Ограничение свободы выражения мнения с целью защиты нравственности в решениях Конституционного Суда Российской Федерации и Европейского Суда по правам человека

К.ф.н., Куликова С.А.,

Саратовский государственный научно-исследовательский университет, Россия

ОГРАНИЧЕНИЕ СВОБОДЫ ВЫРАЖЕНИЯ МНЕНИЯ C ЦЕЛЬЮ ЗАЩИТЫ НРАВСТВЕННОСТИ В РЕШЕНИЯХ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ И ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

Согласно части 1 статьи 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ. Однако частью 2 этой же статьи устанавливается возможность ограничения этих свобод в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации и прав других лиц и т.д.

Конституцией Российской Федерации каждому гарантируются свобода мысли и слова, свобода выражения мнений и убеждений, право искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом, свобода массовой информации (части 1, 3, 4, 5 статьи 29).

Одновременно часть 3 статьи 55 Конституции Российской Федерации устанавливает, что «права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены … в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства».

Одним из наиболее спорных вопросов сегодняшнего дня является ограничение свободы слова в целях защиты нравственности.

Как пишет бывший главный секретарь Европейского Суда Мишель де Сальвиа, «по мнению Суда, исходя из национальных правовых систем государств-участников трудно вывести общее европейское понятие нравственности, так как идеи, которыми руководствуются законодатели, меняются во времени и пространстве, особенно в эпоху, характеризующуюся стремительной и глубокой эволюцией общественного мнения, в том числе и в понимании нравственности»[1].

Судья Конституционного Суда К.В. Арановский указывает: «Признание человека высшей ценностью, охрана достоинства личности основаны, кроме прочего, на том, что в гражданском общении только человеческая личность способна быть носителем нравственных начал. Государство же, обязанное охранять достоинство личности, должно воздерживаться от его умаления и не вправе притязать на руководство личной нравственностью». По его мнению, государство не должно присваивать себе «высший нравственный авторитет, умаляя нравственное достоинство человека»[2].

В практике ЕСПЧ неоднократно встречаются дела, связанные с ограничением свободы выражения мнения в защиту нравственности. Классическим примером является дело «Мюллер против Швейцарии», когда художник и организаторы выставки его картин были оштрафованы национальным судом на основании правовых положений, запрещающих непристойные публикации. В решении по делу Мюллера существенную роль сыграло то, что выставка была открыта для посещения широкой публики, она была бесплатной и без возрастных ограничений.

Доступ детей к непристойным материалам – важный аргумент для Европейского Суда, это нашло подтверждение и в деле «Хэндисайд против Соединенного Королевства», в котором рассматривалась жалоба заявителя, опубликовавшего и распространившего среди учащихся книгу, признанную британскими властями непристойной[3].

Конституционный Суд РФ так же рассматривал жалобы на несоразмерные ограничения свободы слова в целях защиты нравственности. Это, например, дела о нецензурных выражениях в печати[4], об обоснованности привлечения к уголовной ответственности за действия, связанные с распространением порнографических материалов или предметов, при отсутствии закона, определяющего понятие «материалы и предметы порнографического характера», а также правила оборота такого рода продукции[5].

Другим вариантом конфликта между защитой нравственности свободой выражения может служить Определение Конституционного Суда по делу о противоречии Конституции РФ Закона Рязанской области от 3 апреля 2006 года N 41-ОЗ «О защите нравственности и здоровья детей в Рязанской области»[6].

В законодательных актах Рязанской области содержатся положения, которые запрещают пропаганду гомосексуализма, кроме того вводится административная ответственность в виде штрафа за такого рода пропаганду.

В связи с этим администрация города отказывает в согласовании проведения шествий и пикетирований, если их целью является такая пропаганда. Кроме того, граждане, демонстрировавшие рядом со зданием школы плакаты с текстами «Гомосексуализм - это нормально» и «Я горжусь своей гомосексуальностью», были признаны мировым судом виновными в совершении соответствующего правонарушения и оштрафованы.

В своей жалобе в Конституционный Суд Российской Федерации привлеченные к ответственности граждане просят признать противоречащими статьям 19, 29 и 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации соответствующую статью Закона Рязанской области, согласно которой публичные действия, направленные на пропаганду гомосексуализма среди несовершеннолетних, влекут административную ответственность в виде штрафа.

В своем решении Конституционный Суд указал, что опасность пропаганды гомосексуализма состоит в том, что она способна нанести вред здоровью, нравственному и духовному развитию, в том числе сформировать искаженные представления о социальной равноценности традиционных и нетрадиционных брачных отношений».

Отвечая на вопрос, насколько соразмерно ограничения свободы слова в данном случае, Конституционный Суд пояснил, что «законы Рязанской области «О защите нравственности детей в Рязанской области» и «Об административных правонарушениях» не закрепляют какие бы то ни было меры, направленные на запрет гомосексуализма или его официальное порицание, не содержат признаков дискриминации, по своему смыслу не допускают избыточные действия органов публичной власти». Кроме того, указанный вид пропаганды запрещается только среди несовершеннолетних, т.е. среди лиц, лишенных в силу возраста возможности самостоятельно критически оценить такую информацию.

В связи с этим ограничения свободы слова, установленные законами Рязанской области, признаны Конституционным Судом оправданными и соразмерными.

Указанное решение находится в явном противоречии с позициями Совета Европы. Так, согласно Рекомендации CM/Rec(2010)5 Комитета министров Совета Европы странам-членам о мерах борьбы с дискриминацией на основании сексуальной ориентации или гендерной идентичности страны-члены должны принять надлежащие меры по обеспечению, в соответствии со Статьей 10 Конвенции, того, чтобы право на свободу выражения эффективно использовалось, без дискриминации на основании сексуальной ориентации или гендерной идентичности, включая свободу получения и распространения информации по темам, относящимся к сексуальной ориентации или гендерной идентичности (§ 13).

Специально указывается, что «страны-члены должны принять надлежащие меры по предотвращению ограничений эффективного использования прав на свободу выражения и мирных собраний, в результате нарушения юридических или административных норм, например, на основе общественного здоровья, общественной нравственности и общественного порядка...» (§ 16). Таким образом, ссылки на защиту нравственности при запрете подобных мероприятий Совет Европы не считает обоснованными.

Противоречия в понимании возможности ограничения пропаганды гомосексуализма из соображений нравственности нашли свое продолжение в деле «Алексеев против России» от 21 октября 2010 г.

Так, Правительство, объясняя запрет подобных шествий и пикетирований, подчеркнуло, что любая пропаганда гомосексуальности несовместима с «религиозными убеждениями большинства населения», как это дали ясно понять в своих заявлениях религиозные организации, призывавшие к запрету. Они заявили, что разрешение гей-парадов было бы воспринято верующими как намеренное оскорбление их религиозных чувств и как «ужасное унижение их человеческого достоинства». Правительство сослалось на Международный Пакт об экономических, социальных и культурных правах и Международный Пакт о гражданских и политических правах, которые гарантируют каждому уважение и защиту его религиозных и моральных убеждений и право воспитывать своих детей в соответствии с ними. Оно утверждало, что разрешение гей-парадов нарушило бы права тех людей, чьи религиозные и моральные убеждения связаны с негативным отношением к гомосексуальности. Оно заключило на основе этого, что государство должно учитывать требования ведущих религиозных организаций, и что «демократическое государство должно защищать общество от деструктивного влияния на его моральные основы и защищать человеческое достоинство граждан, включая верующих».

Однако Европейский Суд не согласился, что при проведении подобных мероприятий пострадала бы общественная нравственность, поскольку ни на одном этапе не предполагалось, что мероприятие будет включать в себя графическую демонстрацию непристойности, участники не собирались демонстрировать наготу, привлекать к сексуально провокационному поведению или критиковать общественную нравственность или религиозные взгляды.

Таким образом, Европейский Суд оценивал форму проведения предполагаемых мероприятий, и не усмотрев действий, которые бы могли шокировать невольных зрителей или оскорбить общественную мораль, посчитал проведение подобных мероприятий приемлемым.

Конституционный Суд РФ не рассматривал поведения или одеяния участников, а возражал против самого факта, что они хотят открыто идентифицировать себя и пропагандировать гомосексуализм, положительную оценкут.е. как геи или лесбиянки, каждый по отдельности или как группа лиц. Правительство, в частности, признало, что власти остались бы в рамках своей терпимости к гомосексуальному поведению, если бы оно не выходило за пределы строго частной сферы в сферу, доступную широкой общественности (там же, в конце).

Московские власти учли только один фактор – общественное противостояние мероприятию, а также собственные взгляды чиновников относительно нравственности.

61. Правительство также указало, что среди стран-членов Совета Европы отсутствует консенсус относительно степени принятия гомосексуальности в разных странах. Согласно их мнению, «такие отношения в некоторых странах разрешаются, в других они существенно ограничены». По этой причине они утверждали, что национальные власти лучше информированы о том, что может оскорбить верующих в соответствующих сообществах. Для иллюстрации этого утверждения Правительство сослалось на дело Даджен против Соединенного Королевства (22 октября 1981 года, §§ 56-58, серия A номер 45), в котором Суд обсуждал различия моральных и культурных ценностей в контексте уголовной ответственности за гомосексуальное поведение, которое существовало на тот момент времени в Северной Ирландии, подчеркнув, что они не придерживаются заключения, к которому в этом деле пришел Суд. Оно также цитировало в значительной степени дело Мюллер и другие против Швейцарии (24 мая 1988 года, серия A номер 133), где Суд поддержал меры властей по ограничению общего доступа на выставку картин, изображавших «грубые сексуальные отношения, в частности, между людьми и животными». Оно предложило рассматривать гей-парады с той же точки зрения, принимая во внимание интересы невольных зрителей, особенно детей. По их мнению, любая форма восхваления гомосексуального поведения должна быть ограничена частной обстановкой или осуществляться в специальных местах встреч с ограниченным допуском. Они добавили, что такие клубы, бары и развлекательные заведения открыто существуют в Москве (приведя список двадцати четырех примеров таких мест) и успешно посещаются, власти не мешают их деятельности.

62. По мнению Правительства, общество в Москве еще не готово принять проведение гей-парадов в городе, в отличие от западных стран, где такие праздники проходят регулярно. Таким образом, обязанностью властей было продемонстрировать чувствительность к существующему публичному негодованию в связи с любыми открытыми проявлениями гомосексуальности. С этой целью они процитировали известного российского артиста, чей сценический образ эксплуатирует преувеличенные гомосексуальные стереотипы, который заявил, что гей-парады проводиться не должны. Они также сослались на заявление, сделанное организацией под названием «Союз православных граждан», который обещал провести массовый протест, «если гомосексуалы попробуют провести шествие в Москве». Также было процитировано заявление Русской православной церкви, выступившей против гей-парада как пропаганды греха, равно как и заявление верховного муфтия России, который угрожал массовыми протестами мусульман России, «а также всех нормальных людей» в случае проведения парада. Они также процитировали, хотя и сослались на это мнение как крайнее, главу мусульманской общины Нижнего Новгорода, который заявил, что «в случае необходимости, гомосексуалов нужно забивать камнями».

63. Наконец, Правительство указало, что запрет гей-парадов в Москве был поддержан Комиссаром по правам человека Совета Европы. Они сослались на заявление, переданное в новостях, хотя они не упомянули, что это заявление было опровергнуто Комиссаром (см. пункт 52 выше).

(b) Заявитель

65. Ни одну из трех правомерных целей, которые преследовало Правительство, а именно защиту общественной безопасности и предотвращение беспорядков, защиту нравственности и защиту прав и свобод других – заявитель не рассматривал как приемлемую. Он утверждал, что ссылка на защиту нравственности не была оправданной, так как определение «нравственности» Правительством включало в себя только отношения, доминирующие в общественном мнении, и не учитывало понятия разнообразия и плюрализма. Более того, мероприятия не могли по своей природе затрагивать нравственность, так как были задуманы как демонстрации в поддержку прав человека и гражданских свобод для защиты и достижения равноправия сексуальных меньшинств. В своих уведомлениях или публичных заявлениях организаторы никогда не высказывали намерения демонстрировать обнаженную натуру или откровенно сексуальное или провокационное поведение или материалы. Правительство не показало, что предложенные мероприятия могли нанести какой-либо вред обществу или третьим лицам. Наоборот, заявитель утверждал, что мероприятия принесли бы пользу российскому обществу благодаря продвижению идей терпимости и уважения к правам геев и лесбиянок.

2. Оценка Суда

61. Как многократно указывалось в решениях Суда, не только демократия является фундаментальным признаком Европейского публичного порядка, но и Конвенция была разработана для продвижения и поддержания идеалов и ценностей демократического общества. Демократия, как подчеркивал Суд, является единственной политической моделью, предусмотренной в Конвенции, и единственной, совместимой с ней. Согласно букве второго части Статьи 11, а также Статей 8, 9 и 10 Конвенции, единственно возможным оправданием для вмешательства для осуществления любого из прав, предусмотренных в этих статьях, является такое оправдание, которое может проистекать из «демократического общества» (см. Рефах Партизи (Партия благоденствия) и другие против Турции [GC], номера 41340/98, 41342/98, 41343/98 и 41344/98, §§ 86-89, ECHR 2003-II, и Христианско-демократическая народная партия, [указано выше]).

71. Обращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Суд отмечает, что Правительство привело две причины для установления запрета мероприятий, организованных заявителем.

72. Его первый аргумент, являющийся также основанием, по которому мероприятия были запрещены национальными властями, связан с соображениями безопасности участников и предотвращением беспорядков. Оно утверждало, что московские власти, получив множество протестных обращений, осознали, что любое такое мероприятие вызовет значительное противостояние с различными группами, которые выступают против любых демонстраций, поддерживающих или защищающих интересы лесбиянок, геев или других сексуальных меньшинств. Однако не все заявления, процитированные Правительством (параграф 62 выше), были абсолютно одинаковыми. Некоторые протестующие, такие, например, как Православная церковь, лишь выражали свое возражение против мероприятий и против общей идеи того, что люди являются гомосексуалами и идентифицируют себя в качестве таковых. Другие, как, например, верховный муфтий, сообщили властям о намерении выступить с протестом против мероприятий, а глава мусульман Нижнего Новгорода угрожал насилием.

73. Суд ранее подчеркивал в этой связи, что свобода собраний, предусмотренная Статьей 11 Конвенции, защищает демонстрацию, которая может раздражать или оскорблять лиц, выступающих против идей или целей, которые она пытается продвигать (см. Станков и Объединенная македонская организация «Ilinden» против Болгарии, №№ 29221/95 и 29225/95, § 90, ECHR 2001-IX). Участники должны иметь возможность проводить демонстрацию без страха, что они будут подвергнуты физическому насилию со стороны своих оппонентов. Таким образом, обязанностью государств, подписавших Конвенцию, является принятие надлежащих мер для того, чтобы законные демонстрации проходили мирно (см. Платформа “Врачи за жизнь”, цит. выше, §§ 32 и 34).

74. Суд не может принять аргумент Правительства о том, что эти обращения необходимо рассматривать как общий показатель того, что шествие гей-прайда и пикетирование могли потенциально стать причиной общественных беспорядков. Первая группа обращений, призывающих к запрету мероприятий, так как авторы обращений считают их безнравственными, не содержит угрозы непосредственного противодействия мероприятиям и не имеет значения для соображений безопасности. Их можно было принять во внимание только в отношении наложения ограничений, необходимых для защиты нравственности – вопрос, которой будет отдельно обсуждаться ниже.

75. Следующая группа обращений, демонстрирующая намерение авторов участвовать в акциях протеста во время мероприятий, так как они находят их недопустимыми, напротив, требовала тщательного изучения с точки зрения безопасности. В качестве общего правила, если существует серьезная опасность насильственных демонстраций протестующих лиц, Суд предоставляет национальным властям широкую свободу в выборе средств для того, чтобы собрания состоялись без нарушений (см. Платформа “Врачи за жизнь”, указ. цит.). Однако простое существование риска недостаточно для запрета мероприятия: проводя оценку, власти должны сформулировать конкретные предположения относительно потенциального масштаба беспорядков, для того чтобы оценить ресурсы, необходимые для нейтрализации угрозы насильственных столкновений (см. Баранкевич, цит. выше, § 33). В настоящем деле не было проведено никакой предварительной оценки рисков, связанных с протестными демонстрациями. Последующие события показали, что потенциально могло быть, в общей сложности, около сотни протестующих, что является значительным, но никак не чрезмерным числом для такого города, как Москва. Более того, Суд отмечает, что лишь некоторые из обращений, процитированные Правительством, выражали намерение протестующих использовать незаконные средства. Правительство не представило никаких соображений относительно того, собирался ли кто-то из авторов петиций подать уведомление о своих контр-демонстрациях. Если бы они это сделали, власти могли бы предпринять меры по обеспечению того, чтобы оба мероприятия прошли мирно и с соблюдением закона, позволив обеим сторонам достичь цели выражения своих взглядов без столкновений друг с другом. Именно московские власти должны были обратиться к потенциальным протестующим, либо сделав публичное заявление, либо ответив отдельно на каждую петицию, чтобы напомнить им о необходимости придерживаться законных рамок при проведении каких-либо протестных акций.

76. Что касается заявлений, призывающих к насилию и возбуждающих вражду в отношении участников публичного мероприятия, таких, как заявление мусульманского священника из Нижнего Новгорода, который, как сообщалось, заявил, что гомосексуалов нужно забивать до смерти камнями (см. параграф 62 выше), а также единичных случаев угроз применения насилия на практике, эти вопросы могли быть должным образом разрешены путем привлечения к ответственности соответствующих лиц. Однако не похоже, чтобы власти в данном деле отреагировали на призыв священника к насилию каким-либо иным образом, кроме как путем запрета мероприятия, которое он осудил. Используя столь откровенно незаконные призывы в качестве основания для запрета, власти по сути санкционировали намерения лиц и организаций, которые ясно и умышленно собирались сорвать мирную демонстрацию в нарушение закона и общественного порядка.

77. В свете установленного выше, Суд приходит к выводу, что Правительство не провело адекватной оценки риска для безопасности участников мероприятий и в отношении нарушения общественного порядка. Он повторяет, что если бы любая возможность напряжения и раздраженного обмена мнениями между противостоящими группами во время демонстрации была бы причиной для ее запрета, то общество лишилось бы возможности выслушать различающиеся точки зрения по любому вопросу, который оскорбляет чувствительность мнения большинства (см. Станков и Объединенная македонская организация «Ilinden», цит. выше, § 107). В настоящем деле Суд не может согласиться с утверждением Правительства о том, что угроза была настолько большой, что необходимо было принимать такие жесткие меры, как запрет всего мероприятия, и делать это каждый раз в течение трех лет. Более того, судя по публичным заявлениям, сделанным мэром Москвы, а также замечаниям Правительства, если бы риски безопасности играли какую-то роль в решении властей установить запрет, они в любом случае являлись второстепенными по сравнению с соображениями общественной нравственности.

78. Суд отмечает, что мэр Москвы неоднократно выражал свою решимость не допустить проведение гей-парадов и схожих мероприятий, так как, судя по всему, считал их проведение неуместным (см. параграфы 7, 8, 10, 16 и 24 выше). Правительство в своих замечаниях также указало, что такие мероприятия должны быть запрещены в принципе, поскольку пропаганда гомосексуальности несовместима с религиозными доктринами и моральными ценностями большинства, и может быть пагубной для детей и уязвимых взрослых.

79. Однако Суд отмечает, что эти причины не относятся к основаниям для запрета или иного ограничения публичного мероприятия в силу национального законодательства. Соответственно, такие аргументы не использовались во время национальных процедур, которые фокусировались на вопросах безопасности. Суд не уверен, что Правительство имеет право на этом этапе заменять одну правомерную цель, защищаемую Конвенцией, на другую, которой не давалась никакая оценка в рамках национальных процедур. Более того, он полагает, что в любом случае запрет был непропорциональным по отношению к обеим заявленным целям.

80. Суд напоминает, что гарантии Статьи 11 Конвенции применяются ко всем собраниям, кроме тех, организаторы и участники которых высказывают намерения совершения насильственных действий или каким-либо иным образом отрицают основы «демократического общества» (см. Г. Против Германии, номер 13079/87, решение Комиссии от 6 марта 1989 года, Решения и Доклады (DR) 60, с. 256, и Христиане против расизма и фашизма против Соединенного Королевства, решение Комиссии от 16 июля 1980 года, DR 21, с. 138). Как указал Суд в деле Сергей Кузнецов против России (номер 10877/04, § 45, 23 октября 2008 года): “любые меры, связанные с вмешательством в свободу собраний и выражения, кроме случаев призыва к насилию или отвержения демократических принципов, – при этом, какими бы шокирующими и неприемлемыми ни казались властям отдельные взгляды или высказывания – наносят ущерб демократии и часто даже опасны для нее.”

81. Далее Суд отмечает, что было бы несовместимым с фундаментальными ценностями Конвенции, если бы условием реализации группой меньшинства прав, закрепленных в Конвенции, было бы ее принятие большинством. В таком случае права группы меньшинства на свободу религии, выражения мнения и собрания были бы скорее чисто теоретическими, нежели практически осуществимыми и эффективными, как требует Конвенция (см. Артико против Италии, 13 мая 1980 года, § 33, серия A номер 37, и Баранкевич, цитирован выше, § 31).

82. В настоящем деле, внимательно изучив все имеющиеся в его распоряжении материалы, Суд не находит, что мероприятия, организованные заявителем, вызвали бы такой уровень конфликта, на который указывало Правительство. Целью шествий и пикетирования, как заявлялось в уведомлениях о данных мероприятиях, было продвижение уважения прав и свобод человека и призыв к толерантному отношению к сексуальным меньшинствам. Мероприятия должны были проходить в формате шествия и пикетирования, участники которых держали бы плакаты и делали заявления через звукоусилители. Ни на одном этапе не предполагалось, что мероприятие будет включать в себя графическую демонстрацию непристойности, сравнимую с выставкой в деле Мюллер и другие (цитировано выше), на которое ссылалось Правительство. Заявитель указывал, и это не оспаривалось Правительством, что участники не собирались демонстрировать наготу, привлекать к сексуально провокационному поведению или критиковать общественную нравственность или религиозные взгляды. Более того, из комментариев мэра (см., в частности, пункты 16 и 24 выше) и замечаний Правительства следовало, что власти возражали не против поведения или одеяния участников, а против самого факта, что они хотят открыто идентифицировать себя как геи или лесбиянки, каждый по отдельности или как группа лиц. Правительство, в частности, признало, что власти остались бы в рамках своей терпимости к гомосексуальному поведению, если бы оно не выходило за пределы строго частной сферы в сферу, доступную широкой общественности (там же, в конце).

83. Для оправдания такого подхода Правительство требовало широкой свободы усмотрения в предоставлении гражданских прав людям, идентифицирующим себя в качестве геев и лесбиянок, ссылаясь на предполагаемое отсутствие европейского консенсуса в отношении к сексуальным меньшинствам. Суд не может согласиться с таким толкованием. Очевидно, что существует давний европейский консенсус, отраженный в прецедентном праве, в таких вопросах, как отмена уголовной ответственности за гомосексуальные отношения между взрослыми (см. Даджеон, цитировано выше; Норрис против Ирландии, 26 октября 1988 года, серия A номер 142; и Модинос против Кипра, 22 апреля 1993 года, серия A номер 259), доступ гомосексуалов к службе в вооруженных силах (см. Смит и Грейди против Соединенного Королевства, номера 33985/96 и 33986/96, ECHR 1999-VI), предоставление родительских прав (см. Сальгейру да Сильва Моута против Португалии, номер 33290/96, ECHR 1999-IX), равенство в налогообложении и в отношении права наследовать договор найма жилья после смерти партнера (см. Карнер против Австрии,номер 40016/98, ECHR 2003-IX); более недавние примеры включают равный возраст согласия в уголовном законодательстве для гетеросексуальных и гомосексуальных актов (см. Л. и В. Против Австрии, номера 39392/98 и 39829/98, ECHR 2003-I). В то же время остаются вопросы, по которым пока не достигнут европейский консенсус, такие, как разрешение однополым парам усыновлять детей (см. Фретте против Франции, номер 36515/97, ECHR 2002-I, и Е.Б. против Франции [GC], номер 43546/02, ECHR 2008...) и право на брак, и Суд подтвердил, что национальные власти пользуются в этих вопросах широкой свободой усмотрения. Это, однако, не освобождает Суд от необходимости проверки в каждом индивидуальном деле, не превысили ли власти границы своей свободы усмотрения, действуя произвольно или иным образом. На самом деле, Суд установил, что свобода усмотрения государства идет рука об руку с европейским контролем (см. Хэндисайд против Соединенного Королевства, 7 декабря 1976 года, § 49, серия A номер 24). Ссылка Правительства на концепцию «суда четвертой инстанции» (см. § 58 выше) не может помешать Суду в исполнении своих обязанностей в указанном отношении в соответствии с Конвенцией и сформированным прецедентным правом.

84. В любом случае, отсутствие европейского консенсуса по этим вопросам не имеет никакого отношения к настоящему делу, поскольку предоставление материальных прав гомосексуальными лицам коренным образом отличается от признания их права бороться за эти права. Не существует никакой неопределенности относительно признания другими государствами-членами права людей открыто идентифицировать себя в качестве геев, лесбиянок или любого иного сексуального меньшинства, продвигать свои права и свободы, в частности, посредством реализации своей свободы мирных собраний. Как правильно указало Правительство, демонстрации, схожие с теми, которые запрещены в настоящем деле, являются обычными в большинстве европейских стран. Следует также отметить, что в деле Бачковский и другие именно национальные власти первыми признали незаконный характер запрета, изначально наложенного на такие шествия, когда такой запрет был отменен апелляционным судом (цитировано выше, § 22).

85. В связи с этим Суд не может принять возражение Правительства о широкой свободе усмотрения в настоящем деле. Он напоминает, что любое решение, ограничивающее реализацию свободы собраний, должно быть основано на адекватной оценке соответствующих фактов (см., среди других властей, Христианско-демократическая народная партия, цитировано выше, § 70). Московские власти учли только один фактор – общественное противостояние мероприятию, а также собственные взгляды чиновников относительно нравственности.

86. Мэр Москвы, чьи заявления по сути воспроизводятся в замечаниях Правительства, полагал необходимым ограничить любое упоминание гомосексуальности сферой частной жизни и изгнать геев и лесбиянок из публичной жизни, имея в виду, что гомосексуальность является результатом сознательного и антисоциального выбора. Однако они были неспособны предоставить оправдание такого исключения. В распоряжении Суда не имеется научных доказательств или социологических данных о том, что простое упоминание гомосексуальности или открытые публичные дебаты о социальном статусе сексуальных меньшинств негативно скажутся на детях или уязвимых взрослых. Напротив, только с помощью беспристрастного и публичного обсуждения общество может решить такие сложные вопросы, как те, которые были подняты в настоящем деле. Такое обсуждение, подкрепленное научными исследованиями, благоприятно сказалось бы на социальной сплоченности, гарантировав, что услышаны представители всех взглядов, включая заинтересованных людей. Это также прояснило бы некоторые спорные моменты, такие, как, может ли человек воспитываться или вовлекаться в гомосексуальность или из нее, или выбирать или отвергать ее добровольно. Именно такое обсуждение пытался начать заявитель в настоящем деле, и его нельзя заменить никакими спонтанно высказанными, ограниченными взглядами чиновников, которые они считают популярными. В таких обстоятельствах Суд может лишь заключить, что решения властей о запрете рассматриваемых мероприятий не были основаны на приемлемой оценке всех имеющих значение фактов.