Право /5.Уголовное право и криминология

Лихова Т.Ю.

Российский университет кооперации, Россия

Причины преступности несовершеннолетних в период становления советской власти

Исследование уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних в советский период показывает, что абсолютный протекционизм властей в отношении подростковой преступности, наблюдавшийся с начала становления советского режима, быстро сменился политикой ужесточения уголовной репрессии. Подобная смена курса имела свои причины, среди которых важную роль исполняли факторы преступности несовершеннолетних.

Большая часть населения, поставленная в рамки физиологического выживания, вынуждено было искать любые средства для сохранения жизни. Фактическое разорение сельских и городских жителей, их обездоленность побуждало к поиску лучшей жизни в других местах. к 1917 году таких насчитывалось 22,6 миллионов человек[2, с. 203]. В ситуации социально-экономической катастрофы наиболее незащищенной частью населения были дети и подростки, оказавшиеся в условиях практически не совместимых с жизнью.

Одним из результатов сложившейся обстановки явился рост количества беспризорных детей, которых только к 1916 году насчитывалось 50000 человек[5, с.12], а в период 1917-1918 гг. - 104666, и это только находящихся в детских учреждениях. Игнорирование советской властью прошлого опыта ликвидации беспризорности, использование идеологических лозунгов вместо реальной материальной и социальной поддержки детей, усугубила положение последних, отодвинув позитивные изменения в плане борьбы с этим явлением к началу сороковых годов. Именно поэтому массовая и стабильная беспризорность, явилась главной причиной непрекращающегося роста преступности несовершеннолетних. Советской власти пришлось незамедлительно решать вопросы с социальным устройством беспризорников и организация детских домов рассматривалась основным направлением в этой деятельности. Необходимо сказать, что с созданием детских домов преследовалась не только единая цель борьбы с беспризорностью и преступностью, но также ставилась задача воспитать качественно «нового человека». По мнению А.Б. Залкинда “именно беспризорные дети, лишенные семьи и ее вредного влияния… представляют из себя прекрасный, быть может , даже наилучший материал для создания нового коммунистического поколения”[5, с. 42]. Подобная идея должна реализоваться сначала на беспризорных детях, а затем на детях, имевших семьи. З. Лилина, практический план воспитания подрастающего поколения, определяла следующим образом: “изъять детей из-под грубого влияния семьи, взять их на учет, скажем прямо – национализировать. Заставить мать отдать нам, советскому государству, ребенка – вот наша задача. Дети должны воспитываться в специальных детских приютах… с детьми должны быть поставлены специальные беседы на текущие политические темы, которые освещаются с коммунистической точки зрения, даже самые маленькие дети должны участвовать во всех коммунистических празднествах… шествиях”. Таким образом, привычный для всякого другого государства, процесс ликвидации детской беспризорности, в советском пространстве с помощью идеологических лозунгов, превратился в грандиозный эксперимент над детьми. Тем не менее, борьба с беспризорностью и преступностью несовершеннолетних началась.

В 1921 году 199704 несовершеннолетних были помещены в 4052 детских дома, в 1922 году таких учреждений уже насчитывалось 6412 в которых пребывало 361105 подростков. Однако в последующем, численность детдомов уменьшилась из-за сокращения финансирования. В соответствии с Постановлением СНК РСФСР от 15.09.1921 года “О мерах по улучшению снабжения школ и других просветительских учреждений”, бюджет урезан с 10% до 2-3%. Нищенское существование самих детских учреждений, призванных устранить беспризорность фактически воспрепятствовало возможности ее уменьшения. Как отмечает В. Зензинов, детские дома “представляют собой кошмарное зрелище… открытые на 40-50 человек, они вынуждены принимать по 150-200…детей размещают на голом полу, на котором они проводят все время. По данным Наркомпроса в 1920 году ткани на каждого ребенка выдано по 6 вершков (26,6 см) вместо 12 аршин (854,4 см), одна катушка ниток на 29 человек, ползолотника ваты (2,135 гр) вместо одного фунта (410 гр), 1 пара холодной обуви на 39 человек, валенок на 312 человек, одно одеяло на 3124 человека…”. Не лучше обстояло дело с питанием, дети получали “четверть фунта хлеба (102,5 гр) и не ржаного, а из проса,… или из кострицы (жесткая кора растений, годных для пряжи), суррогата, который признан абсолютно негодным даже для скота”. Беспризорные, попадая в условия много раз хуже, в которых они пребывали и не привыкшие к другой жизни, использовали детские дома как временные пристанища, покидая их вместе с “казенным имуществом”, при этом за время нахождения там, полностью игнорируя заведенный порядок, отказывались трудиться, подвергали избиениям других более слабых воспитанников, оскорбляли педагогов. В результате, большая часть беспризорных, постоянно меняя места дислокации, фактически разграбляла детдома учреждения, дестабилизировала их работу. С другой стороны, голод, холод, систематическое избиение “педагогами” “материала” для коммунистического общества, не способствовали у него выработке “благодарного” поведения. П.И. Люблинский предвидя, чем закончится первый этап борьбы с преступностью подростков, на фоне их полной безнаказанности, отмечал: “…все больший и больший круг несовершеннолетних вовлекается в сферу моральной дефективности, все труднее и труднее становится исправление таких несовершеннолетних. Людьми, работающими в этой области, овладевает отчаяние и они легко переходят от мер, продиктованных гуманностью, к мерам диктуемым озлоблением”[9, с. 245]. И постепенно стало изменяться отношение властей к проблеме беспризорности и преступности несовершеннолетних. Н.А. Семашко, нарком здравоохранения в РСФСР, призывал “не сантиментальничать нужно теперь,… подготовить в крупных узловых центрах специальные приемники…трудовые колонии.. с жестким трудовым режимом… с гарантией против побегов… надо прекратить сантиментальную болтовню о гуманитарных мерах борьбы… надо взяться за самих беспризорных крепкой и сильной рукой, надо облавами собирать их повсюду и силой за решетку отправлять пойманных…И надо спешить с этим, как надо спешить с удалением гангрены”. Таким образом, социальное устройство беспризорных детей, на первых этапах становления советской власти оказалось весьма неудачным.

Реконструкция семейных отношений по коммунистическому типу также не лучшим образом отразилась на судьбах детей и подростков.

В первые послереволюционные годы идеология разрушения “наследия царизма” коснулась семейных отношений, убежденность новой советской формации в том, что «в коммунистическом обществе вместе с окончательным исчезновением частной собственности и угнетения женщины, исчезнут и … семья»., поставила институт семьи на грань полной социальной и юридической ликвидации, чему немало способствовали призывы: “пролетариат должен немедленно приступить к уничтожению семьи как органа угнетения и эксплуатации» [3, с. 78]. В условиях распада общества, “когда огромные массы людей оказались затронуты процессом массовой маргинализации, заключавшемся преимущественно в утрате прошлого социального статуса и неопределенности статуса нынешнего, более или менее резком разрыве с социокультурной традицией”…[1], советской властью лихорадочно создавались новые положения права, способные представить отношения мужчины и женщины в новом, коллективистском качестве.

Несмотря на то, что первый Кодекс законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве РСФСР, существенно не изменил правовой статус семьи, практиковалось издание специальных «декретов» о «национализации» женщин. В 1918 году во Владимире издан акт, определяющий, что «после 18-летнего возраста всякая девица объявляется государственной собственностью... девица, достигшая 18-летнего возраста и не вышедшая замуж, обязана под страхом строгого взыскания и наказания зарегистрироваться в бюро «свободной любви»,при Комиссариате призрения, ей предоставляется право выбора мужчины в возрасте от 19 до 50 лет себе в сожители-супруги... Мужчинам в возрасте от 19 до 50 лет предоставляется право выбора женщин, записавшихся в бюро, даже без согласия на то последних, в интересах государства. Дети, произошедшие от такого рода сожительства, поступают в собственность республики» [10, с.134]. Подобное возможно объяснить тем, что российское общество после революции явилось экспериментальной площадкой для апробирования различных идеологических конструкций в том числе и в области семейных отношений. В первую очередь, это касалось ликвидации хозяйственной и воспитательной функции семьи, которые по словам В.И. Ленина, должны выполняться обществом. Очевидно, что подобные воззрения негативно повлияли на состояние семейных отношений. За 1918 год в Петрограде из 100 расторгнутых браков 51,1% были продолжительностью менее одного года, 11% – менее одного месяца, 22% – менее двух месяцев, 41% – менее 3–6 месяцев и лишь 26% – свыше 6 месяцев, что показывает тенденцию роста внебрачных отношений, прикрываемых институтом брака. Уже в 1926 году в СССР среди женщин, повторно вступивших в брак, разведенные составили 43%, а среди мужчин — половину[3, с. 134]. В стране еще более массовый характер приобрела детская беспризорность.

Школьное образование и профессиональное обучение в годы становления советской власти также претерпело значительные изменения. Несмотря на то, что впоследствии советской властью принималось большое количество решений о развитии школьного и профессионального образования, основные позиции по реформированию данной структуры были сформулированы в двух документах, принятых в 1918 году - «Положение об организации дела народного образования в Российской республике» и «Положение о единой трудовой школе», в соответствии с которыми вводилась двухступенчатая школа: первая для детей от 8 до 13 лет, вторая – с 13 до 17 лет, что на три года сокращало прежний срок обучения. Коренным образом менялась организация обучения – принимались новые учебные программы, вводилось обязательное коммунистическое воспитание и «производительный труд». К 1920 году открыто 13 тысяч школ, с 1925 по 1929 годы число школ увеличилось с 62300 до 70000, а число учащихся в этот же период - с 4850 до 5650 тысяч человек[8, с.12], в меньшей степени возрастало количество школ профессионального обучения к 1927 году их насчитывалось 250 с количеством обучающихся в 28000 человек. Однако, несмотря на быстрый рост школьных учреждений, организация обучения повторяла обстановку с детскими домами, провозглашенная безвозмездность образования охватила только 35% подростков. Бедственное положение родителей, которые расходовали больше половины своего заработка на школу в виде “добровольных пожертвований”, вынуждало учащихся бросать обучение и идти работать. Многие школы начинали свою работу в октябре-декабре из-за занятости детей в домашнем хозяйстве. Общий срок обучения в городе составлял 3,1, в селе – 2,3 года, только 23% учащихся полностью завершали начальное образование[6, с. 32-33]. Материальное состояние школьных учреждений также не способствовало нормальному развитию школьного образования. В. Зензинов отмечает “невозможно перечислить и описать все эти полуразрушенные дома, сырые подвалы, старые бараки и казармы, землянки, где ведется преподавание…”. Не лучше обстоят дела с сельскими школами: “если Вы увидите в деревне избу с разбитыми окнами, часто с развороченной крышей, – знайте это школа. В холодное время года деревенские школы практически простаивают, но если где-то и идет процесс обучения, то он сопряжен с большими трудностями. “Больше стоя занимаемся, – говорит, похожий на мученика, преподаватель, – при температуре в 1-2 градуса…”[5, с. 61-66]. Психологический микроклимат в школе также оставлял желать лучшего, по свидетельству газеты “Беднота” № 2787 за 1927 год “ученики плохо относятся к своим учителям. Кривлянье и передразнивание…, непослушание, лживость, обидные для учителей клички…Ученики презирают своих учителей потому, что они бедны, плохо одеты…В. Зензинов приводит такой диалог: – Учись, надо учиться, – говорит учительница. – Для чего? Чтобы быть учителем? Моя мать ткачиха, нигде не училась, а получает больше тебя”. Тем, не менее, даже такая примитивная организация школьного образования, не могла удовлетворить спрос на его получение. К 1927 году 18,4% подросткам было отказано в ученичестве. Постепенно до сознания населения доходило истинное положение дел в школах, что спровоцировало снижение количества учащихся, особенно в начальных школах, в 1924-25 г.г. по сравнению с предыдущими периодами количество учеников возросло на 12,4%, в 1925-26 г.г. – на 8%, в 1926-27 г.г. – на 1,5%[7, с. 69]. Таким образом, школьное и профессиональное образование на начальных этапах своего развития, заимствовав все социальные пороки того времени, в немалой степени способствовало, если не росту преступности несовершеннолетних, то их безнадзорности и развращению.

Немаловажной причиной преступности несовершеннолетних играла безработица. В 1921 году около 60% подростков были не трудоустроены[4, с.14], впоследствии дела с занятостью несовершеннолетних становились все хуже, в 1922 году в Петрограде из 26883 работающих подростков уволено 19220[9, с. 122], в первой половине 1923 года безработица несовершеннолетних составила 75,3%, взрослых – 49%. В 1927 году на биржах труда Союза ССР числилось 168557 подростков, что составляло 16,8% от общего числа безработных[5, с. 65]. Также, как в школьном образовании, серьезные качественные изменения в системе профессионального обучения несовершеннолетних произошли только в середине 50-х годов.

Таким образом, реконструкция таких социально-полезных институтов, как семья, школа, трудовая занятость несовершеннолетних по типу революционной демагогии на фоне экономической разрухи привела к воспроизводству беспризорности и росту преступности несовершеннолетних уже в советский период. Провал соответствующих реформ привел в дальнейшем к ужесточению уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних.

Литература:

1. Гавров С. Н. Историческое изменение институтов семьи и брака. Библиотекарь: [Электронный ресурс]. URL: http://www.bibliotekar.ru/gavrov-2/index.htm (дата обращения: 25.11.2009).

2. Волков Е.З. Динамика народонаселения СССР за восемьдесят лет. М.: Государств. Изд-во., 1930. С. 203

3. Демографическая модернизация России, 1900–2000 / Под ред. А.Г. Вишневского. М.: Новое издательство, 2006.. С. 78

4. Детская беспризорность и детский дом. М., 1926 с. 14,

5. Зензинов В. Беспризорные. Париж.: Изд-во “Современные записки”., 1929 с. 12\

6. Котряхов Н.В., Холмс. Л.Е. Теория и практика трудовой школы в России (1917-1932 г.г.), Киров, 1993 с.32-33

7. Луначарский В.А. Материальная база народного просвещения //Революция и культура. М., 1928 № 11 с. 69

8. Луначарский А.В. О состоянии народного просвещения в РСФСР. Доклад на XIII всероссийском съезде Советов. М., 1927. С. 12

9. Люблинский П.И. Борьба с преступностью в детском и юношеском возрасте (Социально-правовые очерки). М.: Юриздат, 1923 с. 245

10. Харчев А.Г. Брак и семья в СССР. М., 1979, с. 133.