Афанасьев Александр Иванович, Василенко Ирина Леонидовна

Одесский национальный политехнический университет,

Украинская национальная академия связи им. А. С. Попова

Проблема рациональности в информационном обществе.

Вступление человечества в эру информационного общества существенно изменило представления о рациональности. Дело в том, что постнеклассическая наука информационного общества вынуждена переоценивать каноны классической рациональности, поскольку стал очевидным кризис универсалистски-рационалистических научных представлений. Происходит пересмотр принципов и размывание границ научной рациональности, претендовавшей на адекватную репрезентацию реальности. Существенно также и то, что резкий рост информации порождает неожиданные проблемы. В частности, невозможно подвергнуть критическому рациональному анализу неимоверно возросший объем информации. Поэтому человек и в научной сфере, и в обыденной жизни многое вынужден принимать на веру. Это и порождает «новую непрозрачность» по выражению Ю. Хабермаса. Более того, рациональность науки и техники порой представляется в качестве иррациональной “идеологии”, обслуживающей современное общество. Иными словами, перед информационным обществом встает проблема, аналогичная той, которую пытались решить в свое время рационалисты и просветители: подвергнуть критическому суду разума все формы человеческой деятельности. Разница лишь в том, что значительная часть современных исследователей осознает иллюзорность такой задачи даже применительно к науке как общепризнанного оплота рациональности, не говоря уже о социальных отношениях, политике, нравственности, культуре и т.д. Следствием этого является декларация многообразия рациональностей, в частности, как осмысление невозможности уложить увеличивающийся поток информации в прокрустово ложе единой рациональности.

В рамках этого подхода хорошо осознана эмпирически констатируемая неоднородность рациональности как специфического способа отношения к миру и деятельности в нем, что дало повод сомневаться во всеобщем характере рациональности и констатировать, как это делает Г. Башляр, региональную рациональность, специализирующуюся соответственно специализации науки и социально-историческим особенностям. Даже отдавая должное критике релятивизма и декларируя единство рациональности, все же подразумевают ее специфические разновидности, например, исторические типы, "классическую, неклассическую и постнеклассическую рациональности в науке, социокультурный тип рациональности и др.

В попытках уйти от разрушительного для науки релятивизма как неизбежного следствия признания многообразия рациональностей, но в то же время сохранить идею разновидностей рациональности, иногда различают закрытую" и "открытую" рациональности, как это делает В.С. Швырев. Е.П. Никитин, пытаясь отстоять единство научной рациональности, но одновременно сохранить идею разнообразия рациональностей, вводит понятие спецрациональности, присущую той или иной специализированной форме духовной деятельности.

Бурное развитие гуманитарных наук, проникновение их понятий и методов в социальные и естественные науки, заставили методологию науки все чаще обращаться к категориальному базису, методам, рациональным основаниям гуманитарных наук. Анализ рациональности в гуманитарном знании позволяет вычленить объектную и субъектную формы рациональности. Это укладывается в русло попыток осмысления многообразного проявления рациональности, а также помогает усмотреть наряду со спецификой гуманитаристики единые критерии научности.

Объектная рациональность подразумевает достаточно жесткие нормы: законы логики, четкие правила и образцы познавательных действий, каузальные схемы объяснения, научные законы, систематичность и др. требования науки. Перечень этот достаточно длинный и в перспективе уходит в бесконечность, поскольку идеалом такой рациональности является Абсолютный Разум. В этом смысле объектная рациональность тяготеет к универсальности, хотя в своем реальном функционировании рациональность далека от этого идеала. В то же время объектная рациональность не тождественна научной. С одной стороны в научной рациональности присутствуют явные и неявные ценностные установки и личностные факторы, от чего объектная рациональность стремится избавиться. С другой стороны объектная рациональность подразумевает некоторые вненаучные феномены духа, например, апелляцию к разуму в теологии, искусстве, обыденном сознании, здравом смысле и т.д, которым придается безсубъектный характер. Объектная рациональность есть своеобразная установка сознания: стремление устранить влияние субъекта, представить рассматриваемое явление таким, каким оно есть «на самом деле». Объектная рациональность может быть нацелена на любые феномены внешнего мира, человеческой деятельности, психики, культуры, но только под одним углом зрения – рассматривая их как особые предметы, которые подчиняются объективным законам. А там, где субъект не может сконструировать предмет и представить его “естественную жизнь”, заканчиваются притязания объектной рациональности и проходит ее граница.

В объектной рациональности весьма затруднительно выявить специфику гуманитарного знания, и тезис о единой рациональности здесь вполне уместен. Это и служило основанием для отрицания особых методов и познавательных средств в гуманитарных науках и для ориентации на естественнонаучные идеалы, к которым гуманитарные науки якобы должны стремиться, чтобы конституироваться в качестве полноценных наук. Подобная ориентация принесла свои плоды. Ряд социологических, исторических, лингвистических и др. дисциплин соответствует самым строгим критериям научности.

В то же время духовная активность субъекта не всегда ориентирована идеалами строгого научного познания, внешне-предметные действия и их объективированные результаты не являются только опредмечиванием знаний. Вместо установки сознания на устранение влияния субъекта, может иметь место противоположная установка на включение субъекта в рассматриваемое явление или просто не быть таких установок. Подобные феномены духовной и практической деятельности вряд ли попадают автоматически в разряд иррационального, хотя под единый идеал рациональности их невозможно подвести. Но в некотором смысле рациональность может хотя бы потенциально покрывать многие, если не все формы духовной активности, в том числе вненаучные. Во-первых, последние могут быть рационально описаны и объяснены в тех или иных теориях. Во-вторых, они, как правило, соответствуют некоторым культурным или социальным нормам, природа которых в конечном счете рациональна. Даже гнев или иные, на первый взгляд, абсолютно иррациональные эмоциональные всплески духовной деятельности индивидов или групп осуществляются в некоторых культурных нормах и уж во всяком случае, описываются и объясняются определенным рациональным образом. В-третьих, сами индивиды, осмысливая свои многообразные духовные проявления на сеансах психотерапевта, в дневниках и автобиографических очерках, в письмах и устных повествованиях облекают их в определенные рациональные формы. Все это не относят к научной рациональности, поскольку последняя связывается с объектной рациональностью, требованиям которой вышеназванные проявления духовности действительно не соответствуют. Однако в рамки субъектной рациональности они укладываются.

Субъектная рациональность многообразна, охватывает довольно пестрый спектр духовной сферы деятельности: от науки до обыденности, от уникального до всеобщего, от знания до ценности, от обоснования до верования. Иррациональными их иногда называют лишь с позиций жесткой научной рациональности. Именно констатация феноменов субъектной рациональности служит поводом для отрицания единой рациональности, для противопоставления гуманитарной сферы духа естественнонаучной, для поиска особых, специфических методов и средств гуманитаристики.