Д.ф.н., Толысбаева Ж.Ж.

Каспийский государственный университет технологии и инжиниринга им. Ш.Есенова

ВОСТОЧНЫЕ КОРНИ ЛИТЕРАТУРНЫХ ОБРАЗОВ

(ПО РОМАНУ Д.НАКИПОВА «КРУГ ПЕПЛА»)

Событием литературной жизни Казахстана начала ХХI века стал роман Дюсембека Накипова «Круг пепла» (Накипов, 2005). Произведение, созданное писателем-билингвом, можно назвать программным для всей русской литературы, поскольку это роман, ломающий устоявшиеся представления о канонах жанра, поэтики, месте и роли автора. Нет ни одной литературной категории, которая в этом тексте не претерпела бы трансформации.

Объектом исследовательского интереса в границах данной статьи является образ «гения первого ранга Земли и Вселенной» художника Сергея Калмыкова. В очень автобиографичный роман Д.Накипова, наполненный конкретикой исторических, культурных событий 1950-2000-х гг., образ С. Калмыкова (а в ономастиконе романа - Калмыка) попадает совершенно обоснованно. Этого чудаковатого человека не могли не помнить алмаатинцы 1950-60-х гг. «Последний авангардист первого призыва» (как он называл сам себя), С.Калмыков был в 1935-м году приглашен композитором Евг. Брусиловским в Алма-Ату для работы художником-постановщиком в музыкальном театре (ныне – Академический театр оперы и балета им. Абая). В Алма-Ате Калмыков жил до самой смерти непризнанным художником (до 1967 года).

Совершенно естественно перейдя из пространства реального бытования в выдуманное, «второе», «гроссмейстер линейных искусств» начинает жить по иным законам. И совершенно естественно к сотворению идеи романа начинает подключаться абсолютно вся информация, считываемая с имени, внешнего образа, творчества, философии С.Калмыкова.

Имя Калмыка в тексте романа оборачивается различными гранями смысла. При этом интересно участвует в развитии художественной идеи произведения способ образования романного имени «Калмык». На первый взгляд, это результат обычного усечения фамилии. Такие замены часто происходят в среде неофициально общающихся людей. Вряд ли при жизни его, чудаковатого, странного, отпугивающего людей своей неординарностью, кто-либо именовал «Калмыком» дружески. Вполне возможно, что такое обращение и бытовало, но с долей скептицизма и превосходства: Калмык - в значении странный, непонятный, другой. В художественном тексте, ретроспективно повествующем об эпохе 1950-60-х гг., узаконивание статуса странно-свободного художника через неофициальное поименование – событие, сопряженное с массовым раскрепощением сознания. В стремлении приблизить к своей эпохе художника, абсолютно освобожденного от всех форм земной зависимости, сам автор (а вместе с ним и его герои) уважительно именуют С.Калмыкова «Калмыком», что в контексте романа звучит как титул.

Достаточно оригинально сема Калмык работает в пространстве художественной идеи «свое-чужое». Неоднократно в романе появляются образы, намекающие на свитость судьбы, личности Калмыка с кочевой культурой: «…хаживал почти по-калмыцки странный и пестрый чудак Калмык…» [1, С.43], «…чапан-камзол…» [1, С.63], «степной Ван-Гог» [1, С.70], «странный странник-шаман и гроссмейстер» [1, С.215].

В фамилии русского художника С.Калмыкова навсегда сакрализована информация об историко-культурном прошлом народов Евразии, высвечены страницы истории, драматически породнившие русский и калмыцкий народы. Но странно такое акцентированное внимание автора. Образ Калмыка в романе казахстанского писателя-билингва нагружается дополнительной информацией неисторического содержания. Азиатская сущность не должна была отдалить Калмыка от себе подобных! В романе же гениального русского художника с не совсем славянским именем не воспринимают казахи, имеющие единые с калмыцкими корни кочевой культуры! В сюжете схождения-неузнавания единородств просматриваются многие темы и проблемы: проблема отношения к своим и чужим, бытию здесь и там, соотношения национального и всечеловеческого, искусства и любви, гениального и обыденного. Всей своей реальной земной, творческой и романической судьбой Калмык утверждает идею абсолютного и постоянного самоудаления за круг сложенных кем-то правил как единственно верный способ обретения и сохранения своей самости.

Словообразы с ведущей корневой семой «сам» (сам-Калмык, он сам, самион, оносам, сам и он) подсказывают, что Калмык, как и все его близнечные романные герои - выходец из бескрайней Равнины, прото-родины, «перводома» племени «первовсадников»-самионов. Сюжет выхода племени самионов «вслед Солнцу» за круг страхов, невежества и печали прочитывается в сюжете судеб и Калмыка, и Балерины, и Старика, и Дока, и Гевры, сумевших отправиться в великое кочевье Духа вслед за Любовью как новой постижимой Истиной.

Впрочем, Д.Накипов не был бы самим собой, если бы не осмыслил поэтику имени Калмыка в совершенно неожиданном сюжетном ракурсе. В одном из песенно-поэтичных фрагментов (роман построен на удивительном сплаве-перетекании поэзии в прозу) имя художника представлено через эпатирующее соединение двух сем - «кал» и «мык». В другом фрагменте тот же неэстетичный образ «кала» характеризует отношение современников к творчеству С.Калмыкова. В жутчайших воспоминаниях Старика об убийстве человека в лагерном бараке также задействованы эти семы как обозначения вполне конкретных физиологических явлений.

В контексте той же идеи «свое – чужое» работает словообраз «калмыцкий» (а не «калмыковский», что более приемлемо при фамилии «Калмыков» или сокращенном поименовании «Калмык»). Во фрагменте

…Старик верил, что калмыцкий шедевр каким-то мистическим образом, даже не будучи видимым, даст этому бенефису Балерины невероятную глубину, отворит сцену в дальние просторы космоса, … и сомкнутся в тот вечер круги условно и безусловного, минутного и вечного, совместясь в точке совершенства… [1, С.171],

эпитет «калмыцкий» выходит за рамки этнообозначения и врастает в философскую терминологию самого Калмыка, становясь символом его «второго неба», «второй планеты». Определение «калмыцкий» - очень точный авторский знак-указание на природу происхождения Художника, всегда проходящего мимо мира успокоившегося, раболепствующего перед цивилизацией. В контексте романа Калмык – это человек из Другого измерения, всем и каждому «чужой», на земле не принадлежащий ни тем, ни этим. «Калмыцкий» - это коррелянт «настоящего» творчества: реального до пота, «кала и мыка», пугающего и очаровывающего своим совершенством, непостижимого в постоянной интенции выхода за край –

«… в круг огненный солнца, …в удаленье высокое, вечное» [1, С.216].

Литература:

1. Накипов Д. Круг пепла. – Алматы, 2005. – 224 с.