*112929*

Филологические науки/9. Этно-, социо- и психолингвистика

К.ф.н., доцент Нечаевский В.О.

Военный университет, Россия

Лексика социальных диалектов в синхронии и диахронии: константность и вариативность (на материале польского военного жаргона)

Понятие вариантности применяется как к языку в целом, так и к различным формам его существования: устной и письменной, кодифицированной и диалектной, литературному языку, а также региональным и социальным разновидностям национального языка. Накопленный в лингвистике теоретический и фактический материал позволяет говорить об известной универсальности явления вариантности, о его «сквозном» для языка характере. На потенциальную вариантность нормы указывал Б.Н. Головин: «Норма – это исторически принятый в данном коллективе (предпочтённый) выбор одного из функциональных или парадигматических вариантов языкового знака. Поэтому же неизбежны колебания нормы, сосуществование в отдельных «узлах» старой и новой нормы или норм, идущих из разных подсистем общей системы языка народа» [3, с. 20]. Как отмечает Г.Г. Ивлева, «…возможность варьирования заложена в самой природе языка <…> процесс варьирования можно считать закономерным в языке, так как он характеризует языковые единицы различных уровней и является постоянным признаком языкового развития» [5, с. 121]. Лексическое варьирование представляет особый интерес для изучения, поскольку, по словам В.М. Солнцева «…чем выше уровень системы, тем многообразнее различия между вариантами» [11, с. 3].

Как известно, репрезентирующие единицы лексического уровня языка являются двусторонними, т.е. обладающими знаковой формой и значением. Так, слово состоит соответственно из номемы и лексемы [11, с. 225] (некоторые исследователи соотносят лексему с планом выражения, а единицей плана содержания лексического уровня языка считают семантему (или семему) [2, с. 464]). В связи с этим, различными являются и подходы к выделению основополагающих принципов определения вариантов единиц данного языкового уровня. для определения вариантов лексической единицы по знаковой форме применяется принцип тождества её морфологической структуры (в более строгом подходе под структурой подразумевается лишь корень слова [4, с. 14], в менее строгом – корень и суффикс [7, с. 12]), а для вариантов по значению лексической единицы – принцип их семантического тождества [8, с. 141].

Творческое обобщение опыта предыдущих исследований позволило высказать предположение относительно того, что варианты единиц лексического уровня языка в плане содержания могут объединять полные синонимы (слова, допускающие взаимное замещение в синтаксических и лексических сочетаниях: лингвистика - языкознание, бегемот - гиппопотам) и внутриязыковые эквиваленты (слова, не допускающие взаимозаменяемости в рамках одной лексико-семантической парадигмы: лавсан - полиэтилентерефталат - терепласт) [8, с. 140].

Исследования лексики литературного языка позволили установить, что сложившаяся литературная норма не исключает вариантности отдельных языковых средств, но в стандартизованном литературном языке варианты обычно выполняют различные стилистические функции [12, с. 16]. При этом единицы лексического уровня языка могут быть связаны отношениями вариантности не только в синхронии, но и в диахронии [9, с. 77]. Попытаемся определить, действуют ли выявленные нами законы в нелитературных языковых образованиях.

В среде людей, объединённых общей профессией, рано или поздно возникает профессиональный жаргон, объединяющий наиболее часто используемую данной социальной группой лексику. Жаргон является одним из типов социальных диалектов языка, возникающий из потребности отдельных общественных и возрастных групп обособить себя и выделиться среди других языковыми средствами. Выделение вызывается особенностями жизни этих коллективов стремлением к самоутверждению, их психологией, своеобразием их субкультуры. В целом жаргон предпочитает не спокойную, нейтральную лексику, а эмоционально-экспрессивную, стилистически сниженную, зачастую грубую и оскорбительную, а также фразеологизмы.

Военный жаргон представляет собой лексическую микросистему военного социолекта, охватывающую слова и устойчивые словосочетания, обозначающие военно-профессионально-корпоративные понятия, имеющие сниженную этико-стилистическую коннотацию переходного качества (от шутливо-иронической и фамильярно-насмешливой до пейоративной и вульгарной-табу), обладающие социально-профессиональной маркированностью в военном социуме и противопоставленные в понятийно-функциональном плане своей профессиональной частью общевоенной терминологии [6, с. 59].

Доминативными чертами субкультуры военнослужащих срочной службы являются функционирование неформальной структуры в рамках отдельной социальной группы, периодизация общего срока службы на отрезки от начала до завершения службы, иерархия статусных позиций и специальных наименований военнослужащих в зависимости от отдельных периодов общего срока службы, ритуализация и карнавализация перемещений в системе иерархических отношений от начала срочной службы до её завершения [1, с. 38]. Именно эти элементы в первую очередь создают основу военного жаргона в любом языке.

Будучи неотъемлемой и наименее регламентируемой составной частью национального языка, социальные диалекты в немалой степени подвержены влиянию со стороны иностранных языков. В полной мере это относится к польскому военному жаргону, поскольку в 1918 году при организации вооружённых сил независимого польского государства в его состав вошли солдаты и офицеры, проходившие ранее военную службу в армиях трёх государств – Германии, России и Австро-Венгрии, т.е. три различные социальные группы несли свои элементы армейской субкультуры, включающей среди прочего и военный жаргон.

Прежде всего, это привело к многочисленным лексическим заимствованиям из русского и немецкого языков. Так, например, русскоязычное происхождение имеют жаргонизмы dniewalny ‘дневальный’, nowobraniec ‘новобранец’, sztyk ‘штык’, kabura ‘кобура’ и др.

Из российских военных реалий пришли такие понятия, как kyłycz ‘килич (тип турецкой сабли)’, lampasy ‘лампасы’, podwoda (от рус. подвода) ‘реквизированное у местного населения транспортное средство, чаще всего телега’, taczanka (от рус. тачанка) ‘двухколёсная тележка для перевозки станкового пулемёта’, и такие элементы наведения порядка, как kantowanie łóżka (от рус. окантовка кровати) ‘отглаживание кровати табуретом’.

Часть лексики пришла в польский военный жаргон из нелитературных образований русского языка, например: из российского военного жаргона – bumaga (от рус. бумага) ‘документ любого рода (пропуск, командировочное удостоверение и т.п.)’, dziadźka (от рус. дядька) ‘старослужащий солдат, назначенный приказом для обучения новобранца’; из жаргона учащихся кадетских корпусов – sugubyj (от рус. сугубец ‘кадет первого года обучения’) ‘младший по сроку службы военнослужащий’; из территориальных диалектов русского языка – ciumiczka (от рус. чумичка) ‘разливная ложка’, riadno (от рус. рядно ‘толстый холст из пеньковой или грубой льняной пряжи, а также изделия из этого холста’) ‘вязанка соломы обёрнутая полотном (использовалась как матрас)’.

Также отмечаются многочисленные лексические заимствования из немецкого языка, причём часть из них попала в польский военный жаргон из германской армии (frajter (от нем. der Gefreite) ‘ефрейтор’, rajzentaszka (от нем. die Reisetasche ‘саквояж, дорожная сумка’) ‘чемодан’, regiment (от нем. das Regiment) ‘полк’), а часть – из австро-венгерской (gwer (от нем. das Gewehr ‘винтовка, карабин’) ‘карабин’, mörser (от нем. der Mörser ‘мортира, миномёт’) ‘миномёт’, serwusować (от нем.австр. Servus! ‘Привет!’) ‘отдавать воинское приветствие’).

Одновременное воздействие нескольких субкультур привело к тому, что одна и та же военная реалия могла иметь в жаргоне несколько дублетных наименований, представляющих собой заимствования из русского и немецкого языков. Так, например, дозорный в польском военном жаргоне межвоенного периода обозначался как dozorny (от рус. дозорный), flankierz (возможно от нем. flankieren ‘вести фланговый огонь’), szperacz (от пол. szperać ‘усердно разыскивать’) (примеры польских военных жаргонизмов периода 1918-1939 гг. взяты из [15]).

После Второй мировой войны, в годы существования Организации Варшавского договора (1955-1991 гг.) Войско Польское находилось в тесном взаимодействии с Советской Армией (в особенности с той её частью, которая была расквартирована в ПНР и составляла т.н. «Северную группу войск»). Кроме того, значительная часть среднего и высшего командного состава Войска Польского проходила обучение в военных учебных заведениях на территории СССР. Результатом такого тесного и продолжительного сотрудничества стало преобладание в польском военном жаргоне русскоязычных лексических заимствований. Заимствования отмечаются в таких областях лексики, как боевая техника и вооружение (goździk ‘самоходное артиллерийское орудие’ (от названия самоходной гаубицы «Гвоздика»), kałasz ‘автомат АК’, patrony ‘боеприпасы; патроны’), наименование военнослужащих в соответствии с родом их занятий (rozwiedczyk ‘военнослужащий разведподразделения’), элементы как служебной деятельности (strojówka ‘документ, передаваемый в продовольственную службу для обеспечения подразделения питанием, «строёвка»’), так и повседневной жизни (odbój ‘свободное время’ (от отбой ‘команда, после которой военнослужащие отдыхают в ночное время суток’), pokurzyć ‘зажечь сигарету, «подкурить»’, samowolka ‘самовольное оставление территории части, «самоволка»’) военнослужащих. Помимо непосредственных лексических заимствований наблюдаются заимствования определённых комплексных понятий, имеющих хождение исключительно в армейской среде: sprzątać rejony ‘убирать территорию’, apel mundurowу ‘строевой смотр’, (kopać) dwa na dwa bez dna ‘(копать) от забора и до обеда (вид наказания)’ и др. (подробнее см.: [10, с. 333]).

Помимо русскоязычных, в польском военном жаргоне отмечаются заимствования из немецкого языка (giwera ‘автомат AK’ (от das Gewehr ‘винтовка’), glanc ‘вспышка’ (от der Glanz ‘блеск’), pucować ‘чистить’ (от putzen), zahaltować ‘задержать’ (от halten ‘держать’)), а также т.н. «немецкообразные» жаргонизмы (например: szwancparada ‘военный парад’), которые могли проникнуть в военный жаргон как в ходе контактов с представителями различных германских вооружённых сил (вначале Национальной народной армии ГДР, а затем и Бундесвера).

Следствием активного влияния русского языка стало образование семантических дублетов, т.е. семантических (смысловых) вариантов. Таким образом возникли дублеты kałasz и giwera ‘«калаш» (автомат Калашникова)’, samowolka и lewizna ‘«самоволка» (самовольное оставление территории части)’, bażant и spermen ‘«фазан» (студент, призванный после окончания ВУЗа и проходящий обучение в военной школе прапорщиков запаса)’ и др. (примеры современных польских военных жаргонизмов взяты из [13; 14]). Как видно из приведённых примеров, «польские» варианты жаргонизмов либо также являются иноязычными заимствованиями (например, giwera), либо созданы по моделям польского словообразования.

При рассмотрении польского военного жаргона в диахронии, т.е. сопоставлении жаргонной лексики, распространённой в межвоенный период и в настоящее время, была выявлена небольшая часть идентичной лексики (например, cienki ‘сигарета’, działoczyny ‘учения в артиллерии с использованием орудийной стрельбы’), однако большая часть лексического состава подверглась изменению. Развитие лексем либо пошло по пути изменения морфологического признака рода (gwer - giwera), либо по пути усечения основы (batalionowy - baon ‘командир батальона’), либо при сохранении корня начал использоваться другой суффикс или добавилась новая основа (druciarz - drucik, drutociąg ‘связист’ от пол. drut ‘провод’), либо в основу жаргонизма был взят иной внешний отличительный фактор (kanarek - bandaż, muchomor ‘военнослужащий военной жандармерии’ (в первом случае отличительным признаком является цвет околыша форменной фуражки, во втором – цвет форменного ремня, а в третьем – цвет форменного берета)) и др. В жаргонных словосочетаниях изменился один из компонентов при общем сохранении семантики (pogrzeb zapałki ‘«похороны спички»’ - pogrzeb peta ‘«похороны окурка»’ (и то, и другое – вид ритуального наказания «молодого» военнослужащего за обнаруженный на территории части мусор)).

Таким образом, рассмотренные примеры позволяют сделать вывод о существовании в социальных диалектах явлений константности и вариативности единиц лексического уровня языка с преобладанием последнего как в синхронии, так и в диахронии, что, в свою очередь, говорит о возможности применения сформулированных на материале литературного языка принципов лексического варьирования также к нелитературным формам языка.

Литература:

1. Бойко Б.Л. Социология и лексикография русского и немецкого военного жаргонов // Слово в словаре и дискурсе: Сборник научных статей к 50-летию Харри Вальтера. – М.: ООО «Издательство “Элпис”», 2006. – С. 38-46.

2. Гак В.Г. Слово // Языкознание. Большой энциклопедический словарь. – М.: «Большая Российская энциклопедия», 1998. – С. 464.

3. Головин Б.Н. Основы культуры речи. – М.: «Высшая школа», 1988. – 320 с.

4. Горбачевич К.С. Вариантность слова и языковая норма. – Л.: «Наука», 1978. – 238 с.

5. Ивлева Г.Г. О варьировании слов в немецком языке // Вопросы языкознания. 1981. № 6. – С. 121-127.

6. Коровушкин В.П., Перрон В.Е. Лексический субстандарт в немецком военном подъязыке (некоторые понятийно-тематические и словообразовательные особенности) // Слово в словаре и дискурсе: Сборник научных статей к 50-летию Харри Вальтера. – М.: ООО «Издательство “Элпис”», 2006. – С. 268-278.

7. Крысин Л.П. Словообразовательные варианты и их социальное распределение // Актуальные проблемы лексикологии. Вып. 2, ч. 1. – Новосибирск, 1969. – С. 11-12.

8. Нечаевский В.О. Проблема описания отношений вариантности единиц лексического уровня языка: опыт исследования // Вестник Военного университета, № 3, сентябрь 2009 г. – М.: Военный университет, 2009. – С. 136-141.

9. Нечаевский В.О. Диахронический подход к варьированию единиц лексического уровня языка: постановка проблемы // Вестник Военного университета, № 2 (26), июнь 2011 г. – М.: Военный университет, 2011. – С. 73-78.

10. Нечаевский В.О. Влияние советской военной субкультуры на формирование польского военного жаргона (вариационный подход) // Современная славистика и научное наследие С.Б. Бернштейна: Тезисы докладов международной научной конференции (Москва, МГУ им. М.В. Ломоносова, филологический факультет, 15-17 марта 2011 г.): / Сост. А.Ф. Журавлёв, Н.Е. Ананьева. – М.: Институт славяноведения РАН, 2011. – С. 332-334.

11. Солнцев В.М. Язык как системно-структурное образование. 2-е изд., доп. – М.: «Наука», 1977. – 341 с.

12. Швейцер А.Д. Литературный английский язык в США и Англии. – М.: «Едиториал УРСС», 2003. – 200 с.

13. Jędrzejko M. Koty, wicki i rezerwa: zwyczaje, obrzędy i język “fali”. – Warszawa: Departament Wychowania i Promocji Obronności Ministerstwa Obrony Narodowej: «Konjan», 2002. – 183 s.

14. Pasławski W. 540 Dni w armii. – Kraków: wyd. «Cracovia», 2000.

15. Wasilewski P. Zarys historii nieformalnej obyczajowości żołnierskiej. – Toruń: wyd. Adam Marszałek, 2008. – 250 s.