Алиханов Р.Д.
Следствием необычной этнической и языковой
пестроты на протяжении всей многовековой истории Дагестана и ряда других объективно-исторических причин
явилось большое число различных по величине политических образований.
Нормативно-правовая культура горцев,
развивавшееся на базе натурального
хозяйства, вплоть до XIX века
сохраняло патриархально-родовые пережитки исходя из этого, многие исследователи архаизировали общественный
строй.
Неписаное право, каким
являются юридические обычаи горцев, предоставляло широкие просторы для
различного применения и толкования норм в зависимости от социального положения
тяжущихся.
Право, которым руководствовался джамаат, складывалось в течении длительного периода они предусматривали начало и
окончание различных хозяйственных работ, выполнение определенных общественных
обязанностей, охрану посевов и садов, использование общественных пастбищ,
мельниц, ирригационных сооружений и т.д. Их выполнение обеспечивалось
принудительными мерами, главным образом взиманием штрафов с нарушителя или его
родственников. Оно сочетает в себе черты феодального права и сохранившихся институтов
патриархально-родового строя что также является одной из характерных
особенностей дагестанского обычного права. Следует заметить, что вследствие
консерватизма обычного права процесс отмирания институтов
патриархально-родового строя не завершился и в XIX веке. В этой связи нельзя признать правильным мнение
М.М. Ковалевского об отмирании правовых институтов с исчезновением их
породивших условий. Он писал: «Присяга и
присяжники – учреждение, возникшее на почве родовых отношений и возможное,
поэтому только до тех пор, пока продолжают держаться эти последние»[1].
Присяга являлась
важнейшим видом судебных доказательств в период господства родоплеменных
отношений. Ее большое доказательственное значение определялось религиозным
представлением о последствиях ложной клятвы. Рассматривая вопрос о причинах,
вызвавших к жизни институт присяжников М.Ковалевский писал: «...при тесном сожительстве между собою члены
родовых и семейных союзов редко когда действуют обособленно друг от друга,
поэтому и большинство совершаемых ими преступлений
является актами не отдельных лиц, а целой группы нескольких соединявшихся
родственников. Очевидно, с другой стороны, что родственные отношения
препятствуют членам не только одной семьи, но и одного рода свидетельствовать
друг против друга на суде и что мотив, способный побудить их к такому
свидетельствованию, должен быть достаточно сильным, чтобы заглушить в них на
время голос крови»[2].
В ряде случаев соседние аулы должны были
выступить на защиту аула, подвергшемуся нападению. «Если жители одного аула самоуправно захватят луга и нивы другого аула,
при этом, нарушив обычаи края и закона кодекса, то соседние аулы должны
заступиться и дать отпор нападающим. Если они этого не сделают, то с каждого
аула взыскивается по 10 голов овец»
Если не считать адатов и телесных
повреждений, уголовно-правовых и процессуальных норм в кодексе крайне
незначительно. Однако это не означает, что этих норм не было фактически. В Гидатлинских адатах немало юридических обычаев, направленных на
охрану частной собственности тут упоминаются воровство, грабеж, самоуправное
отобрание вещей, поджог чужого имущества. Возникновение и развитие
уголовно-правовых понятий об имущественных вступлениях связано с ростом и
укреплением частной собственности, ее все усиливающейся правовой защите.
О степени охраны частной
собственности в Гидатлинском обществе можно судить по тому факту, что за
убийство вора и грабителя в момент преступления никто не привлекался к
ответственности. Более того, с тех, кто умышленно выпускал из своих рук вора и
грабителя взыскивался очень крупный штраф – 30 коров.
Виновный в краже должен
был отдать обществу одного быка и двукратную стоимость краденого потерпевшему.
К домашней краже приравнивалось похищение вещей на кутане. Устанавливалась
ответственность за соучастие в краже, а также за покушение на кражу. В качестве
соучастника кражи нес ответственность даже тот, кто покупал у вора что-либо из
похищенного.
За поджог чужого
имущества виновный подвергался штрафу в размере двух медных котлов, а также
возмещал стоимость сгоревшего.
Помимо посягательств
против личности и собственности в сборнике
упоминаются и другие действия, признаваемые общественно-опасными.
К ним относятся поднятие
ложной тревоги о походе жителей общества на врага или для какой-либо другой
цели, утаивание имущества, покидающего
общество, нерадивое отношение к охране
моста, оказание содействия виновному в неуплате штрафа и др.
Своеобразна и
ответственность за совершение названных выше
деяний. Приведем несколько примеров. «Если житель Гидатлинского общества во вред своему селению или всему обществу переселится
в другое общество, то все его
имущество переходит в собственность Гидатлинского общества». Оказание
помощи в любой форме покидающему общество, в том числе и утаивание его
имущества, считалось тяжким преступлением. С виновного взыскивалось по одному
бычку за каждый день, пока это имущество он не передаст обществу.Содействие в неуплате штрафе лицом
из сельского управления влекло за собой отвержение его односельчанами и всем
обществом.
Основным способом
доказательства виновности по Гидатлинским адатам оставалась присяга. Число
присяжников не превышало 15 человек. Если не хватало соприсягателей из среды
родственников, разрешалось их состав пополнить посторонними односельчанами.
Различалось два вида присяги – обвинительная и очистительная. Как правило,
присягу принимало 3 человека. В отдельных случаях достаточно было присяги
одного человека, как сказано в тексте, верного и справедливого
человека.Институт присяжничества в основных чертах не отличается от
присяжничества в феодальных владениях.
Развитие
уголовно-процессуальных понятий, изменения, происшедшие в институтах
патриархально-родового строя, указывают на то, что правовые воззрения горцев в XVII в. формировались в условиях становления и развития
феодальных отношений. В обычном праве горцев этого периода уже различались
понятия умысла, пособничества, покушения, отягчающих и смягчающих вину
обстоятельств и другие, существование и развитие которых возможно было в
классовом обществе.
Вот что писал М.М.Ковалевский «Родовым сообществам, одинаково чуждо, как понятие о наказуемости
покушений, так и различения несчастного случая от преднамеренного злодеяния, а
также всех увеличивающих и уменьшающих вину обстоятельств»[3].
Причину этого он
объясняет тем, что в родовом обществе в
преступлении видели только вред, нанесенный роду, а наказание играло
роль возмездия за причиненный урон.
В правовых памятниках присяга и присяжничество применяются почти
во всех случаях доказывания факта истцом или отрицания его подозреваемым. Число
присяжников от 7 в (
Постановлениях Рустем-хана ) ,
до 40 при особо тяжких преступлениях ,в Гидатлинских адатах 15 присяжников, как
в случае обвинительной так и очистительной присяги,. Причем, если не хватало
соплеменников из круга родственников, разрешалось привлекать к присяге и
посторонних односельчан, что противоречило принципу родственной солидарности,
на котором основывался институт присяжничества.
В кодексе Умма-хана
число достигает 50 человек.
Разрешалось принятие присяги и не родственниками. Допускались по кодексу и
свидетельские показания, но необходимо было, чтобы муфтий признал их
правильными. Местная администрация могла обязывать жителей аула принимать
присягу.
Во всех трех правовых
памятниках между числом присяжников и тяжестью совершенного деяния имелась
прямая связь. Чем выше размер причиненного ущерба, тем большее количество
родственников принимало присягу.
Институт присяжничества
уже в горских адатах ХVI-ХVII вв. претерпел существенные изменения, выражающиеся,
прежде всего, в допущении к присяге лиц, не принадлежащих к тухуму истца или
ответчика.
Присяга и
соприсяжничество играют немалую роль в судебном процессе и в XIX в. Вместе с тем, они уже не являлись первостепенным
доказательством. Их значение, вследствие участившихся случаев ложных клятв, в
значительной мере было поколеблено. На смену присяге постепенно приходят
свидетельские показания и другие доказательства. В связи с ослаблением
кровнородственной солидарности, как результата имущественной и социальной дифференциации в обществе, институт присяжничества
в XIX веке имеет лишь формальное сходство с правилами
присяги в предшествующую эпоху.
Присяга в Дагестане была
двух родов: присяга на Коране и
присяга «хатун-таллах». В случае ложной клятвы "хатун-таллах"
присягнувший обязан был развестись со своей женой и кебин, данный им жене при
заключении брака, ему не возвращался.
Число их
(присягателей-Р.А.) в разных обществах было неодинаково. Наибольшее количество
от 12 до 60 назначалось в делах, вызывавших кровную месть.
По общим даргинским
адатам по некоторым делам размер взыскания ставился в зависимость от того,
какими доказательствами признано обвинение. Отдавая предпочтение свидетельским
показаниям, собственному признанию и другим доказательствам, наименьший размер
взыскания устанавливался в тех случаях, когда обвинение или иск признавались на
основании присяги. Однако в тех случаях, когда ответчик или его родственники
отказывались от очистительной присяги, это считалось несомненным
доказательством виновности. В то
же время такого значения не
признавалось за обвинительной присягой ввиду возможных ложных оговоров.
В
делах, разбираемых по адату, требовалась
присяга не более двух свидетелей. Если свидетель один, то он присягал с двумя
своими родственниками, которые, присягали «хатун-таллах».
Бремя доказывания лежало
на истце – свидетели требовались только со стороны обвинения.
В свидетели не
допускались:
·
давшие обет никогда не присягать,
·
куллы и караваши,
·
заинтересованные в исходе дела по родственным
отношениям.
Присягу могли принимать
лица, достигшие 15 лет – родственники с отцовской стороны. Число присяжников
определялось по каждому роду дел особо.Среди условий обязательных для
присягающего – проживание в одном ауле. Переселившиеся на постоянное
местожительство в другой аул, хотя бы и своего общества к присяге не
допускались. Для присяги обязательно требовались ближайшие родственники. В
случае нарушения этого правила и привлечения к клятве дальнего родственника
вместо близкого, дело считалось проигранным.
В
гражданско-правовых спорах и исках требовались
свидетели, которые присягали «хатун-таллах». Лишь при отсутствии свидетелей
ответчик давал очистительную присягу Кораном с родственниками, число которых
определялось в зависимости от цены иска.
По
адатам Акушинского, Балхарского и Цудахарского
обществ женщины допускались в свидетели лишь при наличии
мужчины-свидетеля. Свидетельство двух женщин приравнивалось к показанию одного
мужчины.
В
случае ложности присяги "хатун-таллах" свидетель, кроме обязанности
развестись с женой, уплачивал штраф джамаату – одного быка. По адатам
Мугинского общества за ложную присягу истца, ответчика пли свидетеля
взыскивался один бык в пользу джамаата.
Когда
для присяги требовалось менее двенадцати родственников, то все они со стороны
отца, а если более двенадцати – половина с отцовской и половина с материнской
стороны. Однако это разрешалось при условии, что мать присягающего уроженка
данного аула. Это правило уже значительно отходит от основного принципа, на
котором базировался институт присякничества – на родственной солидарности
агнатов. М.Ковалевский, касаясь присяжничества у осетин, писал: «У осетин
институт присяжников носит еще все следы своего происхождения из условий
родового быта. Соприсяжниками являются только родственники со стороны отца, а
не со стороны матери (агнаты, а не когнаты)»[4].
Далее он отмечает, что в силу родовой солидарности обязанность присяжничества
непременно падала на тех лиц, которые еще до суда поддерживали ответчика в его
вражде с истцом, т.е. на агнатов.
Агнатический принцип
присяжничества в даргинских адатах уже был поколеблен. В число присяжников
включались и родственники с материнской стороны. Адаты отдельных обществ
допускали в качестве соприсяжников даже посторонних лиц – односельчан.
М.Ковалевский отмечал, что при развитии семейных разделов «...даваемая родичами присяга приобретает значение ручательства их в
том, что обвиняемый или ответчик есть лицо, заслуживающее доверия, т.е. что это
такой человек, от которого нельзя ждать совершения данного преступления»[5].
Присяга по даргинским
адатам применялась в тех случаях, когда нет других прямых доказательств. В
соответствии с этим она играла вспомогательную роль в судебном процессе.
В Сюргинском обществе к
присяге призывались ближайшие женатые родственники с отцовской и материнской
стороны. Когда требовалась присяга с 40 родственниками в число присяжников
можно было включать и женщин. Для доказательства претензии по поджогам каждый
свидетель присягал вместе с двумя родственниками. По делам о порче имущества
факт доказывался свидетелями. Если свидетель один, свидетель и истец принимали
присягу.
По Цудахарским адатам
свидетели присягали всегда вместе с шестью своими родственниками. В свидетели
не допускались лица, состоящие в первых четырех степенях родства с
претендателем. Когда требовалось 40 присяжников в их число входили родственники
со стороны отца и матери (если мать уроженка данного селения) и даже
посторонние.
В адатах Кайтага в
случае, если воровство было доказано свидетелями, взыскивалось в 2 1/2 раза
более похищенного. При доказательстве воровства применением присяги стоимость
похищенного возмещалась в том же размере[6].
Если потерпевший от
воровства имел одного свидетеля, последний, уличая виновного, принимал присягу
с двумя сопри-сягателями, если было два свидетеля и, как указывается в сборнике
адатов, они люди хорошего поведения, то
их показания считались достаточными для уличения вора[7].
За ложную присягу в Гента взыскивался штраф – бык стоимостью в восемь овец. Ложность
присяги устанавливалась главами селения. Все жители селения обязаны были
принимать присягу. "Если кто-либо из
жителей селения не вышедший из его списка, – говорится в сборнике Мачадинских
адатов , – откажется от принятия
присяги больше одного раза в год вместе с другими для доказательства воровства или «оправдания подозреваемого в воровстве,
то за ним один исправный котел весом в четыре ратал». В Урада лица, обязанные принимать присягу за
уклонение от нее платили штраф – одну корову.
Присяга, хотя и играла
известную роль, но тем не менее
первенствующее значение принадлежало свидетельским показаниям. Так, в сборнике
адатов Гента было установлено: «Если кто-либо насильственно ограбил
имущество, или поломал дверь, или посеял пахотную землю другого, или
насильственно завладел жилищем другого и это преступление установится показаниями свидетелей, за ним бык стоимостью в пятнадцать овец.
Если свидетели не нашлись, то основываться на известности вреда населению. Если
же и это не удается, то применяется присяга трех людей из каждого рода»[8].
«Если
явятся два человека тяжущихся, – говорится в сборнике адатов Бежидского округа,
– то по адату нашему требуется, чтобы истец представил свидетелей, а ответчик присягнул, и если истец представит
свидетелей, то дело решается в его
пользу, если не представит, то
ответчик приводится к присяге»[9].
Имея в виду решающее
значение свидетельских показаний для решения
судебного дела, в Бежидских адатах установлена значительная ответственность –
15 овец – за лжесвидетельство.
Правила присяги у лакцев
мало чем различались от описанных выше правил у даргинцев и аварцев.
Наибольшее число
присяжников – 50 – требовалось для очистительной присяги при убийстве и
подозрении в воровстве имущества из мечети, краже с мельницы, с поля или с
кладбища. При недостатке ближайших родственников
со стороны отца присяга принималась родственниками со стороны матери. Если из
числа призванных к присяге 50 человек трое, а из числа 12 и 6 по одному
отказывались принять оправдательную присягу, лицо подозреваемое признавалось,
безусловно, виновным. Кулы не принимались в свидетели и не допускались к
присяге ни по каким делам.
У лезгин
доказательственное значение присяги, по сравнению с другими народами Дагестана,
значительно упало.Основными доказательствами считались собственное признание и
показания свидетелей. Число свидетелей зависело от важности разбираемого дела.
По особо серьезным преступлениям, имевшим своим последствием кровомщение,
требовалось не менее 4-х свидетелей, по остальным делам достаточно было 2-х
свидетелей.
При одном свидетеле
требовалась присяга истца, что приравнивалось к доказательству двумя
свидетелями. К свидетельству не допускались родственники сторон, что совершенно
противоречит началам судебного процесса в патриархально-родовом обществе.
Пережитки института
присяжничества сказывались в том, что свидетель должен был свои показания
подтвердить присягой.
В качестве доказательства
применялась присяга только в том случае, если не было других доказательств. В
число присяжников входили, помимо родственников, посторонние люди.
Наибольшее число
присягателей – 40 призывалось по наиболее серьезным делам, влекущим за собой
кровомщение. Такое же число присягателей требовалось при
покраже из дома, где находилось семейство хозяина, из мельницы, равно как и из
саманника, из ямы, в которую ссыпают хлеб, из мечети и при воровстве плуга с
поля, или за сожжение плуга там же[10].
Важно отметить что
преимущественная роль свидетельских показаний по сравнению с присягой
выявляется в том факте, что в случае, если ответчик очистит себя присягой,
истец имел право возобновить свой иск, собрав надлежащие доказательства.
Таким
образом, присяга, как доказательство, утратила свое былое значение, уступив его
свидетельским показаниям.
Свидетелем
мог быть всякий достигший 15-летнего возраста и неприкосновенный к разбираемому
делу.
К
свидетельству не допускались женщины, родственники, люди, опороченные
общественной молвой и питающие к ответчику вражду.
В
селениях Самурского округа свидетелями не могли быть
1) враги обвиняемого,
2) родственники
убитого, к которым по
каким-нибудь случаям может перейти наследство убитого,
3) люди дурного поведения,
4) люди, хоть раз, обличенные в лжесвидетельстве.
При сомнительности
свидетеля требовалось, чтобы один из ближайших родственников принял присягу в
истинности показаний свидетеля. В случае отказа родственника принять присягу
свидетель считался не благонадежным и отводился от участия в разбирательстве
дела.
Свидетельские показания
принимались за доказательство, если свидетель был очевидцем факта или узнал о
факте от самого ответчика.
Определенные условия
предъявлялись и присяжникам. При
очистительной присяге по воровству ответчик должен бал выставить 4-х соприсяжников из близких родственников. Из них двух человек выбирал
истец и двух ответчик.
В делах о поджогах
требовалась присяга двадцати родственников, из которых десять выбирались истцом
и десять ответчиком.
Общими характерными
чертами института присяжничества являются следующие.
1. Присяга и соприсяжничество у горских народов ко
времени присоединения Дагестана к России постепенно вытеснялись другими доказательствами,
в первую очередь свидетельскими показаниями. Однако свидетели принимали присягу
в правдивости своих показаний.
2. В число соприсяжников включались родственники с
материнской стороны.
В некоторых обществах горного Дагестана соприсяжниками
могли быть и посторонние лица, назначаемые одним из участников (истцом или
ответчиком) судебного разбирательства, сельским судом и иногда по жребию.
Эти изменения свидетельствуют о коренном
преобразовании института присяжничества: в период господства патриархалрородового
строя к соприсяжничеству допускались только ближайшие агнаты, т.е. родственники
со стороны отца.
3. Участившиеся случаи ложных клятв именем бога
вызвали назначение по адату определенного наказания за лжеприсягу.
4. В соприсяжники и свидетели в отдельных местностях
допускались и женщины, что
также противоречит основным принципам присяжничества в период господства
патриархально-родового строя.
Различные социальное и имущественное положение лица
являлось критерием, определяющим доказательственное значение присяги и
свидетельства. Наибольшее доверие оказывалось присяге и свидетельским
показаниям лиц, принадлежащих к социальной верхушке, и совершенно не
допускались ни в качестве соприсяжников кулы и каравашки.
Имелась также возможность отвести нежелательного
свидетеля, объявив его опороченным общественной молвой и т.д.
5. С распадом больших семей на малые индивидуальные
семьи присяга родственников основывалась не на знании действительных фактов, а
имела лишь характер ругательства, что значительно поколебало значение присяги
как доказательства.
Значение присяги
уменьшалось параллельно с процессом индивидуализации ответственности; за
действия виновного своим имуществом отвечали не все родственники, а лишь
ближайшие наследники – члены малой индивидуальной семьи.
С уменьшением роли
присяги возрастало значение свидетельских показаний, однако в обычном праве
горцев не выработалось отчетливой грани между присяжниками и свидетелями, так
как, наряду с показаниями об известных ему фактах, свидетель принимал присягу в
правдивости своих сообщений. Кроме того, вместе со свидетелем в процессе принимали участие
соприсягатели, от которых зависело
достоверность свидетельских показаний ,это важно, на наш взгляд, при
оперативной работе .
Процесс отмирания или видоизменения того или
иного правового института может продолжаться в течение длительного
исторического периода, измеряемого столетиями. Особенно это относится к
процессуальным институтам, так как речь
идет о форме, которая сохранялась и при изменившемся содержании.
[1] Ковалевский М.М. Современный обычай и древний закон.
1886. Т.II. С.338.
[2] Ковалевский М. М.
Древний закон и современный обычай. 1886. Т.II.
[3] Ковалевскнй М.М. Современный закон и древний обычай.
1885. С.81-82.
[4] Кавалевский М. Современный обычай и древний закон.
М., 1886. Вып.II. С.303.
[5] Там же. С.298.
[6] Адаты южнодагестанских обществ // Сборник сведений о
кавказских горцах. Вып.VIII. 1875.
С.32.
[7] Там же. С.45.
[8] Рукоп.фонд ИИЯЛ, д.1662.
[9] Перевод с арабского о существующих в Бежидском округе
адатах // Рук.фонд, д.___. С.7.
[10] Адаты южнодагестанских обществ // Сборник сведений о
кавказских горцах. Вып.VIII. 1875. С.3.