ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА КАК НОВОЕ НАПРАВЛЕНИЕ В ГУМАНИТАРНОЙ НАУКЕ.

Кусаинова Гульнара Саменовна

Семипалатинский государственный университет имени Шакарима

Республика Казахстан

Наблюдающийся бурный интерес к исследованиям, направленным на изучение современного общества, проявляется в изучении тех сторон жизни, значение которых трудно переоценить. Среди таких направлений можно выделить такие области как язык и политика.

У истоков исследования проблемы «политическая лингвистика» в той или иной формулировке и интерпретации стояли различные исследователи, среди которых можно выделить Г.Лассуэлла, П.Коркорана, Я.Блуммерта.

В работе «Язык политики» (1949) Г.Лассуэлл, опираясь на предложения Ч.Морриса, разграничивает два понятия – «политическая семантика» и «политическая синтактика». Политическая семантика в рамках проводимого им исследования, изучает ключевые понятия, лозунги и доктрины, а политическая синтактика имеет дело с логическими и грамматическими соотношениями [1, 9].

В 1976 году в Гааге и Париже вышел сборник статей «Язык и политика». «Социальная значимость и специфичность исследований, которые ведутся в этом направлении дают основания для выделения в кругу общественных дисциплин так называемой «политико-лингвистики», занимающейся систематическим изучением воздействия языкового варьирования и структуры речевой коммуникации на политику в широком смысле слова. Цель подобных исследований заключается в выяснении того, каким образом язык используется в конкретной политической деятельности, и способен ли язык оказывать влияние на результаты этой деятельности» [2, 65-66].

Развитие социально-гуманитарного познания к 90-м годам ХХ столетия привело к тому, что представители разных отраслей науки (в нашем случае политология и лингвистика) не взаимоотчуждаются, а изучаются в совокупности. П.Коркоран в связи с этим подробно рассматривает феномен «лингвистического поворота в философии» и аналогичного «лингвистического поворота в политической науке». Касательно второго «поворота» отмечается, что «язык как аналитическая парадигма в политической науке это – все, что угодно, но не то, что получает строгое определение» [3, 66]. С этим поворотом начал отождествляться подход к политике как к схеме коммуникативных актов, стало разрабатываться несколько важных течений политологического исследования. Это – работы по символике политического языка, эмпирические исследования вербального поведения, наконец, - дискурс-анализа политики.

Специалист по африканским языкам и социолингвистике из Гентского университета Я.Блуммерт является самым энергичным сторонником конституирования политической лингвистики. Но как видно из предыдущего обзора, ошибочно полагает, что: «Мы впервые встречаем термин «политическая лингвистика» в статье Кэрола Истмана (1992), который в свою очередь ссылается на работы Дэвида Лейтина как на «политическую лингвистику», т.е. изучение языковой политики» [4, 8].

Трактовки предмета политической лингвистики, по сравнению с определением самого понятия «политическая лингвистика», не слишком многочисленны.

Существуют подходы, при котором ставится знак равенства между политической лингвистикой и исследованием политического дискурса.

Так, А.Н.Баранов, анализируя языковую деятельность в рамках политической коммуникации, делает характерное замечание: «Изучение политического языка было инициировано по крайней мере тремя факторами. Во-первых, внутренними потребностями лингвистической теории, которая с завидным постоянством в разные периоды истории лингвистики обращалась к реальным сферам функционирования языковой системы. ...Во-вторых, чисто политологическими проблемами изучения политического мышления, его связи с политическим поведением; необходимостью построения предсказывающих моделей в политологии, а также разработки методов анализа политических текстов и текстов средств массовой информации... И, наконец, социальным заказом – малорезультативными попытками мыслящей части общества освободить политическую коммуникацию от манипуляций политиканов, обманывающих народ...

Предмет политической лингвистики – политический дискурс как совокупность дискурсивных практик, идентифицирующих участников политического дискурса как таковых или формирующих конкретную тематику политической коммуникации» [5, 245-246].

«Всякий дискурс рассматривается трояко – как использование языка; как «вживление» в общественное сознание определенных представлений; как взаимодействие социальных групп и индивидов» [6, 93].

Собственно политический дискурс определяют и как институциональное общение, использующее систему профессионально ориентированных знаков, происходящее в ситуативном контексте (политический дискурс = «подъязык + текст + контекст») [7, 15].

Главное предназначение политического дискурса состоит в «смысловой и логической организации политического процесса» [8, 11].

Исследователи политической лингвистики Н.М.Мухарямов и Л.М.Мухарямова считают, что политическая лингвистика не сводится ни к изучению политического дискурса, ни языковой политики, которые взяты по отдельности. Теоретико-методологическим ядром становится момент пересечения, наложения или взаимопроникновения того и другого – языка политики и языковой политики [9, 57].

Таким образом, существуют два принципиальных подходов к предмету политической лингвистики.

Первый определяет содержательные границы этой исследовательской области как совпадающие с политическим дискурсом или дискурсивным анализом политики. Этот подход расценивает политическую лингвистику в качестве одного из разделов прикладной лингвистики, как это делает А.Н.Баранов.

Второй, более широкий подход связан с пониманием данной аналитической области в качестве междисциплинарной и комплексной. В этом случае политическая лингвистика не сводится к изучению лишь взаимодействия языка и политики. Предметом политической лингвистики в таком ее понимании является вся совокупность политико-языковых отношений; позиции, взгляды и установки, мотивы поведения и деятельности субъектов этих отношений, весь спектр политических измерений языковой жизни общества и языковых измерений политики.

Современный язык политики имеет свои особенности на всех уровнях – на уровне лексики, морфологии, синтаксиса, фразеологии. Различные перемены общественно-политического, социально-экономического характера в современном обществе, интенсивно происходящие в последние десятилетия, вызвали значительные изменения в сфере общественно-политической лексики (ОПЛ). Сегодня изменения в лексике являются плодом коллективного творчества журналистов, политиков, ученых – именно поэтому в лексике так быстро отражаются все изменения, связанные с ускоренным ритмом жизни, скоростью распространения информации, изменением традиций и условий жизни. Речь современного политика, обращающегося не непосредственно к адресату, а через прессу, требует мастерства владения словом.

В лингвистической науке определение ОПЛ не находит однозначного решения. Одни исследователи понимают под ОПЛ широкое множество лексических единиц, относя к ним всю лексику общественно-политических текстов, другие называют политической лексикой, как общеупотребительные лексические единицы, так и термины.

Р.Барлыбаев дает следующее определение ОПЛ: «Қоғамдық-саяси өмір саласына байланысты құбылыстар мен ұғымдар атауларын білдіретін мағыналық бірлігімен топтасқан, өз алдына біріккен сөздерді қоғамдық-саяси лексика деп айтуға болады» [10, 51].

Под ОПЛ мы, вслед за И.Ф.Протченко [11, 247] и Т.Б.Крючковой [12, 89], понимаем совокупность лексических единиц, обозначающих понятия, связанные с идеологией; часть словаря, которую составляют названия явлений и понятий из сферы общественно-политической жизни.

В истории изучения ОПЛ существуют различные точки зрения выделения этапов ее становления и развития. В лингвистической практике традиционно выделяют два этапа: первый этап: 1917 г. – начало 50-х г., когда политическая лексика не являлась объектом специального изучения, хотя в 20-е годы в лингвистике отмечаются научные работы по исследованию социально-политических процессов в языке (А.П.Баранников, Г.О.Винокур, С.О.Карцевский, Е.Д.Поливанов, Л.В.Щерба и др.); второй этап: начало 50-х г. – до конца перестройки, так называемый тоталитарный язык советского периода (А.Н.Баранов, Ю.Н.Караулов, В.Г.Костомаров и др.). Политический язык тоталитарного общества, отмечает А.П.Чудинов, характеризовался как ритуальный, т.к. в нем существовали традиционные правила политической коммуникации. Основная задача политической коммуникации того времени заключалась в фиксации своей приверженности правилам и подтверждениям социальной роли. Александр Галич в цикле стихотворений-историй из жизни знатного рабочего Клима Петровича Коломейцева одним из первых обратил внимание на ритуальную сущность политического диалога в советском обществе. В стихотворении «О том, как Клим Петрович выступал на митинге в защиту мира» описана анекдотическая ситуация – референт дал Климу Петровичу речь, предназначенную для матери-героини: «Выхожу я, И не дробно, как дятел, а неспешно говорю и сурово: Израильская, – говорю, – военщина Известна всему свету! Как мать, – говорю, – и как женщина Требую их к ответу! Который год я вдовая – Все счастье – мимо, Но я стоять готовая За дело мира! …………Тут отвисла у меня прямо челюсть – Ведь бывают же такие промашки! – Это сучий сын, пижон-порученец, Перепутал в суматохе бумажки!»

Испуг Клима Петровича вполне объясним, однако наш герой обнаруживает, что ошибка не производит особого впечатления на публику. Более того, его речь получает одобрение высокого начальства: «Первый тоже, вижу, рожи не корчит, А кивает мне своей головою! …А посля зазвал в свою вотчину И сказал при всем окружении: «Хорошо, брат, ты им дал! По-рабочему! Очень верно осветил положение!» [13, 8-9]

В этом стихотворении отражена наиболее существенная способность ритуальной коммуникации: важно не содержание произносимых речевых актов, а сам факт их произнесения в определенной ситуации.

Исследования последнего времени позволяют выделить третий этап развития языка: этап постсоветской эпохи – до настоящего времени. Это политический язык постсоветской эпохи (Г.А.Ермакова, Н.В.Земская, Е.Н.Какорина, Н.А.Купина, А.П.Чудинов и др.).

Общим для всех периодов является то, что политическая лексика каждой эпохи активизировалась в употреблении и динамично изменялась. В каждом периоде существовала потребность, и были условия для создания новых слов, отражающих новые явления политической жизни.

Выбор слов для номинации политических денотатов определяется прагматическими соображениями и находится под воздействием экстралингвистических и интралингвистических факторов.

Под экстралингвистическими факторами имеется в виду, прежде всего изменение политических реалий. В стремительно меняющемся современном мире не только уходят в прошлое, например, такие реалии, как «холодная война», но и постоянно появляются новые реалии, которые нуждаются в номинации. К экстралингвистическим факторам относятся и политические интересы партий, правительств, движений и других политических сил, каждая из которых стремится к тому, чтобы максимально повысить привлекательность своей политики и опорочить политических противников. В то же время перемены в политической структуре мира изменяют эмоциональную оценку, как самих реалий, так и соответствующей лексики.

Существенное влияние на язык политики конца ХХ века оказали также идеи политкорректности, которая, как пишет С.Г.Тер-Минасова, «требует убрать из языка все языковые единицы, которые задевают чувства, достоинство индивидуума, вернее, найти для них соответствующие нейтральные или положительные эвфемизмы» [14, 14].

Что касается нремительно меняющемся современном мире не только уходят в прошлое.ическими соображениями и находится под воздействием экстралиинтралингвистических факторов, известно, что эмоционально-оценочная политическая лексика постоянно требует обновления и замены, поскольку в соответствии с законами развития языка со временем эмоциональный эффект этой лексики изменяется. К интралингвистическим факторам также можно отнести и расширение политической номинации путем заимствования лексики из других пластов языка, например, использование новых научно-технических терминов.

Успешное воздействие на широкие массы с помощью средств языка заключается в том, что они затрагивают главным образом эмоции, а не логику. А.Моль справедливо замечает, что «при современном состоянии культуры логическая мысль принимает лишь фрагментарное участие в убеждении, выступая в виде коротеньких последовательностей, связующих соседние понятия в поле мышления». Эту идею развивает политолог С.Кара-Мурза, который утверждает, что «чем меньше давление мозаичной культуры, тем меньшую роль играет логика, тем более восприимчиво сознание к манипуляции. Место рационального мышления занимает мышление ассоциативное». C.Кара-Мурза говорит о такой функции экспрессивных средств языка, как экономия интеллектуальных усилий: «соблазн сэкономить интеллектуальные усилия заставляет человека вместо изучения и осмысления … трех вещей (нынешнее состояние, желательное для него будущее состояние, путь перехода от нынешнего состояния к будущему) прибегать к ассоциациям и аналогиям: называть эти вещи метафорой, которая отсылает …к иным, уже изученным состояниям» [15, 79-80].

«Язык является наиболее мощным оружием человека. Вооруженные силы способны удерживать народ в состоянии подчинения долгие годы, даже поколения. Однако только посредством языка можно манипулировать человеческим сознанием и склонить народ к сотрудничеству в деле собственного угнетения. Сходным образом понимание языка становится началом политической независимости» [16, c.IX].

Таким образом, политическая лингвистика в той или иной степени связана с изучением взаимоотношений языка и общества. В современной политологии исследование языка политики представляется крайне продуктивным для изучения политического процесса в целом, тех или иных политических курсов, а также линий поведения отдельных политических организаций и политиков. Применительно к области языкознания политическая лингвистика является новой, активно развивающейся гуманитарной наукой, которая занимается изучением использования ресурсов языка как средства борьбы за политическую власть и манипуляции общественным сознанием.

Литература

1. Laswell H.D., Leites N. Language of politics: Studies in quantitative semantics. – N.Y.: Sewart, 1949. – VII, 398 p.

2. Язык, идеология и политика. – М.: ИНИОН РАН, 1982. – 206 с.

3. Corcoran P. Language and politics // New directions in political communications. – New Park, London, New Delhi, 1990. – P. 254-289.

4. Blommaert J. Language and politics, language politics, political linguistics // Belgian journal of linguistics. – Bruxelles, 1997. – №11. – P. 45-67.

5. Баранов А.Н. Введение в прикладную лингвистику/МГУ им. М.В.Ломоносова. Философский факультет. – М.: Эдиториал УРСС, 2001. –358 с

6. Ле Э. Лингвистический анализ политического дискурса: Язык статей о чеченской войне в американской прессе // Полис. – М., 2001. – №2. – C. 93-112.

7. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. – М.; Волгоград, 2000. – 367 с.

8. Ильин М.В. Политический дискурс как предмет анализа // Политическая наука. – М., 2002. – №3. – С. 7-19.

9. Мухарямов Н.М., Мухарямова Л.М. Политическая лингвистика как научная дисциплина // Политическая наука. – М., 2002. – №3. – С. 45-60.

10. 143, 51 Барлыбаев Р. Қазіргі қазақ тіліндегі қоғамдық-саяси лексика. – Алматы: Мектеп, 1978. – 144 б.

11. Протченко И.Ф. Лексика и словообразование русского языка советской эпохи. – М.: Наука, 1975. – 324 с.

12. Крючкова Т.Б. Особенности формирования и развития общественно-политической лексики и терминологии. – М.: Наука, 1989. – 152 с.
13. Баранов А.Н., Казакевич Е.Г. Парламентские дебаты: традиции и новации. Новое в жизни, науке, технике. №10, 1991. – 63 с.

14. Тер-Минасова С.Г. Личность и коллектив в языках и культурах // Вестник МГУ. Сер. 19. Язык и межкультурная коммуникация. – М., 2003. – №3. – С. 7-17.
15. Кара-Мурза С. Краткий курс манипуляции сознанием. – М., Алгоритм. – 2002. – 287 с.
16. Green D. Shaping political consciousness: The language of politics in America from McKinley to Reagan. Ithaca; L.: Cornell Univ.press, 1987. XII, 277p.