Л.Д. Дашиева (г. Улан-Удэ)

О происхождении монгольской протяжной песни уртын дуу

 

Проблема генезиса протяжной песни уртын дуу является важной и значимой в осмыслении природы протяжного пения монгольских народов. Несомненный интерес представляет вопрос изучения обрядовых и мифологических корней, культурных традиций в истории происхождения протяжных песен монгольских народов.

Мифологическое содержание раскрывается в удивительных тюркских и монгольских легендах. Согласно древнетюркской генеалогической легенде, «у хуннского императора (шаньюя) родились две дочери чрезвычайной красоты. Вельможи считали их богинями… Шаньюй сказал, я предоставлю их Небу. И так на север от столицы в необитаемом месте построил высокий терем, и, поместив там обеих дочерей, сказал: «Молю Небо принять их». Один старый волк стал денно и нощно стеречь терем, производя вой, вырыл себе нору под теремом и не выходил из нее. Меньшая сестра… сошла к волку, вышла замуж и родила сына. Потомство от них размножилось и составило государство: посему-то люди здесь любят продолжительное пение (протяжное – Л.Д.), или воют подобно волкам» [2, с. 214-215]. В комментарии приведенной выше легенды Иакинф Бичурин подчеркивает, что «монголы и ныне поют песни протяжно и жалобно, точно как воют» [там же].

О происхождении протяжной колыбельной песни свидетельствует монгольская легенда: «Одна бедная девушка родила ребенка и, боясь гнева родителей, оставила его в степи. Через три года араты нашли его и привели в айл. В ту ночь печально выли волки по своему приемному брату, которого они выходили, завернув в овечью шкуру и продержав так три года (подобный обычай сохранения недоношенных детей, кстати, действительно был распространен у монголов). Этот вой и был первой монгольской колыбельной песней» [5, с. 34]. Искусством протяжного пения наделены избранные люди из простых кочевников, о чем свидетельствует известная монгольская легенда о слепом Тарвае: «15-летний Сохор Тарвай (Слепой Тарвай) заболел оспой, и одноулусники (односельчане), и одноулусники (односельчане), думая, что смерть неминуема, оставили его одного умирать. Он умирает, душа его попадает к Эрлику-хану, владыке ада, но тот отпускает его душу, поскольку не пришло еще время мальчику появляться перед ним. В качестве компенсации за ошибку и напасный страх Эрлик-хан дарит ему умение петь, прекрасный голос. Но за то время, пока тело мальчика лежало неподвижным посреди степи, птицы выклевали ему глаза, и он стал слепым – Слепым Тарваем» [там же].

По мнению исследователя традиционной музыкальной культуры народов Сибири Ю.И. Шейкина, в исторических хрониках о протяжном пении говорится как об отличительном знаке этнического поведения представителей народов степи [8, с. 295]. В частности «древнетюркский правитель Хейли-хан попал в плен к китайцам. В поведении хана хроника выделила только то, что «он долго был задумчив и печален: пел со своими домашними заунывные песни и проливал слезы…» [Цит. по 8, с. 295; 2, с. 246]. По данным исследователей монгольской культуры известно, что «хунны, жившие в IV в. до н.э. пели песни с длинной заунывной мелодией» и протяжные песни распространились среди кочевников Центральной Азии еще до образования единого монгольского государства [7, с. 15]. По-видимому, не случайно такие определения протяжных песен, как «длинные, заунывные, жалобные песни» ассоциируются с волчьим воем, а мифологическая основа возникновения протяжного пения косвенно подтверждает мнение бурятских и монгольских ученых о происхождении древнего рода шоно («волк») у монголов и бурят.

Феномен протяжного пения как одной из сакральных форм обрядового  поведения этноса представляет уникальное явление в песенной практике народов Сибири. По мнению бурятского этнографа и фольклориста Д.С. Дугарова, протяжные песни монгольских народов «были неразрывно связаны с обрядностью культа плодородия, жертвоприношения небу, земле, духам – хозяевам родоплеменных священных гор, рек и озер, т. е. исполнение песен ай дон (бурятские протяжные песни – Л.Д.) обязательный компонент обрядовой системы белого шаманства (или тэнгризма)» [4, с. 96]. Причем, доказывая общее происхождение бурятской протяжной песни ай дон и монгольской протяжной айзам/айдзам дуу, автор подчеркивает, что обрядовое протяжное пение в глубокой древности «в эпоху скифо-сибирского этнокультурного единства на просторах степей Центральной Азии, на протяжении последних семи-восьми столетий бытовало обособленно в Монголии и Прибайкалье в совершенно разных экономических и социально-политических условиях, что не могло не отразиться на его исторической судьбе» [там же, с. 103].  По предположению исследователя монгольской народной музыки Б.Ф. Смирнова, истоками протяжных песен являются бестекстовые возгласные распевы [6, с. 22]. По-видимому, основу интонационной системы монгольской протяжной песни уртын дуу  составляют пастушеские возгласные распевы, имеющие функциональную неоднозначность в степной культуре монгольского народа. На наш взгляд, именно в возгласных распевах, возникших в результате подражания звукам природы и игры долгих звуков  в пении всадников и пастухов, кроется ключ к пониманию генезиса уртын дуу. Начатый автором статьи музыкально-синтаксический анализ возгласных распевов показывает их реализацию в интонационных моделях монгольских протяжных песен уртын дуу и айдзам дуу [3].

Безусловно, на формирование стиля протяжного пения благоприятное воздействие оказали природные климатические условия и степная зона в отличие от горных районов. Многие замечательные певцы  уртын дуу были выходцами именно из степной или полустепной зоны Монголии. По мнению монгольских ученых, на формирование их голосового аппарата (голосовые связки, объем легких) оказали влияние не только мягкий степной воздух, но и степная растительность [1, с. 7]. В открытом пространстве через долгие звуки и звучание протяжного пения как бы устанавливалась магическая связь кочевника с природой и космосом. В ней особую роль играет медиатор – музыкант и певец, в совершенстве владеющий протяжным пением. Его голос становится инструментом, посредством которого достигается гармония и космическая связь с небом и предками.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                    

Думается, начатое типологическое исследование расширит представление о монгольской протяжной песне и откроет возможности изучения богатейших традиций протяжного пения монгольских народов.

Литература

1. Жанцанноров Нацагийн.  Талын морьтны дуу («Песни степного наездника»). – Улаанбаатар, 2000.

2. Бичурин Н.Я (Иакинф) Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1950. – Ч.1.

3. Дашиева Л.Д. Интонационные модели монгольских протяжных песен уртын дуу // Народная культура Сибири: Материалы XIX научного семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. – Омск, 2010. – С. 103-109.

4. Дугаров Д.С. Бурятские протяжные песни ай дон дуун и народная вокальная классика монголов айзам дуу: проблема генезиса // Протяжные песни монгольских народов. – Улан-Удэ, 2010. – С. 96-105.

5. Кульганек И.В. Мир монгольской народной песни. – СПб.: Петербургское Востоковедение, 2001.

6. Смирнов Б.Ф. Монгольская народная музыка.- М.: Сов. Композитор, 1971.

7. Хорло П. Народная песенная поэзия монголов (Проблема жанрового состава). – Новосибирск: «Наука» Сибирское отд., 1989.

8. Шейкин Ю.И. История музыкальной культуры народов Сибири. Сравнительно-историческое исследование. – М.: Восточная литература, 2002.