К.и.н., доцент Кибардина Т.А.

Тобольская государственная социально-педагогическая академия им. Д.И.Менделеева

Рукописная книга и её функции в русской культуре первой половины XIX века в воспоминаниях современников

Кибардина Т. А.

канд. ист. наук

В истории русской культуры рукописная книга занимала прочные позиции и отражала отдельные тенденции в духовном развитии общества. Печатная книга отнюдь не вытеснила рукописную, но способствовала обретению ею новых дополнительных функций, актуальных для русских читателей первой половины XIX в. Отдельные вопросы бытования рукописной книги в XVIII–XIX в. представлены в работах С. П. Луппова, И. Е. Баренбаума, И. Ф. Мартынова, В. Н. Волковой и других исследователей. В данной статье отражены отдельные аспекты бытования рукописной книги в русской обществе на основе анализа мемуарной литературы современников эпохи. Мемуарный источник, в силу своей субъективности позволяет изучить читателя рукописной книги как выразителя интеллектуальных и духовных потребностей своих современников. Кроме того, мемуарная литература представляет собой вид массового источника, что весьма важно при анализе отдельных фактов истории и культуры.

Согласно мемуарным свидетельствам, рукописная книга на протяжении XVIII – первой половины XIX в. составляла значительную часть книжного репертуара в круге чтения современников. Она находила своего читателя в различных социально-культурных нишах, а её содержание определялось целым рядом социально-культурных факторов.

В эпоху правления Александра I рукописная книга, согласно воспоминаниям современников, становится заметным фактом русской действительности. Для рукописной книги, традиционной для русской культуры, с конца XVIII в. в качестве основной закрепляется функция распространения официально запрещённой информации [Баренбаум 1975, с.216]. Нелегальная литература имела, как правило, политическую окраску и содержала критическую оценку каких-либо явлений отечественной действительности. Именно нелегальная рукописная литература явилась одной из форм преодоления государственных механизмов давления на печать. Особенно актуальной нелегальная рукописная книга становилась в периоды усиления государственной реакции [Баренбаум 1975, с.215].

Н. И. Тургенев в своих воспоминаниях называл «контрабандную рукописную» литературу выразителем общественного мнения в условиях деспотизма. Она являлась своеобразным показателем настроения и направления умов в России и формировала российскую гласность. Нелегальная рукописная книга со времени великой отечественной войны до восстания декабристов дала много талантливых поэтических сочинений, которые свидетельствовали о том, что это было «время оживления, эпоха надежд и здравого смысла и глубокой мысли» [Тургенев 1989, с.282]. В своих мемуарах П. А. Вяземский [Вяземский 2003, с.43] и М. А. Дмитриев [Дмитриев 1985, с.233, 277] выражали сожаление об утрате этих ценных образцов русского поэтического творчества и мечтали об его восстановлении и публикации.

Рукописная литература была разнообразна по содержанию и жанровым формам. Широкое распространение получили рукописи произведений сатирического характера. Продуктом своей эпохи, Д. Завалишин считал, ходившие в публике, известные членам тайных обществ, рукописные язвительные сатиры на русское правительство и его главу. Такими сочинениями были «Триумф» и «Русский Жилблаз», в которых жестоко высмеивались и работа Государственного совета, финансовое расстройство государства, солдатчина и другие негативные явления русской действительности. Члены тайных обществ принимали непосредственное участие в распространении списков, запрещённой к публикации, комедии А. Грибоедова «Горе от ума» по отдалённым губерниям накануне восстания [Завалишин 2003, с.128–129, 131–132, 136]. Пьеса Грибоедова «сводила с ума всю Москву» и была широко известна образованной столичной публике, об этом свидетельствуют воспоминания Ф. Ф. Вигеля [Вигель 2003, с.1014] и Т. П. Пассек [Пассек 1956, с.38]. Таким образом, для современника Александровской эпохи рукописная нелегальная литература являлась значительным элементом той культурной среды, в которой происходило формирование мировоззрения поколения декабристов.

Своеобразным отголоском Александровского либерализма уже в период николаевской реакции было изучение семинаристами в философском курсе трактата «О свободе», в котором утверждалось право каждого на свободу мысли и слова. Об этом писал Н. П. Гиляров-Платонов, познакомившийся с этим трактатом в начале 1840-х гг. по тетрадям и семинарским записям старшего брата, который изучал его «во времена Аракчеева и Магницкого». Подобное использование учащимися тетрадей с записями, лекциями, переводами и т. д. предыдущих поколений учеников было широко распространено в среде учащейся молодёжи. Эти переходящие из поколения в поколение тетради давали уникальную возможность ознакомиться с содержанием предметов несколько шире, чем предполагала учебная программа или мастерство преподавателя. Кроме того, в условиях постоянного дефицита качественных учебных пособий записи учеников являлись своеобразными хрестоматиями. Широко практиковалось их коммерческое переписывание, благодаря этому переписчики знакомились с разнообразной информацией, в том числе и с официально запрещённой [Гиляров-Платонов, с.294].

Восстание декабристов и последовавшая реакция не исключили нелегальную рукописную литературу из сферы бытования, она долгое время входила в круг чтения отдельных категорий читателей. Согласно мемуаристике, все нелегальные рукописи можно поделить на два типа по следующим критериям: по «остроте» их политического содержания и сфере бытования. Первый тип литературы составляли произведения, созданные на «злобу дня», и являлись нежелательными с точки зрения официальной идеологии. Подобная литература широко бытовала в аристократических и литературных салонах, в среде дворянской и разночинной интеллигенции. Второй тип нелегальных рукописей часто был связан с деятельностью политических революционных обществ, содержание их, соответственно, имело ярко выраженный антиправительственный характер. Некоторые мемуаристы считали, что именно государственная политика, основанная на цензурных запретах и ограничениях, провоцировала возникновение оппозиционных настроений в обществе, которые выливались в рукописной форме в политически активную среду [Никитенко 1955, с.18].

Ярким примером литературы первого типа было стихотворение М. Ю. Лермонтова «На смерть поэта», которое очень быстро стало известно в публике, поскольку его распространением занялись друзья автора при помощи писцов. Содержание стихотворения вызвало множество толков: одни признавали его за стихотворение гениальное, других оно возмутило, особенно последнее четверостишие [Семёнов-Тян-Шанский 1990, с.440]. В. П. Бурнашев писал, что государь был лично оскорблён, поскольку получил экземпляр стихотворения по городской почте с надписью: «Воззвание к революции» [Бурнашев 1972, с.186–187]. Поскольку прибавление было написано позднее, то стихи ходили в двух списках: одни с прибавлением, другие без него. В связи с этим возникли слухи, что автор прибавления другой поэт, а Лермонтов благородно принял вину на себя [Муравьёв 1972, с.196]. Реакцию современников на списки лермонтовского стихотворения можно сравнить (судя по количественному отражению в мемуарной литературе) с реакцией общественности на ряд масштабных событий литературно-книжного мира, в хронологических пределах нашего исследования: с конца XVIII в. до середины XIX. Такими «громкими» событиями стали судьба издателя Н. И. Новикова, писателя Н. А. Радищева, трагическая кончина А. С. Пушкина, заключение И. Тургенева на гауптвахту из-за заметки в печати по поводу кончины Н. В. Гоголя и историей публикации письма П. Я. Чаадаева в «Телескопе».

Рукописная книга первого типа отражает различные проявления общественно-литературной жизни общества. Если говорить об узких литературных кругах, то здесь хождение рукописей было обычным делом, поскольку новое литературное произведение первоначально «оценивалось знатоками» искусства и близкими автора. Такова была судьба практически всех литературно-критических сочинений. Но часто случалось, что цензура не пропускала сочинение в печать, и оно продолжало существовать в виде рукописи, а если представляло определённый интерес для публики, распространялось в списках. Так, например, в мемуарах Ф. Ф. Вигеля, есть упоминание о доносе на военных офицеров, которые распространяли стихи «возмутительного содержания», оказавшиеся отрывком пушкинского «Андрея Шенье», не пропущенного цензурой. Распространители и автор были привлечены к ответу в III Отделение тайной канцелярии, а, опальному в то время, поэту пришлось объясняться с императором Николаем I [Вигель 2003, с.1211–1212]. В списках «ходили» сочинения не прошедшие цензуру, например, стихотворения К. С. Аксакова [Никитенко 1955, с.8]. В рукописях распространялись сочинения, которые создавались без расчета на печать из-за ярко выраженного политического смысла. Они, как и стихотворение Лермонтова, создавались по поводу каких-либо значительных событий, их бытование могло иметь относительно широкую аудиторию, как, например, стихи Хомякова [Чичерин 1990, с.297], или критические произведения В. Г. Белинского [Данилевский 1952, с.436]. Обладатели подобных сочинений не подвергались каким-либо гонениям со стороны властных структур, подобные рукописи скорее можно характеризовать как полуофициальные, нежелательные, но и не преступные. Хотя их авторам и распространителям часто приходилось нести ответ за свою творческую деятельность, неофициально, в соответствующих органах. Подобная литература воспринималась обществом так же, как и запрещённая в России печатная литература, например, издания лондонской типографии Герцена.

Состав второго типа нелегальных рукописей имел разнообразный характер. Это были сочинения известных авторов, публикация которых была невозможна и сочинения авторов-любителей, создававших едкие сатиры. Особый род рукописей составляли секретные правительственные документы, основной средой их функционирования были тайные общества и организации. Рукописи подобного рода бытовали в достаточно «благополучной среде». Н. П. Гиляров-Платонов вспоминал о своём политическом воспитании в подростковом возрасте, который пришёлся на вторую половину 1830-х гг., посредством знакомства к секретным спискам документов, хранящихся в усадьбе соседских помещиков. Благодаря грамотным дворовым людям мальчик из семьи деревенского священника познакомился со списками таких документов. Среди них были мнения адмирала Н. С. Мордвинова, которые подавались в Государственный Совет, доклад И. В. Лопухина о молоканах, письма Невзорова по поводу гонений на Библейское общество. Среди документов попадались и рукописи, не попавшие в печать по цензурным соображениям [Гиляров-Платонов 1884, с.255]. Этот факт даёт возможность сделать заключение о том, что дворянские библиотеки и семейные архивы имели запрещённые документы и рукописи, которые формировали у их читателей определённое восприятие государственно-политической реальности.

Наиболее благодатной почвой для распространения запрещённой литературы, в том числе и рукописной, была молодёжь, особенно студенчество. Герцен, вспоминая о своём обучении в Московском университете, писал о хождении среди студентов тетрадок с запрещёнными стихами и комментариям к ним [Герцен 1975, с.124–125]. Последующее поколение студентов увлекалось современными политическими и экономическими учениями западных авторов, которые в рукописях бытовали в среде учащейся молодёжи. Их интерес к запрещённой литературе, как писали мемуаристы, был обусловлен Французской революцией 1848 г. и нерешённостью внутренних российских проблем.

Особенно радикальными идеями выделялся кружок Петрашевского, в воспоминаниях Д. Д. Ахшарумова, содержится утверждение о том, что кружок Петрашевского был не единственным объединением такого рода. На собраниях революционно настроенных петрашевцев обсуждались рефераты на актуальные темы российской действительности. В основе таких обсуждений иногда лежали рукописные копии государственных секретных документов, например, записка А. П. Заблоцкого-Десятовского (сотрудника министра государственных имуществ Киселёва), представлявшая один из секретных правительственных проектов освобождения крестьян, упоминаемая в воспоминаниях П. П. Семёнова-Тян-Шанского [Семёнов-Тян-Шанский 1990, с.302–303]. В рукописях распространялись произведения литераторов, критиков и сочинителей-любителей. Молодёжь увлекалась сочинениями литераторов демократического лагеря, которые утверждали в литературе принципы реализма (натурализма). Кумиром молодёжи того времени был В. Г. Белинский, особенно взволновало петрашевцев известное письмо критика, написанное по поводу «Переписки с друзьями» Н. В. Гоголя. Письмо горячо обсуждалось членами кружка, переписывалось и распространялось, а впоследствии фигурировало в судебном деле, как запрещённое. Подобным же образом, в списках обращалась сатирическая статья А. Герцена, в которой зло сравнивались столицы, Санкт-Петербург и Москва [Семёнов-Тян-Шанский 1990, с.302–303]. После ареста петрашевцев экземпляры списков этих сочинений были конфискованы и переданы в III Отделение. Упоминается в мемуарах о чтении на собраниях петрашевцев, не пропущенных цензурой стихов и переводов С. Ф. Дурова. Среди «опасных» сочинений авторов-любителей в воспоминаниях фигурирует сочинение офицера Н. П. Григорьева «Солдатская беседа». Автор довольно резко отзывался об императоре и положении в России в целом, за что получил самое жестокое наказание – пятнадцать лет каторги [Милюков 1990, с.264–265]. Печальный опыт петрашевцев не надолго поубавил пыл соотечественников, А. В. Никитенко 31 мая 1862 г. в своём дневнике писал о публичной гражданской казни Обручева за распространение «возмутительного сочинения против государя и верховной власти» [Никитенко 2005, с.356].

«Писаная» литература была следствием крайней строгости цензуры, эта мысль характерна для мемуаристов различных политических взглядов.

Литература:

1. Баренбаум И. Е. Некоторые актуальные проблемы изучения истории русской (рукописной и печатной) нелегальной революционной книги // Рукописная и печатная книга. М., 1975. С. 216.

Источники:

1. Бурнашев, В. П. Михаил Юрьевич Лермонтов в рассказах его гвардейских однокашников [Текст] / В. П. Бурнашев // М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. – М., 1972. – С. 169–194.

2. Вигель, Ф. Ф. Записки [Текст] : в 2 кн. Кн. 2. / Ф. Ф. Вигель. – М. : Захаров, 2003. – 752 с. – (Серия «Биографии и мемуары»).

3. Вяземский, П. А. Старая записная книжка, (1813–1877 гг.) [Текст] / П. А. Вяземский. – М. : Захаров, 2003. – 960 с. – (Серия «Биографии и мемуары»).

4. Герцен, А. И. Былое и думы [Текст] / А. И. Герцен. – М. : Дет. лит., 1975. – 576 с.

5. Гиляров-Платонов, Н. П. Из прожитого [Текст] / Н. П. Гиляров-Платонов // Рус. вест. – 1884. – 172. – июль. – С. 250–300; Т 173. – сент. – С. 229–293.

6. Данилевский, Г. П. Знакомство с Гоголем [Текст]: (Из литературных воспоминаний) / Г. П. Данилевский // Гоголь в воспоминаниях современников. – М., 1952. – С. 434–463.

7. Дмитриев, М. А. Мелочи из запаса моей памяти [Текст] / Дмитриев М. А. // Московские элегии: стихотворения. Мелочи из запаса моей памяти. – М., 1985. – С. 141–302.

8. Завалишин, Д. Воспоминания [Текст] / Д. Завалишин. – М. : Захаров, 2003. – 608 с. – (Серия «Биографии и мемуары»).

9. Милюков, А. П. Фёдор Михайлович Достоевский [Текст] / А. П. Милюков // Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. – М., 1990. – Т. 1. – С. 259–290.

10. Муравьёв, А. Н. Знакомство с русскими поэтами [Текст] / А. Н. Муравьёв // М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. – М., 1972. – С. 195–199.

11. Никитенко, А. В. Дневник [Текст] : в 3 т. Т. 2. (1858 – 1865 гг.). / А. В. Никитенко. – М. : Худож. лит., 1955. – 652 c. – (Литературные мемуары).

12. Никитенко, А. В. Записки и дневник [Текст] : в 3 т. Т. 2. / А. В. Никитенко. – М. : Захаров, 2005. – 608 с. – (Серия «Биографии и мемуары»).

13. Пассек, Т. П. Из дальних лет [Текст] / Т. П. Пассек // Герцен в воспоминаниях современников. – М., 1956. – С. 25–67.

14. Семёнов-Тян-Шанский, П. П. Из «Мемуаров» [Текст] / П. П. Семёнов-Тян-Шанский // Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. – М., 1990. – Т. 1. – С. 291–311.

15. Семёнов-Тян-Шанский, П. П. Из «Мемуаров» [Текст] / П. П. Семёнов-Тян-Шанский // Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. – М., 1990. – Т. 1. – С. 291–311.

16. Тургенев, Н. И. Россия и русские [Текст] / Н. И. Тургенев // Русские мемуары: избранные страницы, (1800–1826 гг.). – М., 1989. – С. 241–328.

17. Чичерин, Б. Н. Воспоминания [Текст] / Б. Н. Чичерин // Русские мемуары: избранные страницы, (1826–1856 гг.). – М., 1990. – С. 166–306.