К. филол. н. Макаров А.Н.

Кировская государственная медицинская академия, Россия

«Запретное» как элемент литературы в XVIII веке

(Некоторые размышления)

В литературе Германии XVIII века темы, которые можно было бы назвать «запретными», начали свое развитие примерно в двадцатые годы, а затем все более и более увеличивались и расширялись. Подобного рода явления, большей частью считавшиеся частью морали, традиционно относились публикой к элементам, которые литераторы, критики и теоретики старались обходить стороной. Однако подобного рода осторожность не означала отсутствия интереса к ним. Интерес к «запретным темам» (кровосмешение, прелюбодеяние и т.д.) проявляли почти все писатели этого времени. Вспомним вначале Монтескье, затем Руссо, Виланда, Лессинга, Шиллера, не в последнюю очередь и Гёте, М.Г.Льюиса, а затем далее и Шатобриана, у которых мы наблюдаем несомненный интерес к теме инцеста.

Проблема инцеста в литературе в ту пору решительно отличается от подобной же темы, существующей, скажем, в веке ХХ с его возможностями порнографического кино, телевидения или видео в добавление к предыдущим возможностям живописи или литературы. Писатели, отваживавшиеся на изображение явлений, похожих на инцест, в большинстве случаев останавливались в самом начале и не изображали сцены инцеста, предоставляя домысливать их читателям.

В немецкой литературе века Просвещения, пожалуй, наиболее известным писателем, который обратился к семейной теме с определенными элементами инцеста, был Г.Э.Лессинг. В его пьесе «Натан Мудрый» влюбленность героев друг в друга, которая ни у кого не вызывает сомнения, неожиданно прерывается искусственным поворотом сюжета, что, в принципе, в литературе как раз и возможно. Вспомним, хотя бы, столь же неожиданную и внешне немотивированную концовку пьесы Мольера «Тартюф», пусть и по другому поводу.

Тема инцеста и семейных проблем теснейшим образом связана в эту пору с религиозными ограничениями, что, казалось бы, должно было уйти в эпоху Просвещения с ее стремлением к критическому осмыслению любых явлений, в том числе и религиозных, Библии, которая именно в этом веке обстоятельно и подробно понималась как произведение народа, как художественное сочинение, основанное на длительной традиции вполне определенного этноса с его привычками, ошибками, заблуждениями и традициями. Читая «Ветхий Завет», можно получать подтверждения этого на каждом шагу, в том числе и по проблемам инцеста.

Стало быть, сама по себе тема инцеста, кровосмешения, подобных специфических отношений в рамках семьи чем-то новым не была. Представляется, что в XVIII веке она стала более откровенной, хотя в более ранние эпохи в истории уже существовали примеры явлений подобного рода (напр., рассказы о семье Медичи и римских папах, а еще раньше миф об Эдипе, его судьбе и его наказании).

Изменения в общественных отношениях в век Просвещения, точнее будет сказать, уже в эпоху Средневековья, а то и раньше, вели к усилению патриархата, к полной и окончательной замене им матриархата, что привело к измельчанию роли женщины и, стало быть, к изменению отношений в семье. Можно, вероятно, сказать, что именно в эпоху Просвещения окончательно сформировалось представление о семье и женщине, позволившее перейти от намеков на инцест к относительно более свободному размышлению о нем. Правда, даже весьма откровенный Руссо пока что не позволяет себе обсуждать эту тему в ее полноте и открытости.

Моральные нормы и правила, укреплявшиеся в обществе на протяжении многих веков, начинают поддаваться робким попыткам рассмотреть и эти проблемы с точки зрения критического разума. Попутно в романах, прежде всего робинзонадах, возникали инцест содержащие откровенные ситуации, когда на необитаемом острове оказывались двое мужчин и одна женщина (Й.Г.Шнабель, «Удивительные события некоторых мореплавателей», 1731) или же история Моль Флендерс у Д.Дефо. Инцест в это время понимается как проступок против норм и правил человеческого общежития.

Любопытно в этом смысле появление у Дидро мысли, что мужчина, который воспринимает свою жену как принадлежащую исключительно ему одному практически на правах собственности, должен пониматься как тиран («Приложение к “Путешествию Бегенвилля”»). Его персонаж рассуждает о том, что природа не знает понятия инцест или кровосмешение. Только религия, цивилизация и мораль извратили естественное природное состояние, сделав его чем-то аморальным и преступным, хотя Дидро и сам был крайне осторожен с подобного рода размышлениями.

Мы видим, что в эпоху Просвещения, и чем далее, тем все активнее, проводится мысль об изменении отношения к запретным темам и к такому явлению, как инцест. До укрепления разрешительных мыслей в отношении его изображения в литературе пройдет еще не один десяток лет, однако постановка такой проблемы и попытка ее иного понимания заслуживает определенного внимания литературоведов, философов, историков культуры и моральных учений.