Аккиева С.И.

 КБИГИ

 Правительства

КБР и КБНЦ РАН

 

 

 

 

МЕСТНОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ  НА
СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ХХ ВЕКА:
   «ПОЛОЖЕНИЙ ОБ АУЛЬНЫХ ОБЩЕСТВАХ И
ГОРСКОМ НАСЕЛЕНИИ КУБАНСКОЙ И ТЕРСКОЙ ОБЛАСТИ
И ИХ ОБЩЕСТВЕННОМ УПРАВЛЕНИИ»)

 

Вторая половина XIX в. на Северном Кавказе ознаменовалась реформами в административно-политической и судебной системах, направленных на «приручение» Кавказа и встраивания его в общероссийское пространство. При проведении реформ правительство действовало осторожно, последовательно, с сохранением большинства форм общественного устройства, что объяснялось нежеланием провоцировать недовольство среди горских народов.

С определенной осторожностью проводилось реформирование сельского управления. Об этом свидетельствует тот факт, что Александр II в своем Указе от 1869 года особо отмечал, чтобы изменения в этой области оказались соответствующими обычаям и правам местного населения.

Этим требованиям в определенной степени отвечало разработанное под председательством начальника Терской области М.Т. Лорис-Меликова «Положение «О сельских (аульных) обществах, их общественном управлении и повинности Государственных и общественных в горском населении Терской области», утвержденное Наместником Кавказа 30 сентября 1870 г.[1]

Сельское общественное управление состояло из сельского схода, сельского правления и сельского суда.

Высшим органом управления был сельский сход, который фактически являлся собранием глав домохозяйств, составлявших отдельный двор. В случае болезни или отлучки главы семьи позволялось послать на сход кого-либо из членов этого семейства. К участию в сходе не допускались лица, состоявшие под судом или отданные под надзор общества по решению суда. Не могли принимать участие в работе схода иногородние. Лишенные главного средства производства – земли они сильно бедствовали и составляли резерв наемной рабочей силы в горских обществах. Общинные дела решали только мужчины. Женщины не имели права голоса на общинном сходе. Они вообще не могли присутствовать на нем, даже если разбиралось дело, касавшееся той или иной жительницы общества.

Община в лице своего высшего органа – схода и должностных лиц решала все основные вопросы как жизни села в целом, так и отдельных его членов.

С 1866 г. северокавказские народы были обложены государственными платежами. Кроме государственной подымной подати, они должны были вносить общественные сборы на содержание милиции, аульного правления, выборных должностных лиц. Из натуральных повинностей население исполняло дорожную, квартирную и подворную повинность. Строительство мостов, дорог, а также их ремонт производились на средства самой общины. Для этих целей общинники собирали средства, выделяли необходимое количество работников, обеспечивали их питанием. С 1887 г. горские народы обязаны были также платить воинский налог взамен исполнения воинской повинности. За поступление податей отвечало сельское общество, общинники были связаны круговой порукой. На протяжении всего пореформенного периода именно фискальная функция общины оставалась главной[2]. Смета расходов из общественных касс, назначение жалованья должностным лицам, раскладка казенных податей, натуральных и общественных повинностей и иные вопросы определялись на общинном сходе.

Самоуправление казачества и крестьянства также было связано с институтом общины. Община казаков и крестьян представляла собой поземельную организацию, осуществлявшую уравнительные переделы земли для обеспечения платежеспособности по тягловым окладам. Основными функциями ее были, как и везде в России, правовая, административная, финансовая и фискальная. Кроме того, казачья община имела военные функции, однако была лишена фискальных[3].

Главенствующее место на аульном сходе принадлежало старшине. Он же поддерживал на нем должный порядок. Большую роль на сходе играли члены сельского правления и почетные старики. На сходах решался вопрос о приеме новых членов в общину и удаление из общества неблагонадежных. Он же в случае необходимости мог защитить общинника от различного рода притеснений со стороны царской администрации. Для привлечения к ответственности и ссылки общинника требовался приговор общества. Имели место случаи, когда общество отказывалось давать такие приговоры и оказывало покровительство своим членам.

Сельские (аульные) сходы решали все вопросы, связанные с экономической и политической жизнью жителей данного селения. По каждому обсуждаемому вопросу на сходе составлялся приговоры, которые письменно фиксировались.

Должность старшины была номинально-выборной. Но кандидаты в сельские старшины в большинстве случаев подбирались начальниками участков и утверждались начальниками Терской или Кубанской области. Такая система подбора старшин стала привычным делом к концу XIX в., а приговоры общественного схода об избрании старшины являлись всего лишь формальностью. Старшинами обычно назначались чиновники, офицеры, представители богатой верхушки общества.

Старшина был не только главой общины, но и представителем государственной власти в ауле. В его руках сосредотачивался ряд административно-полицейских функций. К его компетенции относились: надзор за общественным порядком в ауле и за своевременным сбором налогов; созыв общинного схода; исполнение приговоров схода, наблюдение за всеми другими должностными лицами общества; надзор за исправностью межевых знаков; понуждение к исполнению договоров жителей между собой; заведование общественным хозяйством и общественными суммами и некоторые другие обязанности. Если при голосовании общество разделялось на две равные части, то вопрос решался так, как говорил старшина[4].

Помощники старшин и казначеи избирались на сельских сходах большинством голосов на один год. Помощник старшины исполнял все приказания старшины и был обязан помогать ему в исполнении всех обязанностей. Число помощников старшины зависело от численности населения села, некоторые крупные села выбирали 2, а то и 3 помощника. В обязанности казначея входили сбор податей, повинностей и хранение сельских общественных сумм.

По положению об аульных общественных управлениях, особый статус среди должностных лиц сельского правления имел эфенди. Его функции были многообразны: он приводил к присяге всех должностных лиц, скреплял своей подписью общественные приговоры и решения медиаторских судов, вел запись актов гражданского состояния и т. п. Мусульманское духовенство по своему положению во второй половине XIX в. одновременно было связано с местной администрацией и с традицией самоуправления в горском обществе.

Российской администрацией была введена строгая процедура выборов на должность сельского эфенди. В одних селах должность эфенди была выборная, в других – наемная. От эфенди требовалось достаточное знание правил шариата, поэтому для получения должности необходимо было свидетельство от народного кадия в том, что кандидат по познаниям своим и образу жизни может быть эфенди. При наличии свидетельства от полицейских органов о личной лояльности, муллы утверждались в должностях начальником Терской области. Эти духовные лица (как их называли «указные муллы») персонально освобождались от налогов, повинностей, имели право пользоваться доходами от соответствующих приходов, их дома освобождались от постоя.

Содержание эфенди назначалось по усмотрению аульного схода и с согласия самого эфенди, по этому поводу составлялся подробный общественный приговор.

Распространенной формой судопроизводства в горских обществах оставался суд посредников, горцы широко прибегали к нему и после административно-судебных реформ. Решение третейских судей становились законом для обеих сторон, и редко кто нарушал их постановление. Если Горский словесный суд считал, что медиаторское решение вынесено с формальной стороны правильно, то выдавался исполнительный лист[5]. Очистительная присяга также оставалась методом традиционного доказательства. Иногда она принималась всем обществом, пример которого приводят Н.М. Агишев и В.Д. Бушен.

В «Положении…», определявшем нормы самоуправления в горском обществе, совет старейшин не был закреплен в законодательном порядке, но на практике он продолжал существовать. Власть старейшин проявлялась, прежде всего, в их действительном влиянии на общественное мнение, которое само по себе играло роль «важного фактора установления социального порядка»[6].

«Положение…» об аульных общественных управлениях большое внимание уделяло устройству аульного суда. Он состоял из аульных судей, которые избирались общественным сходом в таком количестве, которое признавалось необходимым, но не менее трех, а в случае болезни или отсутствия одного из судей место его занимал кандидат. Разбор дел аульные суды проводили словесно по жалобе истца или по требованию старшины и его помощника. Судопроизводство отличалось простотой и отсутствием формальностей. В компетенцию суда входило разбирательство споров и тяжб жителей, иск которых не превышал 100 рублей. Самыми распространенными были дела, связанные с нарушением общественного порядка, внутриобщинными земельными спорами и воровством. Аульный суд за означенные проступки приговаривал виновных к удовлетворению обиженных и налагал взыскания (денежные штрафы до 10 рублей, арест до 7 дней, наряд на общественные работы до 6 дней). Налагаемые аульным судом денежные штрафы поступали в аульную общественную казну. Все дела в таком суде решались на основе существовавшего обычая, а дела совести и бракоразводные - по шариату.

 



[1] Положение «О сельских (аульных) обществах, их общественном управлении и повинности Государственных и общественных в горском населении Терской области». Владикавказ, 1871. С. 1-22.

[2] Муратова Е.Г. Социально-политическая история Балкарии XVII - начала ХХ в. Нальчик, 2007. С. 274.

[3] Невская Т.А. Общинная организация как орган самоуправления славянского населения Северного Кавказа // Местное самоуправление: вчера, сегодня, завтра. Ставрополь, 2004. С. 111.

[4] Бобровников В.О. Судебная реформа и обычное право в Дагестане (1860-1917) // Обычное право в России: проблемы теории, истории и практики. Ростов-на-Дону, 1999. С. 167.

[5] Агишев Н.М., Бушен Н.Д. Материалы по обозрению горских народных судов Кавказского края. СПб., 1912. С. 29.

[6] Ванеев З.Н. Из истории родового быта в Юго-Осетии. Тбилиси, 1955. С. 54.