Ручка Е.Н.

Аспирантка Харьковского национального педуниверситета им. Г.С. Сковороды

Я.П. Полонский и его литературные потомки (К вопросу о поэтической традиции)

Во многих стихотворениях Я.П. Полонского запечатлены наблюдения, которым суждено будет развиться в ХХ веке в поэзии символистов. Как верно подметил Ю.И. Минералов, «в искусстве создания символов Полонский выступил прямым предшественником К. Бальмонта, Ф. Сологуба и А. Блока». Современники писателя не всегда считали его поэзию жизнеспособной. Ставя Полонского в ряд «микроскопических поэтиков», Д.И. Писарев замечал: «Они считают себя художниками, имея на это звание такие же права, как модистка, выдумавшая новую куафюру».

Подобные сомнения не подтвердились. В этом отношении весьма показательна точка зрения В.С. Соловьева, который выделил в лирике Полонского идею Вечной Женственности, рецептора божественной силы, вместившей полноту истины и добра, а через них – нетленное сияние красоты. Образ Царь-девицы рассматривается Соловьевым как чувственное воплощение в материальном мире красоты и добра. Красота, воплощенная в Вечной Женственности, красота как носитель бытийного смысла и есть та авторитетнейшая инстанция, апеллируя к которой Соловьев отстаивает свое представление о назначении человека. Таким образом, критик обозначил одну из наиболее жизнеспособных граней творчества Полонского, которое в своей интенции предугадывает развитие русского символизма, становясь впоследствии реальной основой рождения универсальной мистической модели истории у Блока (Вечная Женственность в цепях материального мира).

В начале ХХ в. культура прошлого переживает своеобразное возрождение, в процессе которого прочно входит в общественное сознание и осваивается внутренне противоречивый опыт литературного развития девятнадцатого столетия. В тесной связи с теми специфическими условиями, в которых протекала русская жизнь на рубеже веков, находился подход А.Блока к явлениям искусства. Используя метод «творческой критики», писатель предпринимает попытку адекватной оценки литературных фактов минувшего столетия. Особое место в многочисленных суждениях Блока занимает имя Полонского, которое становится одним из маркеров эпохи. Для юного Блока его поздние стихи являлись живым литературным фактом, оказавшим существенное влияние на формирование творчества. В 1901 г. писатель называет Полонского в числе «избранников», «великих учителей», в 1907 г. – среди «основных литературных влияний».

Полонский упоминается и в высказываниях Блока о литературных чтениях 60-70-х гг. XIX в., которые «вызывали к жизни высокие и благородные чувства»; влияние его отмечается в статье «К.Д.Бальмонт. Собрание стихов» (1905). Указывая место творчества в пространстве и времени («О лирике», 1907), Блок делает вывод о том, что «Полонский … философом никогда не был», что не мешает автору причислить его к «лирическим единицам», «из которых и слагается поэтическая плеяда данной эпохи».

В «Дневнике» К.И.Чуковского есть любопытная запись: «Я говорил Блоку о том, что если бы в 16-20 лет меня спросили: кто выше – Шекспир или Чехов, я ответил бы: Чехов. Он сказал: для меня то же самое с Фетом! И Полонский! И стал читать наизусть Полонского». Лишний раз подтверждает особое отношение к Полонскому и одна из автобиографических заметок Блока: «С раннего детства я помню постоянно набегавшие на меня лирические волны, еле связанные с чьим-либо именем. Запомнилось разве имя Полонского и первое впечатление от его строф:

Снится мне: я свеж и молод...».

Сам Полонский говорил, что на старости лет он бы «не решился обмолвиться таким эпитетом – написал бы вечерний холод – и было бы хуже». «Зари роскошный холод» – открытие автора, в котором поэтическая условность подчиняет себе натурализм описания. Эти строки, как и стихотворение в целом, оказались пропитанными созвучным Блоку ощущением иной, высшей действительности. Думается, именно поэтому образы, созданные Полонским, так органично вошли в художественную ткань произведения Блока:

Я и молод, и свеж, и влюблен,

Я в тревоге, в тоске и в мольбе,

Зеленею, таинственный клен…

Можно говорить о том, что стихотворение это, написанное в 1902 г., впитало в себя концепцию действительности, заявленную Полонским. Даже действие здесь происходит «в бледные сонные дни». Между тем сон у Блока – одна из сокровенных, «эзотерических» сторон жизни; у Полонского же мотив сна, в соответствии с мифологической семантикой, трактуется как смерть.

Действительно, непостижимый абсурд уничтожения человека заставил Полонского переосмыслить привычный, устоявшийся фон бытия. Осознание собственного будущего в его модусе небытия приводит поэта к созданию других, не менее значимых произведений. Одним из таких является стихотворение «Лебедь» (1888). В мифологической системе античности лебедь считался птицей Аполлона, бога гармонии. С этой точки зрения данный образ как нельзя лучше подходит для раскрытия темы вечной тоски по идеальному и невозможности осуществления мечты, идеи трагического одиночества творческого существа. Но прежде чем приступить к анализу произведения, хотелось бы отметить, что он будет неполным без сопоставления с одноименным стихотворением Бальмонта, где мотивы Полонского, не доминируя, оставляют след своего присутствия. Обращают на себя внимание значимые ритмические и тематико-лексические переклички текстов: 1) стихотворный размер: у Полонского это четырехстопный, у Бальмонта – пятистопный хорей; 2) оба произведения насыщены большим количеством глаголов, причастий и деепричастий, сообщающих динамику; 3) тема смерти: у Полонского объединена темой одиночества; Бальмонт инвертирует ее, вводя тему вечности и примирения.

Бальмонтовский образ лебедя похож на созданный Полонским лишь внешне. Сближает их тема «жизнь-в-жизни», когда бытие вновь возникает в умирающем сознании героев. А вот идея смерти разработана совершенно по-разному. Лебедь Полонского умирает в одиночестве, его усилия воплотить мечту о полете тщетны. Бальмонт с тонким художественным чутьем продолжает традицию, составив из уже существующего образа новую оригинальную конструкцию. Знаменательной в этом смысле нам кажется обработка существительного «смерть». Эпитеты «вечная», «примиряющая» призваны подчеркнуть, что конец тленной жизни – это, прежде всего, начало какой-то формы вечного существования, то есть поэт переносит пространственные и временные параметры в сферу «неограниченного» бытия, где начало и конец слиты. Главный структурный камень произведения – мотив порога, у которого на некий значимый миг застывает герой (у Полонского это мотив скованности, несвободы, мучительного перехода из одного состояния в другое). В этот миг зафиксирована открывшаяся перед птицей бездна – «бездна правды». Правда и для Бальмонта, и для Полонского имеет единый метафизический ореол; это правда Небес.

Стихотворения Полонского этого периода оказываются предметом разностороннего осмысления в творчестве Блока и Бальмонта. Поэтому, несмотря на разнообразие творческих почерков писателей, в их произведениях можно выделить не только общие темы и мотивы, но и близкие образы, родственные ассоциации. Естественно, идейный комплекс Полонского обретает у символистов новое художественное бытие.