К. филол. н., доцент Абдыханов У.К.

Международный казахско-турецкий университет им. А. Ясави, Казахстан, Чимкент

Р. Сейсенбаев о противоречиях в сфере медицинского обслуживания

Проблемы гуманизма, высокой нравственности, духовного единства народа, его жизнеспособности, укрепления государственности, гражданского согласия были всегда важными и актуальными, но особенно остры в наше время. В романе “Если хочешь жить” Р. Сейсенбаев обращается к явлениям и фактам проявления душевной неполноценности части интеллигенции в самых различных областях жизни. Верный своим творческим принципам заострять внимание на самых важных, “болевых” точках жизни, писатель изобразил ту часть интеллигенции, к которым обращаются люди в моменты телесных, физических страданий.

Наше государство в XX веке, опираясь на достижения медицинской науки, знания и умения движимых лучшими побуждениями первоклассных врачей старого и нового мира, внедрив всеобщую диспансеризацию и профилактику населения, практически контролировало эпидемиологической обстановкой в стране. Однако власть не сумела оградить и сохранить нравственную чистоту общества, присущую предшествующей эпохе, тем самым допустила широкое и глубокое распространение и проникновение микробов другого страшного недуга человечества, что вело к постепенной деградации её поданных. Вирусы невежества, равнодушия, стяжательства проникли и в сферу самых гуманных профессий, в их числе врачебных.

Испокон веков все народы ценили такие качества человека, как сострадание, доброта, вежливость, порядочность, уважение и внимание друг к другу, особенно к старшим по возрасту, немощным и больным. Люди, которые нарушали эти моральные нормы, подвергались всеобщему осуждению и осмеянию, потому редко кто мог их нарушить, переступить порог дозволенного. У нас в стране чётко были записаны общечеловеческие нормы поведения в моральный кодекс строителя коммунизма, в котором была выражена вера и надежда на то, что он будет незыблемой основой общества, примет всенародный характер. На деле же требования кодекса нарушались. И всё же цели и идеи гуманизма, пройдя испытания и трудности, оставались главной чертой характера человека, сохранились у всех народов бывшего СССР, в том числе казахского.

Однако чуткое сердце и зоркий глаз Р. Сейсенбаева не оставляют без внимания страдания и боли, отсюда и душевные раны трудовых людей. Проблемы не только крупные и программные, но связанные с личной карьерой, удобствами для себя отвлекли руководящую часть интеллигенции от насущных забот о народе, о многих страждущих, особенно в аулах, вдали от городов и обустраивавшихся промышленных мест. Материальные невзгоды и бедность тесно сплелись с духовным обнищанием людей, призванных быть совестью народа, специалистов, которые должны учить и лечить, заниматься воспитанием, просвещением, профилактикой. Оно отражено во вставной новелле “Горы” романа “Если хочешь жить” (“Отступление первое”, в других изданиях “Всё будет хорошо”). А то, что подобный процесс не является проблемой только казахстанской, свидетельствует содержание рассказа В. Астафьева “Людочка”.

Казахский писатель отразил эту жгучую тему одним из первых в советской литературе. Новелла Р. Сейсенбаева вышла в свет на казахском языке в первой половине 70-х годов ХХ века, на русском – во второй половине этого же десятилетия. Рассказ В. Астафьева написан и опубликован в конце 80-х.

Острой болью пронзят сердце читателя страницы произведений писателей, повествующие об антигуманных поступках медицинских работников, эскулапов из районных больниц. Они в своё время дали клятву Гиппократа, а потому по долгу службы и как граждане обязаны немедленно оказывать самую быструю, самую эффективную помощь больным. В новелле Р. Сейсенбаев не раскрывает профессиональные качества, умения и навыки изображаемых несколькими деталями и фактами врачей и медсестёр. Для писателя важнее всего отношение людей в белых халатах к своим обязанностям, к простому труженику, за здоровье которого они несут ответственность перед родиной: государство торжественно, веско и ответственно взяло на себя охрану здоровья народа, материнства, детства.

Беспредельная гордость советских людей – бесплатное медицинское обслуживание во многом оказалось непосильной ношей для страны с неисчерпаемыми природными и людскими ресурсами. Данное состояние и явление оказались всеобщим для многих уголков страны: это ярко видно по содержанию рассказа В. Астафьева “Людочка”. Девушка сильно простудилась. “У неё поднялся большой жар, дело кончилось районной больницей. Мест, как и в каждой нашей общенародной, тем паче в районной, больнице не было, и, как водится в наших больницах, и не только в районных, временно определили Людочку лежать в коридоре на всех ветрах-сквозняках с воспалением-то лёгких” (1;46). Как видно, сегодняшние беды здравоохранения начались давно, то была, пожалуй, “хроническая болезнь” системы.

Эмоциональными словами В. Астафьев показывает, как кровью обливается сердце человека при виде безобразия – продукта равнодушия как самих представителей гуманной профессии, так и бездумной организацией деятельности системы здравоохранения (да не только его, но и образования, науки, производства, то есть во всех сферах жизни без исключения) руководством страны. Не могло оно обеспечить всем равные возможности получить бесплатное медицинское обслуживание, стандартное общее среднее образование. Это сильно ощущалось не только в сельских глубинках, как подчёркивает В. Астафьев, но и в районных, и областных центрах.

До глубины души волнует и казахского, и русского писателей судьба родного народа, когда лечением занимаются некомпетентные, высокомерные работники, которые избрали профессию, всего лишь увлекшись внешними атрибутами или преследуя корыстолюбивые цели, а не шли по зову сердца. Для невежественных медиков лечение людей, не приученных благодарить “материально” своих целителей, ложится на их плечи тяжелым бременем. Человека бездушного, корыстного на расстояние пушечного выстрела нельзя допускать к больным – таков пафос творений писателей. “Молодая, искучерявленная, как барашек, с легоньким пока золотцем в ушах и на перстах девица, за два года с трудом научившаяся в районном медучилище измерять температуру, кровяное давление, больно делать уколы и клизму, фонендоскопом вместо амулета на тонкой шейке, в накрахмаленном белом колпачке, с кулачками, опущенными в карманчики халата, этакое утомлённо-капризное медицинское светило вяло поинтересовалось: “Ну, что там у вас?” – брезгливыми пальцами помяла взбухший на виске парня нарыв. “Чирей и чирей. Лезут со всякими пустяками”, – последовало заключение” (1;48). Каждое слово писателя имеет большую эмоциональную и смысловую нагрузку. И не без основания. Мы знаем, к каким последствиям может привести легкомысленное отношение медиков к знаниям, к своему делу. Писатель подчёркивает, что ни в коем случае недопустимо их пренебрежительное отношение к больным и немощным.

Как показано в рассказе В. Астафьева, пустячный фурункул на виске оказался для парня трагическим. “Через день эта же фельдшерица вынуждена была лично сопровождать молодого лесоруба, впавшего в беспамятство, в районную больницу (куда вскоре положили Людочку – У.А.). А там, в неприспособленном для сложных операций месте, вынуждены были срочно делать парню трепанацию черепа и увидели, что ни чем больному помочь уже невозможно – от гноя, прорвавшегося в черепную коробку, началась разрушительная работа. Не очень извилистый мужицкий мозг был крепок, разлагался медленно. Совсем ещё недавно совершенно здоровый человек ни за что ни про что принимал мучительную смерть” (1;48). Ничем не оправдать такой конец. Поневоле обратившихся за помощью к “утомлённо-капризным медицинским светилам” нередко ждёт роковая судьба. Таково заключение писателя. Вывод его точный.

Не обладая глубокими познаниями по своей профессии, смерть “ни за что ни про что” можно было предотвратить, если бы леспромхозовская фельдшерица отнеслась бы к своему делу добросовестно, или имей она чувство милосердия. Оно отсутствует и у врачей районной больницы, также безжалостно отнёсшихся к обречённому: ему всё равно ничем не помочь, болезнь агонизировала, и “его из переполненной палаты, по просьбе больных, переместили в коридор, за печь” (1;48-49). “По просьбе больных” же из их среды будет выставлен за дверь каждый следующий умирающий. Древнего инстинкта сострадания, “не совсем ещё отмершего в роде человеческом”, не хватает людям в белых халатах – такова оценка В. Астафьева. И к ней присоединятся все, кто имеет хоть каплю жалости не только к человеку, но и ко всему живому.

В. Астафьев оттеняет низкий профессиональный уровень фельдшерицы, у которой очень узок круг умений и навыков лекаря, с грехом пополам приобретённых в районном медицинском училище. Зная о качестве подготовки специалистов таких учебных заведений, не приходится говорить о глубине и широте познаний фельдшера, вследствие чего нельзя предотвратить опасность, исходящей от лечения такими врачевателями.

Писатель особо подчеркиваёт, что у равнодушных к чужой судьбе людей большое место занимает своё собственное благополучие, его заботит больше не дело, а внешний вид, важное представление в чужих глазах. Девица, неграмотное “медицинское светило”, стремится произвести неотразимое, а то и ошеломляющее впечатление того, что она не из черни, а из “элитного круга”… Конечно, при ущемлённой и ущемляемой духовной атмосфере фельдшер “с легоньким пока золотцем в ушах и на перстах” быстро превратится в импозантную барышню, по крайней мере в масштабе области. А ведь многие знают, какой ценой достигается благополучие даже региональной “куклы”, не говоря о более крупных величинах.

Описание внешнего вида фельдшерицы и отношения её к пациенту показывает высокое мастерство художника слова, характерное для всего его произведения, в раскрытии образа персонажа. Сочетание слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами и “пока” предвещает несчастье. Злой иронией автора веет от “перстов”, означающих величие и царственность, не совместимые с обликом врача, “фонендоскопа”, служащего магическим средством против упрёков и даже проклятий больных. Даже неизменным и необходимым символом чистоты тела и одежды, мыслей и души врача – накрахмаленным белым колпачком – писатель выявляет крайний эгоизм девицы. Мастер слова верно подметил, что руки человека выражают готовность к какому-нибудь действию, руки же работников в белых халатах – доброту, сострадание, непроизвольное стремление оказать помощь больным. Леспромхозовская фельдшерица же бездушна. Не только слова писателя, но и вопрос, и заключение девицы-лекаря выявляют, что она посторонний человек для страждущих, многим из которых можно принести облегчение тёплым словом, мягким взглядом, доброжелательностью.

По воле врачей отправился в безвозвратное путешествие молодой лесоруб в рассказе В. Астафьева. Чабану Сакену в рассказе Р. Сейсенбаева, отцу больного мальчика, оставившему во время окота отару овец одной жене, пришлось пройти по вертикали инстанции медицинского учреждения, словно через муки ада не мифического, небесного, а света белого, людского. Страдная пора, потому он, надеясь на то, что свет не без добрых людей, на телеге отправился снять гипс с ноги сына не в свою районную больницу, которая находится в трехстах километрах, а в поликлинику соседней области – в восемнадцати километрах.

Диалоги врачей с чабаном – небольшие детали, отражающие поступки медиков, – показывают большое мастерство писателя в раскрытии характера человека. Через развитие события в рассказе писатель проникает в глубины души человека, вызывает глубокие психологические переживания читателя.

Ни один из медицинских работников районной поликлиники не проявил терпения, доброжелательного отношения к пожилому человеку. Все они равнодушно сослались на порядки и формальные требования.

Исстари женщины порой, не обладая соответствующим образованием, становились сёстрами милосердия, достаточно было, чтобы ими двигало чувство человеколюбия. Они всегда готовы оказать помощь всякому страждущему при любых обстоятельствах. В новелле Р. Сейсенбаев показывает, что медицинская сестра из регистратуры не обладает необходимыми её профессии качествами, генетически связывающими её с сёстрами милосердия. Для неё важно то, что есть твердо установленная норма приёма больных врачами, потому Сакену “визгливым и казённым голосом” заявляет об окончании записи.

Чёрствое сердце девушки не тронули ни мягкая просьба, ни разъяснения отца маленького пациента, лежащего на морозе в телеге, о причинах позднего прибытия, “модницы не обращали на него ровным счётом никакого внимания”, обсуждая жгучую не только для них, но и для всего общества, народа тему. Что им до какого-то мальчика с гипсом на ноге, прибывшего не во время, тогда как “вчера в промтоварном трикотажные платья давали” (2;78). Заострим внимание на язык модниц, при помощи которого автор раскрывает всем известную “тайну”.

В ряде произведений (новеллах “Очередь”, “Насчет заявления”, “Реквием по шубе”, “Всего одна ночь”, “Паркай”, “Бронь” и других рассказах, повестях и романах) Р. Сейсенбаев затрагивает другие острые проблемы – недостаток жилья, качественных продуктов питания, товаров и услуг, – сыгравшую негативную роль в государстве, в котором все граждане имели одинаковые права на всё. У нас в ХХ веке выпускалось большое количество изделий отечественного промышленного производства, но они не привлекали покупателей ни ассортиментом, ни внешним видом и годами лежали не востребованными на складах. Советские люди хотели иметь добротные, красивые товары. Прямой доступ к дефициту имели граждане, обладавшие властью и сидевшие на должностях, остальная часть населения приобретала через знакомых или вынуждена была брать по спекулятивной цене. Такие возможности имели те, у кого был высокий заработок или “левые” доходы. Наши знакомые в регистратуре не имели оных, потому и вздыхает одна из них: “Эх, достать бы джинсовый костюм…” (2;78).

Трудноосуществимое желание девушки – деталь, при помощи которой автор вскрывает пороки эпохи. Надбавка сверх государственной цены, мзда, уходящая в карман владельца или распределителя дефицита, порождала чуждые моральному кодексу общества взяточничество и коррупцию, создавала в стране криминальную обстановку. Не хватало по государственной цене даже самых необходимых продуктов питания. В новелле “Насчет заявления” Р. Сейсенбаев обращает внимание на очередь за молоком с раннего утра, за всем, что продаётся на базаре, где цены намного выше фиксированных.

Рассказ “Очередь” полон трагизма и тревоги писателя за униженное положение простого народа. Его мучения отражаются в размышлениях, беседе покупателей и их лексике. Труженикам и пенсионерам, не имеющим возможность заранее впрок запастись продовольствием, приходится терять немало времени на их покупку. “Вот теперь и торчи здесь”, – размышлял рабочий Ондасын, который (после работы, вечером – У.А.) примостился в хвосте длинной очереди, вытянувшейся вдоль прилавка магазина “Овощи-фрукты”. Очередь двигалась медленно” (3;188). В словах Ондасына мы слышим досаду на неустроенность жизни. Простаивая не один час за продуктами питания, народ “размышлял” о ежедневно наблюдаемом явлении, старые люди припоминают, что раньше, во времена единоличного ведения хозяйства, не приходилось ни рабочему, ни крестьянину, ни служащему терпеть такого унижения – “длинной очереди, вытянувшейся…”.

В новелле Р. Сейсенбаев отражает проницательность, осведомленность, терпение народа. Он видит истинную причину беспорядка и несправедливости – искусственность их создания: “И скажите же вы мне, что творится? – не выдержала какая-то старушка. – В газетах пишут, да и люди, кто на уборочной был, говорят, что богатый урожай собрали, а картошки этой нигде нету окаянной”. – “Засуха была”, – вставила полная молодящаяся женщина. – “Не засуха, а вот в газете писали, что складские помещения плохо используются. В торге разгильдяи, понимаешь”, – авторитетно объяснил какой-то дедушка с седенькой бородкой…” (3;188).

В эмоциональной беседе покупателей в очереди автор создал картину, типичную для всей страны: безответственность, злоупотребление служебным положением, стяжательство работников централизованных оптовых баз, складов, розничной торговли. Потому на местах, как показывает автор, народ без указки сверху сам устанавливает порядок. Соблюдение очереди означает справедливое распределение того, что осталось от огромного общего котла, находящегося в центре, с которого лучшие, лакомые куски достаются самим распределителям, и так он спускается до самого низа. Здесь, на виду у народа, невозможно обманывать, и он становится действительным хозяином остатков и делит в определенном количестве, объёме по очереди. Когда товар кончается, а желающих приобрести ещё много, – всё равно справедливость должна соблюдаться до конца. “Предупреждаю, картошки мало, если хотите, чтоб всем досталось, буду отпускать по пять килограммов” (3;191), – такое решение покупатели слышат ежедневно. Оно верно: все стояли в очереди не один час. Р. Сейсенбаев заостряет внимание читателей и на том факте, что и здесь в мире ощущаемой народом справедливости, имеются “маленькие” посягатели на права человека. Хулиганы, игнорируя часами мучавшихся людей, устремились приобрести вне очереди остро необходимый товар. Борьба за него закончилась кровавым исходом. Дебоширы отомстили Ондасыну, который не дал им нарушить установленный порядок. Они на улице, в темноте, нанесли ему смертельный удар.

Писатель даёт социальный срез общества, отсюда – внутренний гражданский голос автора, звучащий неотступно, не публицистически, не прямым назиданием, а художественными средствами, выразительностью. Отражая психологию, чувства народа, стоящего в очереди, Р. Сейсенбаев диалогом, сменой созданных им сцен, одна выразительнее другой, мастерски рисует всё больше и больше накаливающуюся обстановку. Писатель держит нас, читателей, в русле социального обострения, потому и мы становимся неравнодушными и сопричастными к правдиво нарисованным картинам, имевшим социальную значимость в нашем обществе в ХХ веке.

У читателя и автора едино гражданское чувство. Сила разоблачения, равная сатирической, но средства – не сатирические, не щедринские, а особое свойство писателя, не открытое ещё никем. Бытовизм, удручающая обыденность, обескураживающая простота на грани общественного в рамках социального произведений казахского писателя привлекают усиленное внимание читателей. Р. Сейсенбаев в своих рассказах отражает, как тесно переплелись нравственная ущербность человека и дефицит материальный, негативно влиявшие на деятельность тружеников. Во вставной новелле “Горы” он показал, как часть интеллигенции, находящаяся в круговерти искусственно не разрешимых проблем, возникавших от бездумных решений честолюбцев и стяжателей, теряет человеческий облик. “Дайте нам в конце концов возможность нормально работать”(2;79), – требует от Сакена Ибрай Исмаилович, молодой врач районной поликлиники, оставшись в свою очередь безразличным к страданиям отца больного мальчика. Равнодушие доктора осложнило положение чабана, добившегося в регистратуре записи к хирургу. Не вникнув в ситуацию возникновения шума, Ибрай Исмаилович на “щебетание девушек”, что Сакен пьян, велел им вызвать милицию. В поступках и словах молодого врача и медсестёр отражается их цинизм, видим также, что канули в Лету традиционная вежливость и приветствие всех народов даже незнакомым людям, старших по возрасту.

Действием персонажей писатель, словно рентгеновским лучом, высвечивает тайники тёмной души эгоистичных медицинских работников, которые, чтобы избавиться от нарушителя их спокойствия, умело используют правительственные меры борьбы с так называемыми “пережитками прошлого”: ими невежественный и корыстолюбивый человек губит невинных, чистых и честных людей. Р. Сейсенбаев так же, как и В. Астафьев, утверждает, что не следует ждать народу ничего хорошего от таких специалистов. Ибрай Исмаилович без зазрения совести заявил отцу больного мальчика, что без справки о проведённой операции на ногу мальчика не могут снять гипс.

Бисапа, первый эскулап районной больницы, не отступил от установленных правил. Он встретил Сакена, вошедшего в его кабинет без стука, как суровый учитель: “Главный врач нахмурился. Не любил он, чтоб… вот так… Зачем, например, уселся старик без приглашения в своей грязной одежде на мягкий стул, обтянутый белоснежным чехлом? Почему головной убор не снял?” (2;81). Размышления Бисапы показывают брезгливость доктора и нравственное перерождение части руководителей общества, её оторванность от нужд народа, двуличие. Она, призванная служить трудящимся, превратила общенародную собственность в достояние узкого круга людей.

Отказ главного врача в оказании медицинской помощи чабану –“Первое: ваш отгон не относится к нашему району. Второе: у вас даже справки нет на операцию. Третье: рентген у нас две недели не работает. Четвертое: хирург в отпуске. Что мне прикажете делать?.. Прошу вас, не тратьте понапрасну времени, товарищ. Возвращайтесь домой” (2;82) – раскрывает, как глубоко проник формализм в среду медицинских работников, трусость руководителя, ответственного за здоровье граждан района, принять благоразумное, самостоятельное решение, полную зависимость специалистов от инструкций, что врачи, обязанные без промедления бороться с болезнью, локализовать её без всяких справок и приказов, трепещут перед листком с печатью.

В. Маяковский в стихотворении “Бумажные ужасы (Ощущения В. Маяковского)” ещё в 20-е годы прошлого столетия верно предсказал последствия бумажной волокиты в советских учреждениях:“Человек/постепенно/ становится кляксой// на огромных/важных/бумажных полях//…Стали/ножки-клипсы /у бывших сильных,// Заменили/ инструкции/ силу ума//…Вижу /в будущем–/не вымыслы мои:// рупоры бумаг//орут об этом громко нам: // будет /за столом/ бумага/пить чай, //человек /под столом/ валяться скомканным” (4;430-431).

Как видим, русский поэт и казахский писатель выявили образ человека-раба, прислуживающего бумаге. В то же время Р. Сейсенбаев показывает, что такого рода люди могут моментально изменить своему идолу: “Бумажные” ужасы “блюстителей порядка” в медицине не подавили страх перед другой опасностью – наказанием начальства, хотя ни на йоту не нарушили инструкций: чабан, не добившись приёма, с угрозой покинул больницу.

Р. Сейсенбаев взял ситуацию, сходную с той, что описано в чеховском “Хамелеоне”, раскрывает зоологическое уподобление врачей, которые, ещё не зная, как поступит прогнанный ими отец больного мальчика, но предчувствуя беду: “В кабинет вошел Ибрай Исмаилович и сказал хмуро: “Главный, а ведь ты зря прогнал старика. Ты соображаешь, что делаешь?” (2;84), мгновенно перестраиваются в своем отношении к нему: “Как бы старик в райком не потянул, – обратился Бисапа к милиционерам. – Если туда, возвращайте немедленно. Примем… И ты, – главный врач перевёл взгляд на Ибрая Исмаиловича, – вот именно ты и займёшься стариком” (2;84). Директивы, ослабившие “силу ума”, способствуют в невежественном человеке пробуждению чувства самоуспокоенности, уверенности в непогрешимости своих действий. Недоумение молодого доктора: “Но при чём здесь райком?”(2;84) – деталь, которой автор показывает полное моральное растление человека.

Развитие действий в новелле столь динамично, пластично, что образы медсестры, Ибрая Исмаиловича и главного врача, плавно дополняющие друг друга, воспринимаются как триединый облик винтика бюрократической машины. В обществе, живом организме, он приобретает столь безобразный вид, словно “клякса” на “бумажных полях”. Народ оказывает ей сопротивление, однако проявил он его своим терпением, доброжелательностью, потому “Сакен в райком не потянул”. Своим поступком чабан преподнёс хороший урок нравственности, в действии аксакала мы видим проницательность и мудрость народа. Главная идея рассказа выражена в поступке Сакена, выражающем неистраченный потенциал духовных сил народа.

Литература:

1. Астафьев В. Рассказы и повести последних лет. – М., 1990.

2. Сейсенбаев Р. Если хочешь жить. Роман. – М., 1986.

3. Сейсенбаев Р. Тоска по отцу, или День, когда рухнул мир. Рассказы. – Алматы, 1990.

4. Маяковский В. Сочинения в двух томах. Т.1. – М., Правда, 1987.