Политология/10. Региональные политические процессы

 

Д.филос.н Крыжановская О.А., к.полит.н. Петрова С.В.

Сочинский государственный университет туризма и курортного дела, Россия

Становление государственного суверенитета в Нагорно-Карабахской Республике: особенности политических

процессов

 

Принцип самоопределения народов был включен в проект, а затем и в текст Устава ООН в 1945 году на Конференции Объединенных Наций в Сан-Франциско. Принцип самоопределения закреплен в статьях 1.2 и 55 Устава ООН. Кроме того, в ста­тье 76.8 (глава «Международная система опеки») – тоже по настоянию СССР – говорится о прогрессивном развитии населения территорий под опекой в направлении к самоуправле­нию и независимости.
Говоря точнее, в Уставе ООН фигурирует «принцип равноправия и самоопределения народов». Данная формулировка объединяет, по сути, два принципа, которые могут трак­товаться и как самостоятельные. Такая увязка отнюдь не случайна. Нет равноправия меж­ду народами, если одни из них обладают государственностью, независимы и суверенны, а другие – нет. То же касается и самоопределения: поскольку все нации имеют на него рав­ные права, любой самоопределившийся, вплоть до обретения государственной независи­мости, народ вправе, равно с другими народами, рассчитывать на признание своей госу­дарственности [1].

Между тем в Декларации принципов, которыми государства-участники будут руково­дствоваться во взаимных отношениях, содержащейся в Заключительном акте СБСЕ, с принципом самоопределения произошла некая метаморфоза. Вместо привычной оонов­ской формулы «равноправие и самоопределение народов» находим иную: «равноправие и право народов распоряжаться своей судьбой» (принцип VIII Декларации). Правда, здесь же указывается, что, «исходя из принципа равноправия и права народов распоряжаться своей судьбой, все народы всегда имеют право в условиях полной свободы определять, когда и как они желают, свой внутренний и внешний политический статус без вмешательства извне...». Словосочетание «определять внешний политический статус», которое, очевидно, может пониматься и как определение суверенно-независимого государственного статуса, подменило собой, причем не вполне точно, слово «самоопреде­ление». Хельсинкское «право народов распоряжаться своей судьбой» может, казалось бы, ин­терпретироваться в качестве некой специальной нормы по отношению к за­писанной в Уставе ООН общей формуле «самоопределение народов». При­чем юридически «специальный» закон перекрывает «общий» закон. Но, во-первых, уро­вень Устава ООН предполагает общепризнанный правовой принцип, не подлежащий произвольным изменениям отдельными (и даже многими) государствами. Посе­му формулировка в Заключительном акте может толковаться лишь как некий парафраз уставной формулы, но не ее изменение, а тем более отмену. Во-вторых, в широком смысле слова «право распоряжаться своей судьбой» не может исключать право и на самоопреде­ление (разновидность «внешнего политического статуса»). Кроме того, надо иметь в виду, что страны – участницы СБСЕ, подписавшие хельсинк­ский Заключительный акт, придали ему статус официального документа ООН «с высо­ким политическим значением», и постановили, что он не подлежит регистрации на основа­нии статьи 102 Устава ООН, в силу чего не рассматривается как международный договор. Таким образом, изложенный в нем принцип самоопределения народов и соответствующие положения Устава ООН (который, напротив, является международным договором) далеко не равнозначны с точки зрения их обязательной силы. Отсутствие в Заключительном акте формулы «самоопределение народов» – это своего рода реванш западной дипломатии. Охранительный, легитимистский крен документа особенно проявляется в четком установлении обязанности государств уважать территориальную целостность друг друга и воздерживаться от любых действий «против территориаль­ной целостности, политической независимости и единства любого государства-участника». «Никакая оккупация или приобретение» не будут признаваться за­конными.

Прошло более шестидесяти лет со дня принятия Устава ООН, более тридцати после Хельсинки – и политические декорации в мире, и в частности в Европе, к концу XX столе­тия резко изменились. В 1945 году принцип самоопределения задумывался и мыслился (прежде всего Советским Союзом) в категориях деколонизации, а в 1975-м на передний план выдвигается (уже Западом) идеологема защиты прав и свобод человека. В начале же 1990-х годов мир неожиданно столкнулся с быстрым распадом и всего социалистического блока, и таких государств, как Советский Союз, Чехословакия, Югославия. Но и в новой ситуации вопросы самоопределения народов регулируются тем же самым нормативно-правовым инструментарием, что применялся в послевоенное время.
Как и прежде, стабильность в таких взрывоопасных европейских регионах, требующих независимости, как Ольстер, Страна басков и Корсика, более или менее успешно поддер­живается на основе соблюдения принципа территориальной целостности государств – Ве­ликобритании, Испании, Франции. Менее эффективно решаются проблемы с разделом Кипра и отделением Тайваня от Китайской Народной Республики. В последних случаях, хотя вроде бы и можно говорить о некоем «самоопределении», но оно вряд ли правомер­но. Причем не столько ввиду того, что идет вразрез с принципом территориальной цело­стности и Республики Кипр, и КНР, сколько потому, что оно было скорее не «самоопределением», а привнесением нового статуса извне. Развал Югославии сопровождался вопиющим внешним вмешательством – вплоть до прямой вооруженной агрессии. По отношению к Сербии Соединенные Штаты, НАТО, Ев­ропейский союз откровенно придерживаются политики двойных стандартов. С одной сто­роны, когда речь идет о сужении территории Сербии, Запад демонстрирует ранее нетра­диционную для него приверженность идеологии «самоопределения» (Косово, отчасти Черногория). С другой – право Республики Сербской (в составе Боснии и Герцеговины) на присоединение к Сербии (точнее, к тогда еще сохранявшемуся остатку Югославии) было решительно отвергнуто.
Не менее острые проблемы возникли и при распаде СССР. После развала страны минуло более пятнадцати лет, а вопросы, связанные со статусом Абхазии, Нагорного Карабаха, Приднестровья, Южной Осетии, по-прежнему не урегулированы. Проблемы, возникшие вокруг принадлежности Крыма к Украине, были формально решены лишь благодаря рос­сийскому традиционному миролюбию.
Между тем Абхазия, Приднестровье, Южная Осетия открыто и настойчиво стремятся быть с Россией, что выражается как в красноречивых результатах референдумов, так и в том факте, что значительная часть местного населения предпочитает иметь российское гражданство.

Перспективы будущего развития Нагорно-Карабахской Республики как самопровозглашенного государства во многом зависят от степени успешности проведения политических и социально-экономических реформ. В настоящее время на данной территории существуют свои экономические комплексы, собственная финансовая и налоговая системы. Правительство разработало и осуществляет программы экономических реформ, направленных на создание в республике свободных рыночных отношений, правовых основ демократического государства и гражданского общества.

В целом же, несмотря на оптимистические прогнозы министра финансов, следует признать, что в ситуации сложившегося экономического кризиса инвестиции за счет внутренних источников для Нагорного Карабаха являются недостаточными, а обращение к иностранным источникам капитала, таким как международные банки, организации и различные формы развития, для НКР делаются невозможными по причине ее непризнанности.

 Непризнанные государства нередко управляются лучше, чем те, от которых они отсоединились. Можно даже говорить о давно сформированных и функционирующих институтах публичной власти, механизмах ее формирования (прежде всего выборы), целом ряде политических и правовых институтов, которые наличествуют в каждом независимом государстве: армия, силы правопорядка, собственная система права, гражданство.

Статус НКР до сих пор не урегулирован. НКР не получила дипломатического признания со стороны других государств и не является членом ООН; поэтому в официальных документах международно-правового характера по отношению ней не употребляются некоторые политические категории («президент», «правительство», «парламент», «выборы» и т.п.). Так в документах ООН и ОБСЕ, связанных с конфликтом, для обозначения НКР как стороны конфликта употребляется выражение «руководство Нагорного Карабаха», что, как подчеркивают дипломаты, не рассматривается как формальное признание какого-либо дипломатического или политического статуса региона [2].

Факт признания независимости Абхазии и Южной Осетии вряд ли кардинальным образом отразится на изменении статуса Нагорного Карабаха, по крайней мере, в обозримой перспективе. По вопросу о Нагорно-Карабахской Республике в Москве говорят, что оптимальным курсом в этом направлении являются совместные с Вашингтоном и Парижем действия в рамках механизма сопредседательства Минской группы ОБСЕ в поддержку прямых переговоров Баку и Еревана. Это, по мнению министра иностранных дел С.В. Лаврова, «единственный конфликт на постсоветском пространстве, где интересы России, США, ЕС абсолютно не противоречат друг другу и интересам конфликтующих сторон» [3]. Тем не менее основная проблема заключается в том, что переговорный процесс по карабахскому урегулированию не сдвигается с места, фактически нет ни одного вопроса, по которому удалось бы достичь четких договоренностей и согласия. Одна из причин подобной ситуации заключается в том, что на сегодняшний день не только часть территории Азербайджана находится под контролем НКР, но и часть территории НКР попала под контроль Азербайджана. Кроме того, мало перспектив пока имеет разрешение проблемы возвращения армянских и азербайджанских беженцев. Но основная причина тупика в данном случае – позиции самых конфликтующих сторон, а не третьих лиц.

Подводя итог сказанному, хотелось бы отметить, что любая трансформация системы международных отношений приводит к изменению базовых принципов ее организации. Очевиден разрыв между нормами международного права и новыми реалиями. Искажение общепринятых ранее принципов законности, толкование их в зависимости от того, в чью пользу складывается ситуация в конкретном конфликтующем регионе, вынуждает по-разному оценивать соотношение между собой таких международно-правовых положений, как право народов на самоопределение и незыблемость государственных границ. Проблемы непризнанных государств в 2000-х годах существуют в контексте уже довольно давно сложившихся доктрины и норм противоречий политической практики. С одной стороны пугает перспектива слома норм, с другой - возникают мощные стимулы действовать вопреки этим самым нормам, руководствуясь политическими интересами момента.

Полагаем, что в условиях крушения прежней мировой системы и становления новой – принцип соблюдения территориальной целостности государств теряет свою изначальную ценность, а попытки соблюсти его любой ценой часто приводят к коллизии, вооруженным конфликтам и в конечном счете – к вопиющему насилию на волей народа (в чем лишний раз все убедились на примере Абхазии и Южной Осетии). На наш взгляд, именно в этом контексте возможен поиск путей решения проблемы непризнанных государств в международных отношениях.

Признание Абхазии и Южной Осетии может стать прецедентом для урегулирования аналогичных вопросов в будущем. Во всяком случае, лидеры многих непризнанных государств получают возможность использовать этот прецедент для легитимации собственной государственности при постановке вопроса о ее формально-юридическом закреплении.

На наш взгляд, право непризнанных народов на самоопределение может претендовать на роль базового принципа современного мироустройства, а принцип нерушимости границ остается скорее договорным, ситуативным. Но ситуативность по сути есть проявление «двойных» стандартов: одним народам по не всегда понятным основаниям позволяют реализовывать право на самоопределение, а другим – в этом отказывают – такая политика в полной мере относится и к де-факто государствам.

Официальная российская позиция в вопросе о непризнанных государствах основывается на признании одновременно и принципа территориальной целостности, и права народов на самоопределение и сводится к следующему: если мировое сообщество хочет решить вопрос так называемых непризнанных государств демократическим путем, то ему придется уважать мнение населения любой территории по устройству своей жизни. Таким образом, политическое руководство России дает понять, что территориальная целостность это не абсолют: данный принцип действует не везде и не всегда как бы автоматически.

На наш взгляд, не следует форсировать процесс официального признания НКР. Важнее обеспечить ей достойный выход из тени, сломать информационную блокаду и найти оптимальную стратегию полномасштабного по содержанию сотрудничества.

 

Литература:

1.     Крыжановская О.А., Петрова С.В. Принцип самоопределения народов в условиях современного миропорядка. // Вестник СГУТиКД. Сочи, 2009. №4 (10). с. 98.

2.     Крыжановская О.А., Петрова С.В. Нагорный Карабах: ситуация вокруг конфликта и перспективы его развития в современных условиях. // Вестник СГУТиКД. Сочи, 2011. №1 (15). с. 117.

3.     Dov Lynch. Managing separatist states: A Eurasian case study // Institute for Security Studies of WEU. // http: aei.pitt.edu/707/01/occ32.pdf.