Философия/6.Философия науки

К.филос.н. Черданцева И.В.

Алтайский государственный университет, Россия

Возможности иронии как метода познания

Начиная со времен античности, философы обращаются к иронии как к способу познания реальности. Особенно активно гносеологическое содержание иронии разрабатывается в философии немецкого романтизма, благодаря которой ирония приобретает статус философской категории. Философский интерес к познавательным возможностям иронии не утрачен и в настоящее время, однако следует заметить, что ирония как методологическая структура находит применение преимущественно в рамках сугубо философского знания. В связи с тем, что одной из важнейших проблем современной философии науки является проблема развития методологии научного познания, возникает вполне закономерный вопрос: может ли иронический метод философствования использоваться как метод познания в естественнонаучных и социально-гуманитарных дисциплинах?

Для того, чтобы ответить на этот вопрос, в первую очередь следует выделить специфику иронии как философского метода. Анализ иронического суждения как основного элемента процесса философского иронизирования показывает амбивалентность смыслов этого суждения. Явный смысл, непосредственно высказываемый ироником, противоположен тому скрытому смыслу, который ироник стремится выразить в своем утверждении. Отсюда главная особенность иронического высказывания, с помощью которого философ познает различные аспекты реальности, заключается в соединении двух взаимно исключающих друг друга смысловых структур. При этом, поскольку речь идет именно о философском содержании иронии (отличающегося от обыденного понимания иронии), то следует особо обратить внимание на то, что совмещение противоположных смысловых элементов в ироническом суждении происходит таким образом, что ни одному из этих элементов не отводится предпочтения и признаются их равные права на существование.

Ирония как философский метод познания широко используется в беседах Сократа. На примере самых разных диалогов Платона можно проанализировать, каким образом иронизирующий Сократ размышляет о том, что такое любовь, добродетель, дружба, целомудрие, благо, справедливость, истинное знание, благочестие и т.п. Сократ, пытаясь получить истинное знание о том или ином интересующем его предмете, применяет иронию в качестве одной из ведущих познавательных процедур, приходя в конце беседы к выводу о том, что общепринятые мнения о предмете разговора должны быть пересмотрены как несостоятельные и несовершенные. Так, в диалоге «Лисид», размышляя со своими собеседниками о дружбе и вроде бы находя ее удовлетворительные характеристики, Сократ в конечном итоге не может предложить ее окончательного определения («Вот видите, Лисид и Менексен, я, старик, вместе с вами оказался в смешном положении. Ведь все, кто уйдет отсюда, скажут, что мы, считая себя друзьями – я и себя отношу к вашим друзьям, - оказались не в состоянии выяснить, что же это такое – друг» [1, 295]). Подобным образом и в «Хармиде», задаваясь целью отыскать, что такое рассудительность, Сократ и его собеседники не могут разрешить эту проблему («Теперь ты видишь, Критий, что раньше я недаром опасался и справедливо обвинял самого себя в том, что не усматриваю ничего дельного по поводу рассудительности?... Ныне же мы разбиты по всем направлениям и не в состоянии понять, чему из сущего учредитель имен дал это имя – «рассудительность»… И поскольку наше исследование оказалось наивным и лишенным прочного основания, оно совсем не в состоянии найти истину» [1, 324-325]). Подобные иронические приемы в качестве познавательных структур, нацеленных на получение истины, используются Сократом в очень большом количестве диалогов, и даже если эти диалоги не заканчиваются апоретическим образом и не являются полностью ироническими, определенная степень ироничности в них присутствует почти всегда.

Беседы Сократа свидетельствуют о том, что специфика иронической познавательной деятельности заключается в стремлении философа получить истинное знание о том или ином элементе реальности, углубляя и расширяя традиционные представления о нем. Однако проблема заключается в том, что найти это знание как окончательное и непротиворечивое чрезвычайно сложно, и даже Сократ (которого подавляющее большинство школ античности считает мудрецом) признается в своем «ничегонезнании». Сократ не может согласиться с теми поверхностными определениями интересующего его предмета разговора, которые предлагаются собеседниками, он рассматривает предмет со всех сторон, пропуская его через «призму» иронии, но все-таки не предлагает его окончательной дефиниции. Скорее всего, это происходит потому, что философ, применяющий иронию в своих размышлениях, изначально считает познаваемый им аспект реальности непостижимым до конца в своей основе. Отсюда следует, что ироническая познавательная деятельность будет эффективной в том случае, если предмет познания рассматривается мыслителем во взаимосвязи своих определенных и неопределенных, постижимых и непостижимых характеристик.

В отличие от философии, претендующей на познание мира в целом и предполагающую непостижимость его предельных оснований, естественные и гуманитарные науки выделяют в качестве предмета исследования конкретные области реальности. Приписывая данным областям ограниченный статус или изучая определенное содержание какого-либо элемента этой области, ученые, не нуждаясь в использовании иронического метода, будут применять методические процедуры, избегающие смысловой амбивалентности. Так, например, Фрэнсис Бэкон, отвечая на вопрос о природе тепла и исследуя тепловые явления, полагает, что эти явления познаваемы хотя бы в некоторой степени (а именно эта степень его и интересует) с помощью индуктивного метода. Применяя этот метод самым тщательным образом при составлении и анализе различных таблиц, Бэкон приходит к определенному и конкретному выводу о том, что тепло связано с движением мельчайших частиц тела.

Однако направленность деятельности ученого на конкретные познаваемые предметные сферы не исключает того, что, занимаясь процессом научного познания, ученый может столкнуться с непознаваемыми структурами реальности, являющимися, по мнению русского философа С.Л. Франка, тем неопределенным фоном, на основе которого существуют ограниченные и доступные для познания феномены. Ярчайшим примером данного столкновения является возникновение квантовой механики в первой половине ХХ века. Датский физик Нильс Бор, пытаясь ответить на вопрос о природе элементарных частиц, не может сделать однозначный выбор между двумя противоположными концепциями – волновой и корпускулярной, поскольку ид та, и другая теории подтверждены экспериментальным образом. Стремясь к разрешению интересующей его проблемы и допуская ее непостижимый характер, Бор предлагает ввести в квантовую механику принцип дополнительности или принцип корпускулярно-волнового дуализма, согласно которому признается, что элементарная частица может проявлять и свойства волны, и свойства частицы в зависимости от условий ее наблюдения. Отсюда следует, что наиболее адекватное описание квантово-механического объекта – это описание с помощью пары взаимно дополняющих друг друга, но при этом противоположных по смыслу понятийных структур. Рассмотрение принципа дополнительности Бора, демонстрирующего непостижимость мира элементарных частиц с помощью понятий классической физики, показывает его сопоставимость с ироническим методом философствования, в основе которого лежит утверждение равноправного существования противоположных смыслов иронического высказывания.

Характеризуя принцип дополнительности, Р.Х. Сабиров пишет, что в нем «должна утрачивать силу одна из основополагающих аксиом аристотелевской логики… Речь идет о «правиле исключенного третьего», согласно которому из двух противоположных высказываний одно истинно, другое – ложно, а третьего быть не может… В общем виде принцип дополнительности можно было бы сформулировать следующим образом: всякое истинно глубокое явление природы не может быть определено однозначно с помощью слов нашего языка и требует для своего определения по крайней мере двух взаимоисключающих дополнительных понятий. Иначе говоря, при анализе любых истинно глубоких явлений природы необходимо установить пределы точности используемых понятий, если в анализе мы опираемся на привычный язык и привычную логику. Следует понять, что наши понятия и определения либо однозначны, но неполны, либо полны, но тогда неоднозначны, поскольку включают в себя дополнительные понятия, несовместимые в рамках обычной логики» [2, 157-159]. Таким образом, если исходить из непостижимой «глубины» микрообъекта, то ироническое движение между противоположными понятиями позволяет нам приблизиться к истине в большей степени, чем выбор одной из взаимоисключающих друг друга понятийных структур.

Может показаться, что сопоставление принципа дополнительности, используемого в квантовой механике, и иронического метода познания, применяемого в философии, является недостаточно корректным. Однако с утверждением о некорректности данного сопоставления можно поспорить, поскольку многие исследователи творчества Н. Бора говорят о влиянии философии С. Кьеркегора на мировоззренческие установки великого датского физика. Друг семьи Нильса Бора, профессор философии Копенгагенского университета Гарольд Хеффдинг способствовал знакомству Бора с работами С. Кьеркегора, в которых последний не только анализирует специфику иронии (имеется в виду магистерская диссертация С. Кьеркегора – «Понятие иронии, рассмотренное с постоянным обращением к Сократу» («The concept of irony, with constant reference to Socrate»)), но и сам применяет иронический метод. Экзистенциальная диалектика С. Кьеркегора, действующая как на эстетической, этической и религиозной стадиях развития личности, так и при переходе между этими стадиями, выступает как ироническая по своей сути, утверждая совместное существование двух антитез. «Кьеркегор неоднократно настаивает на том, что его диалектика – не саморазвитие понятия путём взаимопроникновения противоречий, а "конкретная диалектика", понимаемая как отрицание принципа опосредования, сохранение противоречий в их конкретной противоречивости и неслиянности» [3, 116]. Исходя из вышесказанного, можно говорить о том, что иронический метод познания и принцип дополнительности - структуры, очень близкие друг другу.

Таким образом, ирония как методологическая процедура может быть полезной не только философии, но и различным наукам. Выше приведенный пример из области квантовой физики говорит о возможности применения иронии в сфере естественных наук, однако и социально-гуманитарные дисциплины могут успешно использовать иронический метод в тех областях своего знания, которые соприкасаются с непостижимыми гранями реальности и настолько сложны, что не могут быть описаны непротиворечивым образом.

Литература

1. Платон. Диалоги / Платон – М.: Мысль, 1986. – 607 с.

2. Сабиров, Р.Х. Концепции современного естествознания: авторский курс лекций / Р.Х. Сабиров. – М.: ИД «АТИСО», 2008. – 686 с.

3. Мир Кьеркегора. Русские и датские интерпретации творчества Серена Кьеркегора. – М.: Ad Marginem, 1994. – 122 с.