Московский государственный
гуманитарный университет им. М.А.Шолохова, Россия
Ситуативно-темпоральное
значение как вид прагматического значения в языковом сознании
В
рамках данной статьи мы исследуем содержание понятия ситуативно-темпорального
значения как вида прагматического значения в языковом сознании, что позволит
нам в дальнейшем расширить существующее знание о семантической структуре
содержания слова. С этой целью мы полагаем необходимым сформировать первичное
представление непосредственно о самом прагматическом значении языкового
выражения, которое мы, вслед за И.М. Кобозевой [2009], определим как информацию об условиях его употребления в различных видах коммуникативной ситуации, под которыми
подразумевается, во-первых, отношение говорящего к денотату языкового
выражения, во-вторых, отношение между говорящим и реципиентом, в-третьих,
обстановка и цель, а также иные факторы, имеющие отношение к «Я» субъекта
речи. Однако на сегодняшний день существуют
трудности с определением термина и его
содержательной наполняемости для обозначения данного значения. Существуют
различные точки зрения и различные варианты названия данной лексической
информации, которая, например, может именоваться прагматической [Апресян 1974], [Апресян 1995], коннотативной
[Телия 1986], экспрессивной [Городецкий 1969], [Шмелев 1973], стилистической
[Винокур 1990]. Именно переход от анализа языка как системы знаков к анализу
функционирования этой системы в речевом общении, а также относительно
непродолжительный срок целенаправленных исследований в данной области послужил
основанием для отсутствия согласованности в терминологии и в общем
представлении о проблеме.
Отдельно отметим, что прагматическое
значение, реализуемое в процессе речевого общения, коррелирует с понятием
ситуативности. Речь всегда характеризуется целенаправленностью и ситуативной
привязанностью, т.е. в данном случае ситуация рассматривается как обязательный
компонент самой речи, определенно детерминирующий ее характер. Ситуативная
привязанность речи, присутствуя в любом
«речевом тексте», может быть выражена различными способами. Данное утверждение
сформулировано с опорой на факт восприятия ситуативной привязанности как основы
понимания или, выражаясь иначе, отметим, что в качестве доминирующей цели речи
выделяется ее ориентированность именно на понимание. Согласно альтернативной
точке зрения, под ситуативностью следует понимать «обязательное общее
(абстрактное) качество речи и влияние этого качества на структуру речевых
образований. В таком общем плане изучение ситуативности речи возможно не в
меньшей степени, чем, например, качества грамматичности (или грамматической
правильности) языковых образований» [Звегинцев 2008: 238].Таким образом, под
ситуативностью необходимо понимать непременную абстрактную особенность речи, а
также ее влияние на структуру речевых
образований.
Согласно
точке зрения Е.Н.Зарецкой, ситуативность лежит в основе понимания речи в целом
и состоит из таких компонентов, как
экстралингвистические обстоятельства, широкий лингвистический контекст,
эмоционально-психологический контекст произнесения речи [Зарецкая 2002].
По мнению
С.Л.Рубинштейна, понимание смыслового
содержания речи также детерминируется ситуацией. Более того, автор считает, что
ситуативность и контекст характеризуются взаимопроникновением и наличием
внутренней взаимосвязи, а также социальной направленностью, что делает ее
понятной для любого человека направленность на другого человека, а для этого
необходимо «в самом содержании речи так отобразить все связи ее предмета, чтобы
все было понятно из самого контекста речи и, значит, понятно для любого другого
человека» [Рубинштейн 2000: 442].
В случае манифестации
субъективно переживаемого отношения или восприятия говорящим временной
детерминации ситуации речевого общения, реализуемой в лингвистическом, а также
возможно в экстралингвистическом контексте, мы можем говорить о существовании ситуативно-темпорального значения как типа прагматического значения. Как уже
было отмечено выше, ситуативность, будучи основополагающей характеристикой
речи, в целом, отражается и в семантической структуре содержания слова, которое
определяется как некоторая конечная и простейшая форма, обладающая сравнительно
любым содержанием, в то же время выступающая и в роли свойства изучаемого
объекта [Аверьянов 2007]. Интерпретация ситуативности в общем как
формы с относительно любым содержанием делает возможным восприятие данного
содержания как включающего в себя не только эмоциональный компонент, но и временной, как смыслоразличительную
характеристику речевого произведения, отражающую отношение субъекта речи к
длительности и характеру переживания
непосредственно речевой ситуации, овнешненной в лингвистическом\
экстралингвистическом контексте.
Развивая
мысль о связи значения и ситуативности, а также ситуативности и категории
времени, отметим, что вслед за Ю.К.Стрелковым мы полагаем возможным соединение
категории времени и значения как составляющей образа языкового сознания
(А.Н.Леонтьев) через понятие деятельность,
под которой мы будем подразумевать в контексте нашего исследования субъективное переживание времени.
Проанализируем данное теоретическое положение несколько подробнее. В связи с
чем обратимся к последней монографии А.Н.Леонтьева, в которой автор вводит до
конца неразработанное понятие горизонта личности и указывает на существование
не только расширяющегося пространства, но и расширяющегося времени. Подобный
подход подразумевает, что проблема образа мира должна анализироваться «не только
в пространственном аспекте, но и во временном» [Леонтьев 1983: 37-38].
Ю.К.Стрелков полагает, что время со значением можно соединить «вероятно, через
деятельность, язык, жизнь, отношения между людьми. Время - это мера охвата
процесса человеком в мире деятельностью, текущей сейчас. Чтобы говорить о
времени, необходимо установить степень (глубину, детальность) охваченности
деятельностью. Она формулируется вербально и выражается в знании особенностей
процесса (тоже временных и пространственных), в навыках движений, действий.
Деятельность пронизывает и схватывает, связывает, объединяет субъекта и
окружающие его события. Мир противостоит субъекту своей спонтанностью,
случайностью, хаосом. Совершая деятельность, человек борется с миром. Знание
ритмов, циклов, мест, границ, барьеров, помогает человеку достичь результата»
[Стрелков 1998: 3]. Временную структуру процесса деятельности, в частности
деятельности переживания, следует описывать при помощи понятий, которые
соотносятся с началом и концом. Под началом деятельности следует
понимать опредмечивание потребности, а под результатом деятельности следует
подразумевать окончание действия. Ю.К.Стрелков полагает, что понятию "время"
в текстах по теории деятельности не уделяется должного внимания. «Мы считаем,
что для описания процессов следовало бы использовать понятие "время"
само по себе. Это открыло бы интересные и неожиданные перспективы дальнейшего
развертывания самой теории деятельности. Мы выступаем против одномерности,
линейности и однородности времени в модели образа мира. Необходимо найти
способ, позволяющий совместить пространственное, временное и смысловое»
[Стрелков 1998: 3].
Если значение соединяется со временем через деятельность, то в рамках
нашего исследования, как уже было отмечено выше, под деятельностью мы будем
понимать эмоциональное переживание как явление рефлексивного уровня сознания. Подробнее
рассмотрим содержания непосредственно самого понятия переживание, исследование репрезентации которого как онтологической
структуры мира восходит к философии Э.Канта, совершившего «поворот к человеку»,
концепциям В. Виндельбанда, Г. Риккерта, Г.Гегеля, А. Шопенгауэра, позициям
сторонников философии экзистенциализма
С. Кьеркегора, Ф. Ницше, В.
Дильтея, А. Бергсона, М. Хайдеггера, К. Ясперса, в основе которых находится
идея целостности и неразложимости непосредственного переживания человеком своей
ситуации в мире, и это переживание является исходной единицей
описания бытийных отношений человека с миром.
В
отечественной психологии данное понятие раскрывается в теоретических положениях
Л.С.Выготского о восприятии переживания как далее неразложимой единицы
конкретного отношения между человеком и миром, также оно анализируется в модели
структуры образа сознания, предложенной Ф.Е. Василюком, основанной на
классической структуре образа А.Н. Леонтьева, В.П. Зинченко. Прежде всего, мы
полагаем необходимым обратимся к классической структуре образа сознания,
предложенной А.Н.Леонтьевым, в рамках которой автор выделяет три основные
«образующие» сознания — личностный смысл, значение и чувственную ткань [Леонтьев
1975].
Несколько
подробнее остановимся на представлении о чувственной ткани в теории сознания А.
Н. Леонтьева. Во-первых, «чувственная ткань порождается в практическом
взаимодействии с внешним предметным миром как непосредственное впечатление от
него. Во-вторых, она служит материалом, из которого строятся сознательные,
предметные («значимые») образы. В-третьих, она выполняет функцию
свидетельствования о внешней реальности, функцию «придания реальности
сознательной картине мира» [Леонтьев
1975: 134]. Таким образом, автор понимает чувственную ткань как
некоторый чувственный отпечаток предметного мира, который формируется в
процессе практической деятельности в этом мире [Леонтьев 1975:138,
148]. Сообщение чувства реальности сознательным образам является
функцией чувственной ткани, при этом она как данность сохраняет «свою
изначальную предметную отнесенность» [1975: 148]. Будучи строительным
материалом перцептивного образа, под чувственной тканью как образующей сознания
подразумевается «чувственный состав конкретных образов реальности» [1975: 133].
Форма и разумность материалу сообщается перцептивной деятельностью, при этом необходимо учитывать факт
изначального отсутствия таких характеристик материала как спонтанная активность
и внутренняя осмысленность.
Ф.Е.Василюк
предлагает свое осмысление структуры образа сознания в виде «Психосемиотического
тетраэдра». В данной модели автор выделяет «не три образующих (значение —
личностный смысл — чувственная ткань), а пять измерений. Четыре из них —
значение, предмет, личностный смысл, знак (слово) — можно, пользуясь
леонтьевской стилистикой, объединить термином «направляющие», имея в виду то,
что они, будучи представителями мира культуры, внешнего мира, внутреннего мира
личности и мира языка в психическом образе, являются своего рода магнитными
полюсами образа. В каждый момент силовые линии внутренней динамики образа могут
направляться по преимуществу к одному из этих полюсов, и возникающим при этом
доминированием одного из динамических измерений создается особый тип образа»
[1993: 5].
В рамках
модели Ф.Е. Василюка интерпретация последней образующей сознания, чувственной
ткани, значительно отличается от ранее предложенной А. Н. Леонтьевым.
Принципиальные различия этих двух чувственных тканей очевидны. Когда мы имеем в
виду чувственную ткань в понимании А.Н.Леонтьева, сознание обращено к
предметному миру, а в трактовке Ф.Е. Василюка сознание устремлено к миру идей,
что предопределяет направление процесса, от
внутренних ощущений к
объективной идее. Отсюда следует, что чувственная ткань выступает не пассивным
материалом для образа, а активной порождающей образ материей [1993: 6]. Автор
приходит к выводу, что не только
предметное содержание образа, но и значение, смысл и знак обладают особой
чувственной тканью, что предполагает восприятие чувственной ткани как «особой
внутренней «составляющей» образа, его «живой плазмы», которая является «чем-то
единым, и в то же время вовсе не гомогенным, а достаточно дифференцированным,
сгущаясь вблизи полюсов образа и получая здесь сильные, специфические для
каждого полюса характеристики» [Василюк 1993: 18]. Чувственная ткань
концентрируется вблизи полюсов образа и образует там специфические для каждого
полюса характеристики. Ближе к центру предположительно располагается, по мнению
автора, зона интерференции чувственных тканей, идущих от разных полюсов,
которая выполняет функцию синестезии. Содержание данного термина определяется
не только как встречи, наложения и взаимные отображения разных перцептивных
модальностей, но и как интерференция ощущений, которые исходят от разных
полюсов образа. В логическом строении переживания, в частности, как процесса
рефлексивного слоя сознания можно выделить две стадии: эмоциональную и
рефлексивную, так как «понятие переживания-деятельности независимо как
категория от традиционного понятия переживания и в то же время оно вскрывает в этом
последнем особую подоплеку, а именно: переживание-созерцание является одним из
уровней построения переживания-деятельности, причем уровнем, в большинстве
случаев наиболее "загруженным" в силу своего
"промежуточного" положения между бессознательным и сознаванием. В
частности, эмоциональное переживание, как важнейший из видов
переживания-созерцания, взятое в этом аспекте, выступает как фрагмент целостной
деятельности переживания – фрагмент, роль, смысл и функция которого выясняются
лишь в системе параллельно и последовательно текущих бессознательных,
"сознавательных" и рефлексивных процессов, опосредующих в
совокупности некую жизненно необходимую душевную работу. Это путь, на котором
можно окончательно избавиться от все еще живучего предрассудка об эпифеноменальности
эмоций», т.е. эмоция понимается «не только как реакция, но и акция, она не
только "оценщик" жизненных ситуаций, но еще и "работник",
вносящий свой вклад в психологическое разрешение этих ситуаций» [Василюк 1984: 81]. Это дает нам
основание интерпретировать эмоциональное переживание, не только как явление
эмоциональной сферы, а как переживание – структурный элемент образа сознания.
Ф.Е.Василюк,
внося серьезные изменения в первоначальные теоретические построения А. Н.
Леонтьева, отмечает, что «значение является единицей мира культуры, слово —
мира языка, а смысл — внутреннего мира личности, чувственная ткань является тем
органом, который собственно осуществляет в образе функцию интегрирования»
[1993: 7]. Далее автор, определяя фактуру чувственной ткани, указывает на ее
способность приобретать самые разные формы и виды в зависимости от
необходимости решения какой-либо конкретной задачи. Для решения, например,
перцептивной задачи чувственная ткань трансформируется в ощущение, а при ярко выраженной доминанте в сознании
полюса смысла она приобретает форму эмоции. При всем видимом разнообразии и
феноменологической несхожести форм, тем не менее, автор считает, что по своему
способу существования чувственная ткань в сознании является переживанием,
которое определяется как «живая, текучая, дышащая плазма». Чувственная ткань
существует в четырехмерном пространстве образа, которое определяется силовыми
полями его узлов. Чувственная ткань как единая субстанция концентрируется вблизи каждого из полюсов,
приобретая свойственные данному измерению черты [Василюк 1993].
Научная
ценность модели образа сознания, предложенной Ф.Е.Василюком, для гуманитарных
наук, изучающих сознание человека, неоспорима и может быть использована в
междисплинарных исследованиях. В частности,
мы можем говорить о возможности описания семантической структуры содержания
слова, основанной на психолингвистическом подходе к интерпретации содержания
слова в языковом сознании.
Предварительно
сформировав определенное представление о содержании понятия переживание, мы переходим к исследованию
значения времени как структурного компонента образа языкового сознания, под
которым понимается субъективно переживаемая темпоральная детерминация ситуации
речевого общения, овнешненная эксплицитно вербальными знаками в лингвистическом
контексте или имплицитно в экстралингвистическом контексте. Прежде всего, рассмотрим категорию
времени как фундаментальное явление жизненного мира личности, как грань
физической вселенной, имеющее прямое отношение к течению жизни, которая анализируется в рамках основополагающих
религий и философий, отражается в литературе и искусстве и сопряжена с
комплексом общенаучных и философских понятий.
И.Н.Гансвинд
полагает, что почти все философские школы и история естествознания характеризуются
наличием антиномичных пар взаимно дополнительных концепций
[http://www.chronos.msu.ru/TERMS/gansvind_vremya.htm]. Среди множества
концепций времени особо следует сказать о таких парах как субстанциальная и
реляционная, статическая и динамическая, каждая из которых находит соответствие
в той или иной физической теории. Сами же свойства времени, такие как
непрерывность - дискретность, обратимость – необратимость, анализируются как
взаимно дополнительные. Времени, как абсолютной, непрерывной и самодостаточной
сущности, присуща субстанциальность в картине мира классической теории. Ход
времени определяет движение всех тел и физических явлений природы, обеспечивая
абсолютный синхронизм, но при этом констатируем невозможность
обратного влияния данных тел и явлений
непосредственно на ход самого времени.
Проблематику
синхронизации как одновременного смыслового совпадения событий, в
действительности не связанных друг с другом, в качестве теоретического
конструкта исследует К.Г.Юнг [Jung,1951]. Сторонником
реляционной концепции является Г. Лейбниц [1982]. Согласно точке зрения автора,
пространство и время необходимо рассматривать как нечто относительное, то есть
автор предлагает анализировать пространство как порядок сосуществования, а
время как порядок последовательностей.
Своеобразную
трактовку концепция статической модели получила в работах Дж.Барбура,
принципиально устранившего различие между прошлым и будущим [Barbour,
1999]. Согласно динамической концепции время рассматривается как линейная
структура, и все события располагаются на временной шкале как прошлые,
настоящие и будущие. Следующая парная
оппозиция формируется концепциями необратимости и обратимости времени. В целом
структура времени определяется характерами процессов, которые воспроизводят его
природу. Таким образом, возможность выделения циклического, линейного, ветвящегося
и фрактального времени подтверждает вероятность существования мира с
пространством-временем фрактальной размерности без постоянных величин [Kobelev,
2001; Кравченко 2007: 10-14].
В целом, сложность
исследования проблемы времени обосновывается рядом причин: умозрительностью
категории времени [Чернейко 1994: 58–70; 2000: 57–68], двойственностью имеющегося
в нашем сознании представления о времени [Бергсон 1992], исторической
изменчивостью соотношения субъективного и объективного времени, а также
неоднозначностью термина субъективное
время. А.Бергсон в своих работах,
посвященных анализу деятельности сознания, указывает на двойственность
существующего представления о времени, что является основанием для выделения
двух типов времени. Во-первых, отметим, что автор выделяет длительность,
связанную с восприятием (переживанием) действительности сознанием. Во-вторых,
время как «длительность, переживаемая нашим сознанием, имеет определенный ритм
и весьма отлична от времени, о котором говорит физик и которое может вместить,
в данном интервале, любое число явлений» [Бергсон 1992: 289]. При этом
осмысление времени осуществляется с
помощью пространственных показателей, а также воспринимается как субстанция,
обладающая такими свойствами, как линейность и одномерность. Так, по мнению
автора, «мы, привыкшие к идее пространства, даже преследуемые ею,
бессознательно вводим ее в наше представление о чистой последовательности; мы
рядополагаем наши состояния сознания и воспринимаем их одновременно, не одно в
другом, но одно рядом с другим; короче, мы проецируем время в пространство,
выражаем длительность в терминах протяженности, а последовательность выступает
у нас в форме непрерывной линии или цепи, части которой соприкасаются, но не
проникают друг в друга» [Бергсон 1992: 93]. Логическим завершением данного
рассуждения является положение о том, что время – величина измеряемая, что,
согласно точке зрения Бергсона, упрощает нам процесс осознания времени [1992:
291]. Указанные выше два типа времени часто рассматриваются как члены оппозиции
«субъективное время – объективное время». Субъективное время
противопоставляется объективному времени не только в диахронии, но и в
синхронии, что представляет непосредственный интерес в рамках данного
исследования способов означивания временем чувственной ткани образа в языковом
сознании.
В
синхроническом плане объективное и субъективное время образуют коррелятивные
пары, которые могут быть противопоставлены по признакам необратимость /
обратимость, непрерывность / прерывистость, равномерность / неравномерность,
одномерность / многомерность (линейность / нелинейность), упорядоченность / неупорядоченность
[Мостепаненко 1974: 64–65; Тураева 1979:
8–33; Сухих 2001: 135–163; Третьякова 2001: 300]. Тем не менее, следует
отдельно сказать о существовании определенной асимметрии в распределении
признаков этих коррелятивных пар, так как объективное время определяется
свойствами, обозначенными первыми членами коррелятивных пар, а субъективное
время – и теми, и другими. В качестве синонима термина субъективное время можно выделить термин эмотивное время, который, по своей природе, неоднозначен. Во-первых,
как синоним термина субъективное время,
он относится «к сфере восприятия реальной действительности отдельным человеком»
[Тураева 1979: 17]. Во-вторых, в более узком значении эмотивное время
определяется как отображение нашим сознанием реального времени, при котором
происходит смещение объективного хода времени в нашем восприятии, что
подразумевает возможность его ускорения, замедления, исчезновения [Тураева
1979: 17]. Об этом также писал В.В. Виноградов, указывая на возможность
дифференцированного «переживания времени» [см. подробнее: Виноградов 1980:
212]. Эмоционально-экспрессивное противопоставление прошлого и настоящего, а
также концептуализация времени
являются одними из основных функций эмотивного времени. Для выражения
эмотивного времени характерно комплексное использование языковых средств, что
способствует актуализации субъективности восприятия времени, а также усилению
эмоциональности. Эмотивное время имеет прямое отношение к сфере перцепции субъекта, поэтому «эмотивное время характеризуется частным
темпоральным значением, которое отображает несовпадение субъективного
восприятия времени с размеренным поступательным движением объективного времени»
[Широкова
2008: 215–219].
Таким образом, в
контексте анализа содержания понятия ситуативно-темпорального значения как вида
прагматического значения в языковом сознании мы определили прагматическое
значение языкового выражения, а также отметили существующую связь
прагматического значения и ситуативности. В связи с чем были рассмотрены
позиции В.А. Звегинцева, Е.Н.Зарецкой,
С.Л.Рубинштейна. Далее нами было установлено, что в случае манифестации
субъективно переживаемого отношения или восприятия говорящим временной
детерминации ситуации речевого общения, реализуемой в лингвистическом, а также
в экстралингвистическом контексте, мы можем говорить о ситуативно-темпоральном
значении как типе прагматического значения, что восходит к идее о необходимости
соединения категории времени и значения (Ю.К.Стрелков) как составляющей образа
языкового сознания (А.Н.Леонтьев) через понятие деятельность. Если значение
соединяется со временем через деятельность, то в рамках нашего исследования
деятельность трактовалась как
эмоциональное переживание как явление рефлексивного уровня сознания, которое в
отечественной психологии анализируется с опорой на теоретические положения
Л.С.Выготского, на модель структуры образа сознания, предложенной Ф.Е.
Василюком, основанной на классической структуре образа А.Н. Леонтьева, В.П.
Зинченко. Непосредственно анализируя значение времени как компонента образа
языкового сознания, нами были рассмотрены позиции таких исследователей, как
И.Н.Гансвинд, К.Г.Юнг, Г. Лейбниц, Дж.Барбур, Л.Кобелев, С.А. Кравченко, Л.О. Чернейко, А. Бергсон, А.М. Мостепаненко, З.Я. Тураева,
С.И. Сухих, И.А. Третьякова, Е.Н.Широкова, что в дальнейшем позволило нам при
анализе способов означивания переживания ситуации речевого общения, имеющего
непосредственное отношение к сфере перцепции субъекта, оперировать понятием
эмотивное время, подразумевая субъективное время, так как сам объект
исследования является субъективной категорией, и характер его переживания в значительной степени детерминируется
личностными особенностями индивида.
Литература:
1.
Апресян
Ю.Д. Лексическая семантика. – М. Наука, 1974. – 366 с.
2.
Апресян
Ю. Д. Избранные труды. Том 1. Лексическая семантика. – М.:
"Языки
русской культуры", 1995. – 472 с.
3.
Аверьянов Л.Я. Контент-анализ. Учебное пособие. –
Издательство: КноРус., 2007. – 456 с.
4.
Бергсон
А. Собрание сочинений в 4 т.– Т. 1.–
М., 1992.– С. 93, 289, 291.
5.
Василюк
Ф.Е. Психология переживания Анализ преодоления критических ситуаций. – М.:
Издательство Московского университета, 1984. – 200 с.
6.
Василюк Ф.Е.
Структура образа (К 90-летию со дня рождения А.Н. Леонтьева)//
Вопросы психологии. –1993. – № 5.
– 5.
7.
Виноградов
В.В. О языке художественной прозы. – М., 1980.– С. 212.
8.
Винокур
Г. О. Филологические исследования: Лингвистика и
поэтика. – М.: Наука, 1990. – 452 с.
9.
Гансвинд
И.Н. Толковый словарь по темпорологии// Время //
http://www.chronos.msu.ru/TERMS/gansvind_vremya.htm.
10.
Городецкий
Б.Ю. К проблеме семантической типологии. – М., 1969. – С. 130-208.
11.
Зарецкая
Е.Н. Риторика: Теория и практика речевой коммуникации. 4-е изд. – М.: Дело,
2002. — 480 с.
12.
Звегинцев
В.А. Язык и лингвистическая теория. – М.: Изд-во ЛКИ, 2008. – 248 с.
13.
Кравченко С. А. Взаимодействие с
будущим и технология предвидения. – М., 2007. – 147 с.
14. Кобозева И.М.
Лингвистическая семантика. – М.: Книжный дом «ЛИБРИКОМ», 2009. – 352 с.
15.
Лейбниц
Г. Соч.: В 4 т. – М., 1982.
16.
Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. — М.:
Политиздат, 1975.– С. 124-125,131-134,135-136,139-141,143-145,147-150, 152-154.
17.
Леонтьев
А.Н. Образ мира//Избранные психологические произведения. – М.: Педагогика,
1983. – С. 251-261.
18.
Мостепаненко
А.М. Пространство и время в макро-, мега- и микромире. – М., 1974. – С. 64–65.
20.
Стрелков
Ю.К. Время, деятельность, образ мира. МГУ им. М. В. Ломоносова// Доклад 6 февраля 1998 года//
http://flogiston.ru/projects/articles/strelkov.shtml.
21.
Сухих
С.И. Теоретическая поэтика А.А. Потебни. – Н. Новгород, 2001.– С. 135–163.
22.
Телия
В. Н. Коннотативный аспект семантики языковых единиц. – М., 1986.
23.
Третьякова
И.А. Линейность, цикличность, сингулярность// Смыслы мифа: мифология в
истории и культуре. Сборник в честь 90-летия профессора М.И. Шахновича. –
Серия «Мыслители». – Выпуск №8 – СПб.: Издательство Санкт-Петербургского
философского общества, 2001. – C. 300.
24.
Тураева
З.Я. Категория времени. Время грамматическое и время художественное.– М., 1979.– С. 8–33.
25.
Чернейко
Л.О. Способы представления пространства и времени в художественном тексте //
Филологические науки. – 1994. – № 2.–
С. 58–70.
26.
Чернейко
Л.О. Субъективное время и способы его выражения в художественном тексте //
Вопросы русского языкознания. – М., 2000. Вып. 8. – С. 57–68.
27.
Широкова Е.Н. Типология эмотивного времени.– Филология.–
Вестник
Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2008. – № 1. – С. 215–219.
28.
Шмелев
Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики. – М., 1973.
29.
Barbour J. The End of Time.
Weidenfeld & Nicolson, 2000; New Scientist magazine, v.164, is.2208, 1999.
30.
Jung, C. G. (1951). Aion: Researches into the Phenomenology of the Self
(Collected Works Vol. 9 Part 2). Princeton, N.J.: Bollingen.
31.
Kobelev L. Irreversible Universe as
a Space-Time with Multifractal Dimensions. XXIV Workshop of High Energy Physics
and Field Theory. Protvino, 2001.