История/1. Отечественная история

К.и.н., доцент Иванов А.В.

Европейско-Азиатский институт управления и предпринимательства,

г. Екатеринбург, Россия

Осуществление Декрета о земле на Урале

(изучение проблемы советскими историками во второй половине XX столетия)

Борьба за обретение Земли и Воли на протяжении многих веков составляла смысл крестьянского движения в России. Своего пика она достигла к началу XX века, когда резкий рост численности сельского населения при практически неизменной площади обрабатываемых земель в основных аграрных регионах страны привел к измельчанию наделов, не обеспечивавших для крестьянской семьи, зачастую, даже прожиточного минимума. Свои надежды на обретение экономической состоятельности крестьяне связывали с проведением так называемого «черного передела», то есть конфискации всех частновладельческих земель и перераспределения их между земледельцами на уравнительных принципах. Эта идея, заимствованная большевиками из арсенала народников, была положена в основу одного из первых законодательных актов, принятых советской властью, – Декрета о земле. Восторженно встреченный крестьянской массой, этот документ стал на местах основой аграрной политики, практическое осуществление которой начиналось по мере перехода власти в руки советов.

На Урале осуществление Декрета о земле имело свои специфические особенности. Аналогично регионам Центральной России оно происходило лишь в Уфимской губернии, где помещичье землевладение играло достаточно существенную роль. В то же время в горнозаводских округах Пермской и Оренбургской губерний оно приняло форму конфискации горнозаводских дач (как посессионных, так и частновладельческих), а в Зауралье – крупных частновладельческих хозяйств предпринимательского типа.

Количество земли, переданной в пользование крестьянам, оценивается историками по-разному. Я.С. Юферев, например, писал, что в одной лишь Пермской губернии крестьяне получили 3237 тыс. десятин, в число которых он включил не только пахотные и луговые угодья, но и лесные участки [19, 119]. Возьму на себя смелость утверждать, что указанная цифра использована автором в пропагандистских целях: для создания наибольшего эффекта от масштабов революционных преобразований. Дело в том, что в земельный фонд, подлежащий распределению, зачислялись только безлесные участки, не обрабатываемые личным трудом – частновладельческие, казенные, удельные, церковные, монастырские и прочие. Кроме того, не подлежали распределению участки частных собственников, занятые специальными культурами: садами, питомниками, опытными станциями и т.п. В итоге в распределяемый земельный фонд, к примеру, в Вятской губернии вошло всего 205054 десятины, из которых 171,8 тыс. десятин были реально распределены между индивидуальными хозяйствами [17, 167]. Утверждение о том, что в Пермской губернии (весьма близкой к Вятской по природным условиям) количество переданной крестьянам земли было почти в 16 раз больше, вряд ли является обоснованным. Скорее всего, в эти 3 млн. десятин включены площади горнозаводских дач. А они, как известно, представляли собой преимущественно лесные массивы, разделу не подлежавшие.

К сожалению, «гигантомания» поразила многих историков, приводивших в своих трудах совершенно нереальные цифры. Так, П.С. Лучевников писал ни много, ни мало о 10 млн. десятин земли, переданных крестьянам на Урале [9, 13]. Н.К. Лисовский же упоминал лишь о 3 млн. десятин, из которых около 1,3 млн. десятин приходились на Оренбургскую губернию [8, 544]. По сведениям Н.В. Ефременкова и Л.Ф. Малафеева около 700 тыс. десятин было конфисковано в Уфимской губернии [5,98]. Однако с ними не согласились М.Д. Машин и В.П. Половинко, по подсчетам которых здесь было передано крестьянам 3 млн. десятин земли. Всего же по четырем уральским губерниям прирост крестьянского землепользования они оценивали в 8 млн. десятин [10, 78-79]. Однако Л.А. Евдокимов в статье, опубликованной тремя годами раньше, указывал, что всего по Уралу земель нетрудового пользования было 3053 тыс. десятин (в том числе в Вятской губернии – 315 тыс., в Оренбургской – 619 тыс., в Пермской – 1315 тыс., в Уфимской – 800 тыс. десятин) [4, 26].

Наиболее глубоким и аргументированным трудом, в котором исследуется данный вопрос, следует признать статью Я.Л. Ниренбурга и Г.В. Пожидаевой, опубликованную в 1985 году в сборнике «Историография истории Урала переходного периода. 1917–1937». На основе анализа данных сельскохозяйственной статистики и сопоставления их с цифрами, характеризующими прирост крестьянского землепользования, которые содержатся в работах уральских историков, авторы пришли к выводу о многократном завышении последних. Они убедительно доказали, что во всей Уральской области (в ее состав входили Екатеринбургская, Пермская, Челябинская и Тюменская губернии) в пользование крестьян было передано 3284 тыс. га земли [12, 52]. Ошибку историков, увлекшихся «масштабными» цифрами, авторы объяснили включением в них значительных массивов земель, занятых лесами, которые, согласно «Основному закону о лесах», национализировались и переходили в непосредственное ведение государства. Более того, Я.Л. Ниренбург и Г.В. Пожидаева доказали, что в ряде районов Урала, несмотря на прирост крестьянского землепользования за счет нетрудового фонда, общее количество земли у крестьян, по сравнению с дореволюционным периодом, даже сократилось. Это имело место, например, в Екатеринбургской губернии. Здесь крестьянские надельные земли в 1905 году составляли 6887675 десятин, а в 1920 году – 6130117 десятин, вместе с колхозными [12, 61]. Сокращение крестьянского землепользования было связано с изъятием лесных участков, ранее входивших в состав наделов.

Таким образом, уральские историки не пришли к единому мнению по данному вопросу. А разброс цифр, приводимых ими, настолько велик, что заставляет поставить вопрос об их достоверности. Степень изученности проблемы не позволяет сделать однозначного вывода о правоте того или иного автора. Тем не менее, некоторые косвенные обстоятельства могут внести относительную ясность.

В трудах ряда уральских историков приводятся данные о среднедушевом увеличении крестьянских наделов в результате осуществления первых аграрных преобразований послеоктябрьского периода. При этом цифры эти полностью совпадают, что свидетельствует о высокой степени их достоверности. Так Л.А. Евдокимов, а также авторы монографии «Очерки коммунистических организаций Урала» подсчитали, что среднее увеличение земельных наделов крестьян (в расчете на одного едока) в 1918 году, по сравнению с дореволюционным периодом, составило: в Пермской губернии – 0,23 десятины; в Уфимской – 0,16 десятин; в Челябинской – 0,47 десятин [4, 27; 13, 329]. При этом, правда, возникает вопрос по поводу Челябинской губернии, которая была образована в 1919 году, в то время как авторами приводятся данные за 1918 год. Видимо, ими были использованы данные по тем уездам Уфимской, Пермской и Оренбургской губерний, которые позднее и составили новый регион. Однако подобная оговорка была бы уместна. К аналогичным выводам пришел и В.В. Третьяков: приводимые им цифры прироста по Пермской и Уфимской губерниям полностью совпадают с указанными выше; сведения по Челябинской губернии он опускает, зато приводит по Вятской – 0,03 десятины на едока [18, 16].

По данным Е.С. Садыриной, сельское население Вятской губернии в 1913 году составляло 3655673 человека [17, 5]. (К сожалению, данных более близких хронологически к 1918 году найти не удалось. Однако, учитывая характер демографических процессов в России в период Первой мировой войны, можно предположить, что радикально измениться эта цифра не могла.) Исходя из численности сельского населения губернии и приведенного выше прироста среднего душевого надела можно легко вычислить, что общая площадь земель, полученных крестьянами Вятской губернии в результате осуществления Декрета о земле, составила 109670,19 десятин. (Кстати, это почти совпадает с данными Л.А. Евдокимова. По его подсчетам, крестьяне Вятской губернии в 1918 году получили 115090 десятин) [4, 27]. Опираясь на данные Ф.С. Горового о численности сельского населения Пермской губернии в 1917 году [3, 57] и произведя ту же несложную математическую операцию, приходим к выводу, что землепользование крестьян данной губернии в 1918 году выросло на 529690 десятин. Что касается Уфимской губернии, то, используя сведения о численности ее населения, приводимые Р.М. Раимовым [14, 24, 35] и все те же данные о среднем приросте земельных наделов, получаем 476368 десятин. Суммируя цифры, рассчитанные по трем губерниям, получаем прирост крестьянского землепользования в размере 1115728 десятин. К сожалению, у автора этих строк нет подобных сведений по Оренбургской губернии, но, скорее всего, они не могут внести радикальных изменений в складывающуюся картину. А потому возьму на себя смелость утверждать, что данные о приросте крестьянских земель на несколько миллионов десятин являются заведомым преувеличением и обусловлены, прежде всего, идеологическими причинами. Историческая наука должна была проиллюстрировать тезис о том, что Октябрьская революция коренным образом повысила благосостояние деревни. Уральские же историки, в свою очередь, стремились не отстать от коллег из других регионов.

Итак, приведенные выше аргументы дают основания утверждать, что реализация Декрета о земле на первом этапе аграрной революции не обеспечила уральскому крестьянству существенного улучшения земельной обеспеченности. Отсутствие крупных массивов частновладельческих земель не позволяло создать существенный распределительный фонд. Правда, некоторые историки доказывали, что именно это обстоятельство послужило ускорителем начала «второй социальной войны» в деревне. Так, например, Л.И. Легошин считал, что в тех деревнях, где проживали бывшие государственные крестьяне, борьба между беднотой и кулаками выдвигается на первый план уже в сентябре–октябре 1917 года и еще более обостряется в послеоктябрьский период [7, 41]. Того же мнения придерживалась Е.П. Редакова, правда, внося хронологическую поправку. Начало борьбы за землю между противоположными социальными группами деревни она отнесла ко времени осуществления первых декретов советской власти, т.е. к весне 1918 года [15, 181-182; 16, 176]. С нею солидарны С.С. Глебов, К.Я. Вотинова и И.С. Капцугович [2, 142-143; 1, 62]. Более того, И.С. Капцугович отнес к весне 1918 года не только внутриобщинные переделы земли, но и межобщинные, причем подчеркивал массовый характер этого явления [6, 72,78]. Однако подтверждений этому тезису не удалось найти ни в исторической литературе, ни в источниках, на что справедливо указал В.Н. Никитин. При этом главным препятствием тому была не сложность подготовительной работы в организационном и техническом плане, а необходимость частичной экспроприации зажиточной части сельского населения – «кулачества», к чему деревня не была готова ни организационно, ни политически: еще не сложились социально-политические условия для массированной атаки на сельскую верхушку [11, 69].

Таким образом, утверждения некоторых историков о развертывании борьбы с кулачеством уже на первом этапе аграрной революции являются попыткой представить желаемое за действительность. Факты свидетельствуют: при проведении в жизнь Декрета о земле были конфискованы лишь те частновладельческие земли, на которых на 100% использовался наемный труд. Те же участки, где наряду с наемным использовался личный труд хозяев, изъятию не подлежали. Например, по решению VI Шадринского уездного съезда советов (22–28 марта 1918 года) частичные ограничения были наложены лишь на хозяйства хуторян и отрубников: у них отрезались излишки сверх установленной для данной местности нормы [16, 178].

Из этого можно сделать вывод: столкновение интересов беднейших и зажиточных слоев деревни имело место на Урале уже на первом этапе аграрной революции. Однако это противоречие не было определяющим. Вектор социально-политической активности крестьянства был направлен, прежде всего, на конфискацию и раздел церковных и частновладельческих земель нетрудового пользования. Лишь когда эта задача была в основном решена и стала очевидной недостаточность прирезки для преодоления уровня бедности, вот тогда направленность вектора меняется: беднейшие слои крестьянства, не видя других источников для подъема своего благосостояния, обращают взор на своих зажиточных односельчан. Начинается, по словам В.И. Ленина, «вторая социальная война» в деревне – массированное наступление на кулачество. Но это происходит позднее – летом–осенью 1918 года.

Литература:

1. Вотинова К.Я., Капцугович И.С. Упрочение Советской власти. Первые социалистические преобразования на Урале // История Урала : в 2 т. Пермь, 1977. Т. 2. С. 8–66.

2. Глебов С.С. Победа Советской власти в Южном Зауралье. Курган, 1961.

3. Горовой Ф.С. Из истории рабочего движения в Пермской губернии в 1917 году // 1917 год на Урале. Пермь, 1957. С. 57–103.

4. Евдокимов Л.А. Деятельность земельных комитетов по проведению первых аграрных преобразований на Урале в ноябре 1917 – марте 1918 года // Из истории партийных организаций Урала. Свердловск, 1973. Сб. 2. С. 19–27.

5. Ефременков Н.В., Малафеев Л.Ф. Осуществление Декрета о земле и развертывание социалистической революции в деревне // Коммунисты Урала в годы гражданской войны. Свердловск, 1959. С. 90–114.

6. Капцугович И.С. Начало аграрных преобразований в Пермской губернии после победы Октябрьской революции // Учен. зап. Перм. гос. ун-та. Т. 21. Вып. 1. Пермь, 1961. С. 71–93.

7. Легошин Л.И. Большевики и крестьянское движение на Урале накануне Октябрьской революции // Победа Октябрьской революции на Урале и успехи социалистического строительства за 50 лет Советской власти. Свердловск, 1968. С. 37–42.

8. Лисовский Н.К. 1917 год на Урале. Челябинск, 1967.

9. Лучевников П.С. Гражданская война на Южном Урале. Челябинск, 1958.

10. Машин М.Д., Половинко В.П. Осуществление первых социалистических преобразований в уральской деревне в период установления и упрочения советской власти (октябрь 1917 – июнь 1918 гг.) // Проведение аграрной политики советской власти в Зауралье. Челябинск, 1976. С. 72–85.

11. Никитин В.Н. Осуществление коммунистами социально-экономической политики в уральской деревне в условиях гражданской войны: (Проблемы историографии) // Борьба партийных организаций Урала за союз трудящихся классов в период гражданской войны. Свердловск, 1987. С. 66–75.

12. Ниренбург Я.Л., Пожидаева Г.В. Историография вопроса о перераспределении земельного фонда на Урале в результате Октябрьской революции // Историография истории Урала переходного периода. 1917–1937. Свердловск, 1985. С. 47–62.

13. Очерки истории коммунистических организаций Урала : в 2 т. Свердловск, 1971. Т. 1.

14. Раимов Р.М. Образование Башкирской АССР. М., 1952.

15. Редакова Е.П. О некоторых особенностях в проведении аграрных преобразований в Южном Зауралье в 1918–1920 гг. // Из истории крестьянства и аграрных отношений на Урале. Свердловск, 1963. С. 179–184.

16. Редакова Е.П. Проведение в жизнь первых аграрных законов Советской власти в Шадринском уезде (1918–1920 гг.) // Учен. зап. Курган. гос. пед. ин-та. Курган, 1962. Вып.4. С. 169–196.

17. Садырина Е.С. Октябрь в Вятской губернии. Киров, 1957.

18. Третьяков В.В. Изменения в материальном положении уральского крестьянства в результате осуществления Декрета о земле. (1917–1920 гг.) // Материальное благосостояние тружеников уральской советской деревни. 1917–1985 гг. Свердловск, 1988. С. 14–21.

19. Юферев Я.С. Победа советской власти на Урале. Свердловск, 1957.