Малышев Андрей Владимирович, канд. экон. наук

 

Глобализация и переходность

 

Современное увеличение значения современной визуальной коммуникации и наступающее на человека ее количе­ство свидетельствует о расширении доли коллективного мифологического сознания, апеллирующего к образному восприятию мира. Как правило, рациональное преподно­сится человеку именно в форме образов. Данная модель, прежде всего, ориентирует чело­века на слияние понятийного и образного. В таком случае наблюдается нерасчлененность понятия субъекта и объекта, предмета и знака.

Отметим, что с помощью классического пространства обеспечивается диалог внутри семиосферы, внутри смысла и социо­культурных значений каждой из культур. Семиосфера подразумевает различие между культурами, как основное условие общения между ними. Художественное же коммуникаци­онное пространство, в отличие от социального, напротив, само создает правила и спо­собы общения, вынуждая культуры говорить на заданном языке. В рамках семиосферы область тождества была невелика, а область непересекаемого – огромна. Пересекались лишь наименьшие по объему смысловые части различных культур, а непересекающиеся части требовали культурной интерпретации, перевода. Одной из основных тенденций со­временной культуры становится увеличение области пересечений внутри нее, в которой главную роль в силу своей образной природы играет культура. 

Развитие информаци­онного общества в переходный период оказывает влияние на характер и функционирование всей системы куль­туры в целом. Оказалось, что это воздействие настолько мощное, что уже сейчас допус­тимо говорить о тенденции культуры как таковой подстраиваться к требованиям и усло­виям информационного пространства. Средства массового тиражирования создали тип особого, весьма усредненного зрителя. Сформировалась даже особая «средняя» область, которая не относится к традиционно «высокой» и традиционно «низовой» культуре, и ориентируется на некий стандартизированный продукт, соответствующий среднему эсте­тическому и интеллектуальному уровню массового зрителя. В определенном смысле можно перенести это на соотношение между элитарной и народной субкультур, массовую же обозначить как среднюю. Отныне зритель и не интеллект­уал, но и не потребитель самого незатейливого зрелища.

В данной связи актуальной оказывается еще одна тенденция, намечающаяся в сфере современ­ной культуры: чем мощнее становится информационная область, тем более уве­личивается число включенных в нее людей. Происходит процесс так называемого размывания ранее нерушимых границ различных культур, что, в свою очередь, ставит под угрозу функцию диалога как такового. В данном случае мы имеем дело с вариантом, при котором можно соединить звезды классики и фольклора, соединение которых в некоторых случаях дает «поп-звезду», что постепенно готовит массового потребителя продукции современной культуры к некоему «усредненному вектору понимания».

Все это позволяет говорить о возникновении в единой сети координат единого, общего культурного информационного пространства, ранее подобный процесс мог происходить в рамках относительно локальной коммуникации, сейчас появи­лись иные возможности. Научно-технический прогресс создает новые виды функциони­рования культуры и ее широкого охвата массовой аудитории, можно сказать, что вся человеческая жизнь воспринимается через фильтр массовой коммуникации в рам­ках культуры.

Вкратце проанализируем сам этот процесс: подобная ситуация начинала складываться уже на рубеже XIX – XX в. Тогда эти процессы стали настолько мощными, что подчинили себе искусство и традиционные виды его функционирования. Появилась упомянутая выше «средняя» область, с помощью которой стало возможным осуществлять контроль над диалогическим механизмом взаимоотношения культур, наполнять их стереотипами, общими оценками, иллюзией общедоступности. Все это порождало опасность лишить диалог культур смысла и тем самым обречь культуру на вырождение.

Таким образом и «высокая» и «низовая» куль­тура становились маргинальной для этой «новой средней» культуры. Так, экранные искусства явили собой идеальный способ воплощения этого феномена: вместо осуществления диа­лога произошел отбор массовым искусством наиболее подходящих элементов как «высо­кой» так и «низовой» культуры. Данный процесс может быть охарактеризован как форма мещанско-предпринимательской субкультуры, что стало предметом исследований ряда специалистов. Например, об этом пишет Н.Хренов в книге «Зрелища в эпоху восстания масс»: «В истории XX в. мы, видимо, впервые можем наблюдать гипертрофированное развитие массовых экранных форм и оттеснение ими на периферию многое из определяю­щих элитарных или индивидуализированных форм» (Хренов Н.А. Зрелища в эпоху вос­стания масс. – М., 2006; с. 586).

Все приводит к тому, что неизбежно происходит подстройка «высокого» пласта культуры к требованиям массовой культуры. Низовая культура постепенно перестает быть реакцией на официальную высо­кую культуру, теряет иллюзию открытости и «запретности», занимая лишь нижнюю, наи­более широкую часть этой «средней» ниши, иными словами, уходит в область приватной жизни, превращается в «именинное пение». Все это способствует потере ее собственной специфики и превращает ее в некий усредненный продукт, новая культура приобретает интегративный характер и грозит завершиться кризисом.

Так в современный переходный период продукт глобализации стирает необходи­мые границы субъекта при осуществлении диалога, который должен обогащать каждую сторону, не уничтожая индивидуальной сущности. Современная массовая культура становится типичным порождением глобального информационного пространства. Она постепенно, но планомерно отстраняется от фундаментальных этнических, религиозных оснований и тра­диций. Условием ее существования является интегрированная информационная среда, а реализацией – массовые действа, шоу.

Впоследствии культура приобретает черты как «высокой»,  например, интеллектуальное шоу, так и «низовой» (массовой) культуры, оставаясь в режиме усред­ненности, именно так называемая средняя культура сейчас довольно часто выступает в качестве официальной, а высокая становится маргинальной, понятной лишь узкому кругу специалистов.

Необходимо также отметить, что высокая культура со временем неизбежно начинает тиражироваться и, становясь предметом массового по­требления, тем самым неизбежно снижается, предлагая зрителю форму упрощенного и адаптированного ее употребления. Следует заметить, что усреднение «высокого» и «низо­вого» приводит к параличу каждой из культур. Культуры теряют свои функции, превра­щаясь в маргинальные элементы, что приводит к их противостоянию средней, приемле­мой области для подавляющего числа потребителей, порождая типичные для современной культуры явления кризиса и культурного слома.

В данной связи в рамках настоящего параграфа нам представляются важными рассмотрение понятий «кризис» и «культурный слом». Столкновение нравственных и духовных идеалов с реальным миром, которое  отражается на культуре, уменьшают энергию разных культур, ценностей, дух творчества уходит из культуры, потому что она не может удовлетворить духовных потребностей общества. В культурологи этот момент описывает понятие -  «кризис культуры», фиксирующее ситуацию, возникающую в результате разрыва между культурой со всеми ее институтами и структурами и резко изменившимися условиями общественной жизни.

Большинство современных источников характеризуют современный мир с помощью терминов «всеобщая глобализациея» и «проблема кризиса культуры», что требует рассмотрения в этих условиях. Культура играет важную, если не решающую, роль в существовании человечества, ее развитие, с точки зрения диалектики, во всех сферах жизни человека увеличивается противостояние, но в то же время закладываются основы для бифуркации.

Отметим, что понятие «кризис» становится предметом исследования, в первую очередь, экономистов, однако экономисты, рассматривая кризис в экономике, обращают внимание на то, что кризис затрагивает все социокультурное пространство и в том числе – культуру. Фернан  Бродель, говорил: «Но в соответствии с нашими обычными требованиями к науке мы хотели бы знать точную длительность этих движений развития и упадка. Вполне возможно замерять экономические циклы, приливы и отливы в производстве материальных благ. В равной мере должно быть возможно проследить и кризис социальных структур во времени, локализовать его как в абсолютных терминах, так и по отношению к движениям сопутствующих структур. Историка интересует прежде всего, как пересекаются эти движения, влияя друг на друга и приводя к разрушению старую социальную систему. Все это может быть описано только с помощью применения универсальных временных шкал историка. Многочисленные, отличающиеся друг от друга шкалы социолога здесь не пригодны, так как каждая же них была сконструирована для измерения какого-то одного частного феномена». (Бродель Ф. Философия и методология истории. Под ред. И.С. Кона, РИО БГК им. И.А. Бодуэна де Куртенэ. – М., 2000 (переиздание 1963), с. 115-142.)

П. Сорокин разработал теорию социокультурных циклов, а так же типологию кризисов. П. Сорокин ввел понятие «вертикальной» и «горизонтальной мобильности», а так же «открытом и закрытом обществе». Динамика «закрытого общества» минимальна и именно это приводит к кризису, П. Сорокин считал, что исторический процесс это периодическая смена различных «суперсистем» и разделил их на три типа: Идеациональная истина — это истина, открываемая милостью Божией через его глашатаев (пророки, мистики, "отцы церкви"), обнаруживаемая сверхчувственным способом посредством мистического опыта, прямого откровения, божественной интуицией и вдохновением. Такая истина может быть названа истиной веры. Она непогрешима и дает адекватное знание о подлинно реальных ценностях. Чувственная истина суть истина чувств, постигаемая органами чувственного восприятия. Если наши органы ощущений свидетельствуют, что "снег белый и холодный", то утверждение истинно; если же наши органы ощущений показывают, что снег не белый и не холодный, то утверждение становится ложным. Идеалистическая истина есть синтез двух других истин, то есть синтез, созданный нашим разумом. В отношении чувственных явлений она признает роль органов чувств как источника и критерия достоверности или недостоверности любого утверждения. (Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество / В серии: «Мыслители ХХ века». Пер с англ.– М., 1992. – 543)

Трудно не согласиться с  тем, что в течение десятилетий переживает Европа изнутри идущую, глубокую душевную и духовную перемену, особенно крупнейшие события войны 1914 года, в которых явно обнаружился кризис и даже просто невозможность прометеевской культуры, не могли не потрясти западного человека до самых его основ. Он готов, по всем видимостям, к переходу в зону владычества нового прототипа. В порядке этого развития европеец будет все больше приближаться к русско-восточному человеку, так же как с 1500 года он все больше и больше приближался к иудею. Без всякого заранее обдуманного намерения он создает в себе душевные  предпосылки, которые не только облегчают, но обусловливают западно-восточное примирение. (Шубарт В. Европа и душа Востока. Общественные науки и современность. 1992.  № 6)

            Безусловно, при приближении или наступлении кризиса у людей, как правило, у людей появляются упаднические, пессиместические настроения. В работах Х. Ортега-и-Гассет акцентируется внимание на том, что кризис это не крушение, и пути выхода из кризиса во многом зависят от людей. Большое количество людей охватывают упаднические настроения и люди становятся пассивными, противодействием разрушениям, которые несет в себе кризис, является активная деятельность людей, в противном случае кризис превращается в катастрофу и даже в гибель.

            Подчеркнем, что выработать правильное поведение в период кризиса очень важно, так как кризис периодически повторяется. «Мне не известно, почему, слово «кризис» обычно наводит на невеселые мысли; кризис есть не что иное, как глубокое и интенсивное изменение; оно может быть изменением к худшему, но также и к лучшему, как в случае с нынешним кризисом физики. Нет более верного признака зрелости науки, чем кризис принципов. Он означает, что наука настолько уверена в себе, что может позволить себе роскошь решительно пересмотреть свои принципы, т. е. потребовать от них большей убедительности и твердости. Интеллектуальная сила как человека, так и науки измеряется той долей скептицизма, сомнения, которую он способен переварить, усвоить. ( Х. Ортега-и-Гассет. Что такое философия?)

   В данной связи станвоится актуальным обратить наше внимание к течению, которое появилось в конце XIX и начале XX века,  центральным  понятием которого стала «жизнь» как интуитивная целостная реальность, в противоположность материи и духу. Это течение было названо «философией жизни».  Оно возникло как отказ от  философии Гегеля и в какой-то мере обращение к постулатам философии Канта. Основой философии Гегеля является «абсолютный дух», который в своем понимании содержит взаимопроникающее и взаимодополняющее тройственное мировоззрение: философское, религиозно-историческое и художественно-эстетическое.

В рамках данной концепции было определено понятие «трагизм жизни»: «Жизнь есть трагедия, и эта трагедия — постоянная борьба без победы и без надежды на победу». Наиболее ярко о трагизме жизни сказано словами Байроновского героя Люцифера: «Смерть не имеет образа, но все что носит вид земных существ, поглотит». (Цит. по: Тертерян И. Современный испанский роман. – М., 1989, с. 26)

Как известно, категория «бытие-в-мире» является ключевой в понятии экзистенцианализма, что было определено Хайдеггером в начале ХХ века. Понятие «бытие-в-мире» появилось только в ХХ веке и первичным признается «бытие-в-». Этот термин («бытие-в-мире») изменяет не только устоявшиеся понятия вещей мира, но и пространства: «Мы называем это словом «бытие». Таким именем существительным именуется то, что мы имеем в виду, когда говорим «есть», «было», «будет». Все, что касается нас, и все, чего мы касаемся, проходит через высказанное или невысказанное «есть». Что дело обстоит так - от этого нам никогда и нигде не уйти. «Есть» известно нам во всех своих явных и скрытых разновидностях». (Философия Канта и современность. Сборник переводов, часть 2. М., 1976. С. 18-25)

Впоследствии Х. Ортега-и-Гассет смягчил эти понятия и из «философии жизни» вывел истину о «радикальной драматичности нашей судьбы». Осознание человеком опасностей вызывает беспокойство на протяжении всей жизни людей, что помогает их избежать: «в сущности жизнь и есть беспокойство». Ортега говорил, что именно беспокойство является движущим стимулом в жизни человека и заставляет людей делать выбор, принимать решения и активно действовать. (Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация искусства и другие работы. М, 1991. С.72, 89.)

Трудно не согласиться с тем, что в переходные и в кризисные моменты это помогает находить решения, преодолевать упаднические настроения, и с верой смотреть в будущее. Социально-политические проекты выхода из кризиса Х. Ортега-и-Гассет важны для ученых, занимающихся кризисом, если даже они е имеют собственных проектов, например,  П. Тиллих, который занимался «теологией культуры», представляя «диалектику теологии», основой учения которого «мужество быть», французский ученый А. Камю считал, что единственное возможное поведение человека в кризисных ситуациях – позиция бунтаря, даже если это не приведет ни к каким положительным результатам.

Исследователей переходных процессов и кризиса, интересует также вопрос выхода из него и прогнозирования дальнейших путей развития. Одним из представителей научного сообщества, исследовавшим вопросы кризиса является социофилософ Ф. Фукуяма, он писал о том, что перестройка, произошедшая в России не является концом «идеологии» или замены социализма на капитализм, а это единственно возможная победа «либерализма» в политике и экономике, является приверженцем идеалистических идей и гибель фашизма и коммунизма означает победу западной идеи, так как других путей, кроме как либерализм нет.

Ученый считал, что созданный идеальный мир и его идеи будет диктовать в конечном итоге и устройство материального мира. В трактовке Ф. Фукуямы это означает «конец истории как таковой», т.е. как «завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы» общественного устройства. (Философия истории. Антология. М., 1995. С. 290, 298, 291)

Остановимся вкратце на высказывании социофилософа Э. Гидденса, который не согласен с высказываниями Ф. Фукуямы и считает, что капиталистические накопления должны иметь конечную точку, должно быть перераспределение накоплений. Э. Гидденс не предлагает уже известные формы социализма, но считает, что «пост-современное» устройство мира содержит в себе «систему-после-бедности» и что это «социализированная экономическая организация в мировом масштабе...». (Там же)