих подмастерьев обращению с инструментами, показывает им, как
возвести дом, вырезать лопату, подковать лошадь или стричь овец [4].
Как видим,
подобное толкование фольклора по существу сводит его к традиции в широком смысле
слова – совокупности знаний, умений, навыков и опыта прошлого, которые
передаются собственным примером или устно от старых поколений к новым без
посредничества третьего лица, книги, средств массовой информации и т.д.
Вторая
методологическая установка характерна для отечественной науки, в которой
название фольклористики может быть уточнено определением «филологическая», так
как фольклор понимается только как искусство слова, поэтическое творчество
народа, бытующее в устной форме. Все остальные явления жизни и быта народа
принято считать предметами других наук: этнографии, архитектуры, прикладного
искусства, музыковедения, хореографии и т.д.
Руководствуясь
этой установкой, идентификация фольклорных явлений в отечественной науке
проводилась в соответствии со следующими признаками: устность, анонимность,
вариативность, коллективность, традиционность, синкретизм. При этом
коллективность и традиционность a priori включали такую категорию
как художественность или эстетизм. Иначе говоря, народ как некая абстрактная
субстанция мог быть создателем и носителем только эстетически и художественно
значимых творений.
Малохудожественные,
а тем более нехудожественные, нецензурные образцы народного творчества
(приметы, суеверия, проклятия, мат), произведения на табуированные темы
(эротика, секс, нетрадиционные формы брака), фольклор деклассированных
элементов общества (нищих, воров, заключенных) по существу замалчивался, хотя
бытовал в народе наряду с традиционным фольклором. Иначе говоря, в советской
науке гласно существовал официальный (т.е. разрешенный фольклор) и негласно – неофициальный
(т.е. запрещенный фольклор).
Утверждение
подобных принципов отбора материала привело к тому, что значительные пласты
народной культуры на долгое время остались изолированными, вне сферы научного
внимания.
С другой
стороны, определение фольклора как искусства художественного слова обнаруживает
свою уязвимость, искусственность. И искусство, и художественность, и само
фольклорное слово воспринимается нами в рамках литературной эстетики, сам народ
эти категории и их оппозиции не разграничивает.
Думаем, что и
исследователям фольклора нелегко ответить на вопросы: где в народной культуре
«начинается» и где «заканчивается» искусство? Что является критерием
художественности фольклорного слова? И что есть «слово» в фольклоре?
По этому поводу
(хотя в связи с другими проблемами) авторитетно мнение Н.И. Толстого, который
писал: «Понятие художественности … понятие не научное, а эстетическое,
достаточно субъективное и исторически изменчивое. Какому тексту отдать
предпочтение? Варианту … с лаконично, последовательно и четко изложенным
сюжетом или варианту с пространно изложенным сюжетом, с дополнительной
поэтической орнаментикой и поэтическими отступлениями? Выбор «оптимального»
варианта может иметь значение при составлении хрестоматий, может быть полезен
для популяризации фольклора в читательской среде, но не для изучения фольклора»
[5].
Действительно, с
чьей точки зрения мы должны оценивать эстетическую ценность фольклора? С точки
зрения собирателя фольклора (н-р, академика А.Ф. Гильфердинга), с точки зрения
высококультурного исследователя (н-р, профессора В.Я. Проппа) или с точки
зрения малограмотного исполнителя?
Все вышесказанное позволяет утверждать, что первое, чем
характеризуется постфольклор – это трансформацией своего предмета. Этот процесс
был обусловлен пересмотром фундаментального постулата «фольклор – искусство устного
слова», обладающее, в отличие от литературы, рядом специфических признаков [6].
В противовес
этому постфольклор как явление культуры включает такое инновационное понятие
как «письменный фольклор». В его состав входят: граффити (надписи на партах,
стенах, заборах, рисунки, татуировки и т.д.), армейские и девичьи альбомы,
анкеты, вопросники, подписи к фотографиям, открыткам, конвертам, словники,
псевдообъяснения аббревиатур и т.п. Иначе говоря, границы предметного поля
фольклора постепенно расширяются, и уже имеются первые опыты обобщения
подобного материала [7].
В то же время
восприятие фольклора как феномена устной вербальной культуры способствовало
тому, что в состав постфольклора вошли
все формы народной речевой стихии: приветствия, божба, окликания, слухи, толки,
выкрики торговцев, реклама, спортивные кричалки, юмористические прозвища,
ругательства, лагерная и блатная «феня».
Безусловно,
объективные причины, породившие указанную тенденцию, достаточно ясны и сводятся
в основном к кардинальным изменениям в информационно-коммуникативном мире:
глобализацией человеческих знаний, активным внедрением методов точных,
информационных наук, ярко выраженными интеграционными тенденциями и появлением
целого ряда, так называемых, смежных наук (психолингвистики, социолингвистики,
лингвокультурологии, этнопедагогики, лингвофольклористики и т.д.).
Закономерность
этих процессов не вызывает сомнения, поскольку обусловлена естественным ходом
развития научного познания. Другое дело, что подобные явления провоцируют
опасность «размывания» границ предмета науки и утраты научной
самостоятельности.
С этой точки
зрения важно подчеркнуть, что современный фольклор ни в коей мере не
отождествляем и не сводим только к постфольклору. В нем продолжают
функционировать с разной степенью активности традиционные жанры фольклора:
сказки, предания, песни, частушки, пословицы и поговорки, детский фольклор и
т.д.
Но, как всякий
живой организм, фольклор может жить, развиваться, угасать, умирать,
трансформироваться, мутировать и вновь возрождаться. В основном этому
способствует активное внедрение в фольклор современных субкультур (внутренних
культур): армейского, тюремного,
туристического, компьютерного, студенческого, спортивного и другого
фольклора.
Обращаясь к генетической основе этих процессов,
исследователь С.И. Орехов верно замечает: « «Чистый» фольклор характерен для
древних обществ, это продукт мифологического недифференцированного сознания,
служащий своеобразным мировоззрением. Современный фольклор вписан в другие
эстетические формы осмысления и переживания действительности» [8].
Что же в
конечном счете служит критерием фольклора в настоящее время? Однозначно
ответить на этот вопрос нелегко. Думаем, что нет необходимости категорически
отказываться от традиционного, «классического» понимания фольклора и его
сущности или столь же категорично настаивать на появлении совершенно «новой»,
заменившей его культуры. Во всяком случае на сегодняшний день «старый» фольклор
и все разновидности «нового» фольклор пока мирно «уживаются», разнообразя и
обогащая друг друга, интегрируясь с другими гуманитарными знаниями, что в итоге
создает поступательное движение в науке. А это в масштабах исторического развития
– главное.
Литература:
1. Соколов Ю.М.
Значение фольклора и фольклористики в
реконструктивный период // Русское народное поэтическое творчество. Хрестоматия
по фольклористике / Сост. Ю.Г. Круглов. М.: Высш. шк., 1986. С. 78.
2. Панченко А.А.
Фольклористика как наука // Первый Всероссийский конгресс фольклористов: Сб.
докладов. – Т. 1. – Москва: ГРЦРФ, 2005. – С.72-73.
3.
Неклюдов
С. Ю. После фольклора //
Живая старина. – 1995. – № 1. – С. 2-4.
4. Funk and Wagnalls standard
dictionary of folklore, mythology and legend / Ed. By M. Leach. - New York, 1949. - Vol. 1. -
P. 398. Цит. по: Иванова Т.Г. Американская фольклористика
о русском фольклоре // Russian
Studies: Ежеквартальник русской филологии и культуры. - СПб.,
1995. - № 2. - С. 237.
5. Толстой Н.И. Язык и
народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. – М.:
Индрик, 1995. – С. 20.
6. Об этом можно посмотреть
наши работы: Бралина С.Ж. Альтернативные компоненты фольклорной идентичности //
Идентичность в современном мире: Материалы Междунар. науч.-теор. конф. –
Караганда: Изд-во КарГУ, 2002. – С. 67-71; Концептуальная сущность современного
фольклора // Язык. Этнос. Картина мира: Сб. науч. трудов. – Кемерово: Комплекс
«Графика», 2003. – С. 99-103; Научный статус современной фольклористики //
Татищевские чтения: Актуальные проблемы науки и практики: Материалы Междунар.
науч. конф. Ч. III. – Тольятти: Изд-во Волж.
ун-та, 2004. – С. 86-90. и др.
7. Русский школьный фольклор.
От «вызываний» Пиковой дамы до семейных рассказов / Сост. А.Ф. Белоусов. – М.:
Ладомир, АСТ, 1998. – 744с.; Блажес В.В. Солдатский юмор в свете народной
поэтической традиции // Устная и рукописная традиции: Сб. науч. трудов. –
Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 2000. – С. 20-37; Современный городской фольклор. –
Москва: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2003. – 736 с.
8. Орехов С.И. Смайлик –
сетевая форма фольклора // Народная культура Сибири: Материалы Х науч.-прак.
сем. Сиб. регион. вуз. центра по фольклору. – Омск: Изд-во ОмГПУ, 2001. – С.
306.