Филологические науки
К. филол. н.
Н.Ю. Абузова
Алтайская
государственная педагогическая академия, Россия
Поэтика
времени в поэзии В.В. Капниста (1758 - 1823): суточный аспект
В.В.
Капнист – примечательная фигура в поэзии XVIII века. Его творчество - перекрёсток,
где сходятся пути классицистических, сентименталистских, романтических традиций
и веяний. Формально он придерживается принципов классицизма: в жанровой системе
тяготеет к оде, в поэтике - к творчеству Ломоносова, Сумарокова. Содержательная
же сторона его поэзии заставляет ощутить влияние художественных вкусов нового
времени, так что в поэтической системе Капниста можно выявить два
сосуществующих мирообраза: космоцентрический, сформировавшийся в
классицистической поэзии, и антропоцентрический, складывавшийся в литературном
движении от сентиментализма к романтизму.
Как
правило, центральное место в пространстве мира у Капниста отдано категориям
света/тьмы, определяющим бинарность композиции суточного цикла (день - ночь),
антитетичность «дневного» и «ночного» пейзажей. Свет несёт в поэзии Капниста
традиционную общекультурную семантику: дневной свет, солнце как источник
света – символы жизни, порядка мира, метафоры разума и Творца, в чем
проявляется генезис классицистической оды. Тьма, противостоящая свету, –
неотъемлемая часть бездны, ночи. Следуя классицистической одической традиции,
ночь у Капниста как часть единого божественного миропорядка несет положительные
коннотации, отмеченные в образах «небесного света», «эфирной синевы», «звёзд
ясных» и пр.
Вместе с тем свет и тьма, день и ночь так
же, как их атрибуты - солнце, луна, звезды, - организуют локальное жизненное
пространство лирического субъекта. Если у Ломоносова ночь создаёт условие
рефлексии условно-научного и мистического
характера, плодом которой становится суждение о Божественном Величестве, то
у Капниста ночь может быть обозначением времени эмоционально-личностной
рефлексии по поводу событий личной жизни - смерти родных или близких людей, в
связи с чем образы мрака, ночи, луны несут, следуя элегической традиции,
символику смерти, разлуки, страдания. Тенденция к синтезу одических и
элегических мирообразующих мотивов нашла выражение в особой жанровой форме,
получившей у Капниста определение «элегической оды». По предположению Г.
Ермаковой-Битнер, «термин «ода» у Капниста обозначает … стихотворение с более
или менее возвышенной лирической тональностью, предметом которой могут служить
и какие-то акты государственной важности, и размышления на темы
общечеловеческой морали, и, наконец, переживания и чувства отдельного человека,
но, как правило, эстетически приподнятые» [Капнист, 1973, с. 28]. Нам
представляется, что дело не только в одической модальности изображения любого,
в том числе, не одического предмета, а именно в своеобразном срастании классицистических
жанров оды и элегии на базе которого развивается новое
сентиментально-романтическое миросознание творческого субъекта.
«Адресация»
элегических од Капниста в известной степени напоминает элегии русских поэтов
XVIII века (например, А.П. Сумарокова), написанные «на случáй». У
Капниста таким «случаем» выступает смерть сына, брата, жены друга-поэта
Плениры. Основная эстетическая доминанта стихотворений – печаль, грусть, тоска,
горестное томление; поэтическая топография - кладбище - «гробница» / «гроб» /
«могила», - мир бренный и мир вечный. Композиция лирического сюжета следует
логическому строю образцовых элегий: от факта смерти лица - к воспоминаниям о
нем, от них - к размышлениям о собственной
судьбе; от частного предмета - к рассуждениям о жизни и смерти вообще. Таковы «Ода на смерть сына» (1787, 1806); «Ода на
смерть Плениры» (1794); «Ода на воспоминание Пленириной кончины», (1796).
Последние
два стихотворения: «Ода на смерть Плениры» (1794) и «Ода на воспоминание
Пленириной кончины» (1796) образуют лирический диптих, повторяющий двухчастную
композицию стихотворения «Ода на смерть сына». При этом двухчастность
композиции отражает своеобразную эмоционально-семантическую динамику
элегическо-одического характера: в первом стихотворении - «от горести и скорби – к призыванию
радости»; во втором стихотворении («отделившаяся часть») - «радость, ликование – воспоминание о
скорби – умиротворение». В то
же время Капнист избегает общих жалоб
на несправедливость жизни, характерных для элегии, – поэт обращён к частной ситуации, которая раскрывается
через обобщенные «суточные» образы с традиционными метафорическими значениями.
Так, в стихотворении «Ода на смерть сына» жизнь маленького сына - это «луч радости»; сын прожил «одну зарю лишь», «полдня не видал», напротив, смерть сына, печаль отца - «завеса
ночи». Эмпирического «пейзажа» в
этом стихотворении нет: заря, и светило дня, и звезды -
риторические знаки смены времени суток, в продолжение которого совершается
ритуал погребения/оплакивания, посещения могилы и размышления/созерцания.
В
стихотворении отмечены два суточных цикла, организующие две части поэтического
сюжета с особым доминантным эстетическим модусом в каждой из них: в первой -
скорбное сетование на судьбу, искание сострадания у других, оплакивание преждевременной
смерти сына, сожаление о том, что он не вкусил «приятств» жизни; во второй -
опровержение последней мысли размышлением о тяжести земного существования и
счастия на небесах, усмирение скорбных чувств, замена их «отрадной надеждой» на
встречу в ином мире, наконец, «восхищенная» хвала солнцу и величию вселенной и
постижение истинной цели жизни. Во второй части «Оды на смерть сына» происходит
поэтическое преобразование печали, скорби, страдания в умиротворение в
буквальном смысле этого слова (у-миро-творение). Причем переживание поэта
реализуется в двух состояниях суточного цикла и соответствующих им
миротворческих действиях лирического субъекта. Утро на могиле сына описывается
как ритуальное жреческое священнодействие: цепь семантических ассоциаций – Солнце – свет - огонь - жертва - гроб -
жертвенник - алтарь - Творец - порождает причудливое смешение языческих и
христианских символов, развивающееся в новом романтическом мышлении. Так же и
ночная картина, открывающая созерцателю «при свете бледныя луны» «вселенну,
/ Душой всесильной оживленну. / Там, может статься тень твоя / Мне будет меж
дерев мечтаться» [Капнист, 1973, с. 91
– 92], воссоздает подобие романтического континуума как синтеза
конкретно-эмпирического и абстрактного, частного и всеобщего, материального и
духовного: бледный свет луны и «пределы вечной тишины», «созерцать вселенную» и
тень твою «меж дерев», «Тут часто ночь
меня застанет» - «Мой дух там
воскрылаться станет», Мне будет…мечтаться» - «буду научаться / О цели жизни
моея».
В двух стихотворениях
о смерти Плениры воссоздаётся тот же ритуал оплакивания/погребения/воскресения
на небесах с той же эмоционально-семантической парадигмой. Но в первом
стихотворении ряд ключевых для элегии словообразов, таких, как смертна тень – гроб – тень – мрак
унылой пустоты – вид увялый - струя
слёз – смерть – смертный ров – час уединенный, - сменяет ряд словообразов,
ключевых для оды: человек, общество, вера, радость, ликованье, благодать,
златые лучи, радужный венок победы. Во втором стихотворении та же смена
жанровых эмотивов, но в обратном порядке: одический лад сменяется элегическим.
Риторические медитации лирического
субъекта связаны с символикой движения времени. В первом стихотворении
условно символическим обозначением времени смерти является осень («осень
рощу…мертвит»); абстрактно-обобщённая категория вечности дробится на конкретные
временные переживания: «медленны часы», «быстротечный век», «долгий век». Время
«жизни» переживается как биографическое: роды, детство, юность, мужество,
старость, смерть. Время ночи в стихотворении традиционно символизирует
смерть и скорбь, следует заметить повторение меланхолической позы лирического
героя у могилы как элемента, развитого в романтической элегии: «Те печальные места, / <…> / Где от всех уединенный, / Мрачной
мыслью отягченный / С горестью один
сидит [100]. Кроме того, ночь, как у романтиков, - время общения с
потусторонним: «Но от горныя беседы, /
Как взойдет на холм луна, / В ризы
скрывшися нетленны, / Прийдет в час
уединенный / Утешать тебя она» [102].
Движением
к романтическому мышлению может быть объяснено стремление Капниста проявить
внутреннее, духовное как отражение высшего небесного в конкретных деталях
внешнего облика лирического персонажа. Так, характерная деталь - белизна рук
Плениры - в начале названа снежной, а в конце стихотворения - лунно-видной,
обозначая оппозиции:
внешнее-внутреннее, земное-небесное, духовное-телесное: «Как
сияла между нами / Нежных прелестей чертами / И душевной красотой» [Капнист, 1973, с. 103].
Второе стихотворение открывается картиной
восхода солнца, прихода дня. В образах света, солнца, утра, символизирующих
радость, ликование, пробуждение жизни акцентирована семантика противостояния
ночи, тьме, смерти, их преодоления: солнце рассекло тучи, лучами багряны их
бока зажгло, день разогнал ночи тень
[Капнист, 1973, с. 103]. Ту же функцию выполняет
весна, которая, «прогнавши
хлады / Природе нову жизнь даёт» [Капнист, 1973, с. 103]. Но действие природы не
безгранично. Отрицательный параллелизм разводит у Капниста природу и человека,
жизнь и смерть. Ни восход солнца, ни наступление благоуханного дня не могут
развеять горесть унылую, лютую скорбь, вызванных памятью о смерти
Плениры, в связи с чем время дня отступает от традиционной позитивной символики,
приобретая эмоционально-семантическую многозначность: день памяти о дне смерти
- священный и безотрадный, светлый и мрачный, ликующий и скорбный. Точно
также весна, дающая природе нову жизнь, зовущая из недр земли
цветы, не способна восстановить из недр земной утробы прах милой
Плениры. Время года утрачивает свою традиционную символику и становится
обозначением времени событий частной жизни: Капнист обозначает временной разрыв
между смертью Плениры и воспоминанием о ней: «Уж солнце года круг свершило»; весна - время смерти Плениры и весна -
календарное праздничное время (Пасха), когда совершается освящение родных могил - ритуал символического
возрождения умерших: «Над сим убежищем
святым, / Из незабудьков с васильками / Сплетённым именем твоим / Простой тебе
алтарь украшу. / Там горсть пшеницы,
мёда чашу / В дар памяти твоей драгой
/ Поставлю; фимиам возжжётся / И тёплых слёз поток прольётся / С усердной к небесам мольбой» [Капнист,
1973, с. 104].
Незабудки,
зерна злака, мёд - символы вечности, вечной жизни и вечной памяти, среди
которых нет обычного в православном ритуале поминовения крашеного яйца, не
соответствовавшего риторической культуре, ориентированной на античные образцы,
которой следует русский поэт. Но если риторика оды сохраняет формально-абстрактный
мирообраз, то её семантика отчетливо выражает индивидуальное национальное
миросознание лирического субъекта. «Для православного сознания Пасха есть
время, когда открывается небесный мир. <…> Светлый праздник Христова
Воскресенья есть прорыв в вечность, в небесный мир, который, в свою очередь
спускается к нам на землю. Все перемешивается - люди и ангелы, живые и умершие,
все живут одной общей жизнью, общим ликованьем, общим восторгом» [Калинский,
1990, с. 34]. Именно такую картину рисует Капнист: «Ликуй же средь безмерна круга, / В небесном сонме веселись, / Но
иногда на верна друга / С приятным
чувством оглянись», «Прийми сей дар, о тень драгая! / Прийми, с превыспренных спустись / И в легком ветерке летая, / Горячей сей груди коснись» [Капнист, 1973, с. 104]. Особое самобытное самовыражение
придает формульным элегическо-одическим мотивам эмоциональную теплоту,
лирическую искренность, разрушающие классицистический мирообраз. Наличие элементов цветовой колористической живописи и
телесной пластической метафорики в картине восхода солнца (златыми полосами,
багряны…бока туч) демонстрирует движение к романтическому пейзажу.
Первая
часть стихотворения «Ода на смерть сына» и стихотворение «Ода на смерть
Плениры» (как условная первая часть) воспроизводят, таким образом, архаический модус элегии - погребальной
песни-плача, вторые части - новый - литературный модус элегии-размышления о
жизни и смерти, воспринятый романтической эстетикой. В поэтической риторике
смерти Капнист использует как традиционную вегетативную метафору (цвет увял),
так и архитектурную (зданье развалилось), востребованную в «руинной»
поэтике романтизма.
Мирообраз
в творчестве Капниста даёт ощущение непрерывного глобального целого, но вполне
обозримого и проходимого из конца в конец. Эффект единого пространства
создаётся благодаря присутствию в нём двух главных категорий: свет/тьма (с
вариантами). Категории в творчестве поэта обладают весьма широким диапазоном
смыслов, и поэтому предполагают соположение внешнего-внутреннего,
земного-небесного, духовного-телесного, космоцентрического-антропоцентрического.
Именно оппозиции выстраивают известную бинарность (она демонстрирует движение
мирообраза Капниста к романтическому мышлению), задают протеичность данного
универсума – присутствие персоны субъекта-поэта с её установкой на постоянную
рефлексию. Именно она в соединении с риторическим блеском является сквозной
стратегией Капниста, демонстрируя его формальное утверждение в оде, но и
целенаправленное движение к романтической элегии.
Литература
Ермакова-Битнер,
Г.В. В.В. Капнист: Вступительная
статья // Капнист, В.В. Избранные произведения. - Л.: 1973. - С. 28
Капнист, В.В. Избранные произведения. - Л.: 1973.
Церковно-народный месяцеслов на Руси И.П. Калинского.
- М.: 1990. - С. 34