к.ф.н. Афанасьев Александр Иванович

Одесский национальный политехнический университет

к.ф.н. Василенко Ирина Леонидовна

Украинская национальная академия связи им. А. С. Попова

ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ ГУМАНИТАРИСТИКИ

Общекультурные предпосылки гуманитарного знания как особого типа знания, по-видимому, складываются в эпоху Возрождения. Именно в это время возникает идея о том, что человек представляет собой особый тип бытия, наряду с бытием Бога и бытием природы. Например, многочисленные мадонны с младенцами на живописных полотнах этой эпохи – не совсем девы Марии с Христом, но и не обычные женщины. А функция творца, которая раньше принадлежала лишь Богу, теперь осознается присущей и человеку, но не всей природе. Антропоцентризм Ренессанса это не космоцентризм античности, когда человек представлялся частичкой космоса, но и не теологизм Средних веков, в котором человек как божественное творение также лишен самостоятельности. Однако явный переход от предпосылок к формированию сферы гуманитаристики как особой сферы гуманитарного знания происходит тогда, когда человек становится самостоятельным предметом познания, что осуществляется в рамках философии. Одновременно возникают философские дискуссии о соотношении между гуманитарными и естественными науками и, соответственно, о природе обоснования гуманитарной науки. Существенно, что вопрос о соотношении гуманитаристики и философии относительно пределов их компетентности в знании о человеке не ставится с такой остротой как вопрос о соотношении естествознания и философии (физика, бойся метафизики!). Первая причина этого – гуманитаристика не обрела статус научности, сопоставимый с естествознанием. Вторая – гуманитаристика в принципе не отделима от философии, по крайней мере, в своих основаниях.

Вопрос о научности той или иной системы знания был предрешен немецкой классической философией. Особое значение в этом плане имел сформулированный И. Кантом идеал научности. Он, с одной стороны, определил математику и естествознание как всеобщую форму научного знания, задав образец научности и во многом определив форму развития науки. Но, с другой стороны, тем самым была заложена традиция, в рамках которой многие гуманитарные дисциплины и их особая методология не могли обрести научный статус. Гегелевские и марксистские установки на единый научный идеал, развившие эту сторону кантовского наследия, вынуждали игнорировать многие специфичности социальных и гуманитарных проблем. Ведь статус научности гуманитарное знание приобретало лишь в том случае, когда преодолевало индивидуальное, единичное, эмпирическое, а субъект познания и социально-исторической деятельности возносился на трансцендентальный и абсолютный уровень. Справедливости ради следует подчеркнуть, что стремление соответствовать такому высшему проявлению научности, корни которого все-таки восходят к кантовскому идеалу математического и естественнонаучного знания, способствовало развитию многих дисциплин социально-гуманитарного цикла: социологических, лингвистических и др., – соответствовавших строгим идеалам научности. В указанном плане нельзя не заметить влияние классической немецкой философии, особенно гегелевской, нацелившей науку на изучение культурно-исторических форм деятельности абсолютного субъекта истории. Это предопределило бурное развитие гуманитарных наук XIX и XX веков, особенно исторических дисциплин: гражданской истории, истории литературы, искусства, религии, мифологии, языка, философии, науки, государства, права, хозяйства и т.д. Их неполное соответствие строгим научным, читай – естественнонаучным, идеалам объяснялось вначале скорее молодостью и неразвитостью этих наук, чем сущностными характеристиками. Здесь нельзя не отметить и роль философии Маркса, современные критики которого часто упускают из виду вклад марксизма именно в развитие наук социально-гуманитарного цикла. Сама социально-экономическая концепция Маркса не без оснований претендовала на роль научно-философской теории, поскольку во многом соответствовала идеалам научности своего времени и сама участвовала в их формировании.

Единый идеал научности вскоре вызвал сомнения. Здесь сказалось влияние другой идеи Канта о двух сферах бытия, двух мирах, в которых существует человек: природном мире и внеприродном, человеческом мире. Но если для Маркса это означало лишь специфику социальных законов, отличных от природных, но отнюдь не предметное или методологическое противопоставление, то в ряде других направлений послекантовской и послегегелевской философии сформировалось представление о принципиальном различии природы и культуры, природы и социума. Отсюда недалеко до идеи о различии и противостоянии гуманитарных и естественных наук и применяемых ими методов.

Существенной предпосылкой и идейным фоном подобных философских размышлений была литературная деятельность в первую очередь немецких, но также и английских, французских, российских и других романтиков. Характерными чертами романтизма был интерес к сильным и ярким чувствам, всепоглощающим страстям, к тайным движениям души. Романтик как идеальный литературный и не только литературный герой представлялся человеком сильных страстей, высоких устремлений, несовместимых с обыденным миром и проявляющихся в исключительных обстоятельствах. Поэтому для романтиков становятся привлекательными фантастика, яркие картины природы и жизни, быт и нравы экзотических стран, народные музыка, поэзия, сказания как проявления национальной самобытности. Отсюда интерес к фольклору, переработка фольклорных произведений, создание собственных произведений на основе народного творчества. Их новаторство проявилось в развитии жанров исторического романа, фантастической повести, лиро-эпической поэмы, баллады, в. использовании многозначности слова, ассоциативности, метафоричности, в открытиях в области стихосложения, метра, ритма. Осмысление и обобщение всего этого осуществлялось в русле философии, благодаря чему тематика и проблемное поле философских изысканий существенно расширяется.

Одним из первых, кто усомнился в абстрактном естественнонаучном идеале научности, был Г. Гердер, который привлек внимание к таким феноменам как народ, эпоха, культура. Да и Ф. Шлейермахер, отдавая должное Целому и Вечному, пытался обратить внимание на исторические реальности. Он считал, что философия должна изучать не столько теоретический разум и естественнонаучное мышление, сколько повседневную обыденную жизнь. Изучая повседневность, познание неизбежно повернет от поиска общих законов к обнаружению единичного и индивидуального. Это уже совсем не кантовская постановка вопроса: научное познание должно ориентироваться на индивидуальное. Соответственно, естествознание и математика, как и вообще «науки о природе» теряют свой образцовый статус и начинают оттесняться «науками о духе», ныне называемые гуманитарными. Для нас не столь важно, что разработчики этой темы не пришли к единству относительно психологических, культурных, ценностных или исторических оснований наук о духе. Гораздо существенней, что их специфика была зафиксирована. В. Дильтей даже проводил различие между науками о природе и науками о духе по трем основаниям: по предмету познания, по материалу, и по их методу.

Методологическую специфику гуманитаристики впервые зафиксировал И. Дройзен, введя в научный обиход методологическое различение объяснения и понимания. Первоначально это было у него различением собственно философского метода, призванного узнать что-то, физического метода, выполняющего функции объяснения, и исторического метода, необходимого для понимания. Объяснение, как его понимал Дройзен, реализуется в законообразных суждениях естественных наук и является их целью. Понимание реализуется в метафизических суждениях гуманитарных наук и является их целью. В концепции Дильтея трихотомия превратилась в дихотомию объяснения и понимания и в таком виде стала предметом анализа в философской литературе.

В работах Ф. Шлейермахера, И. Дройзена, В. Дильтея, Г. Зиммеля и др. сложилась достаточно развитая концепция специфичности гуманитарных наук, как наук о духе, т.е. о духовной жизни, мире переживаний и соответствующих культурно-исторических образованиях. Их усилиями отрицалась идея методологического монизма, доказывалась необоснованность переноса естественнонаучных идеалов и подходов на гуманитарную сферу, утверждалась независимость особой духовной реальности, неподвластной естественным наукам. Отличительными особенностями этой тенденции стали психологизм в онтологическом обосновании предмета гуманитарных наук, интуитивизм, вживание, понимание в методологии гуманитарного знания, антипозитивизм в гносеологии и эпистемологии. Их критики усматривали в этом изрядный налет иррациональности на гуманитарных науках, несовместимый с идеалами научности. Но сам факт философского анализа гуманитарной сферы и ее рациональных и нерациональных феноменов свидетельствует, с одной стороны о попытках выявления рациональных оснований гуманитаристики и о стремлении оттеснить нерациональные аспекты и сузить сферу иррационального, а с другой – о родстве гуманитаристики и философии.

Дистанцирование субъекта и объекта в философии и естествознании Нового времени во многом детерминировало последующее отделение физики от метафизики, и естественные науки во многих случаях перестали нуждаться в философско-онтологической и философско-методологической поддержке. А в гуманитарных науках философская составляющая, по-видимому, неустранима. Во-первых, дистанцирование субъекта и объекта во многих случаях здесь невозможно, и «объективистский» подход неосуществим. Во-вторых, многие методы гуманитарных наук формировались в русле соответствующих философских доктрин. В этом смысле удаляться от философии, по-видимому, будут не психология, история, социология и другие гуманитарные науки, а их узкоспециальные разделы: психотренинг, история фабрик или секса, социология спорта и т.п.