Психология и социология/6. Клиническая психология

Д.п.н. Шаповал И.А.

Оренбургский государственный педагогический университет, Россия

 

Страх изменений при созависимости:

экзистенциально-аналитическое измерение

 

Независимая жизнь в философском понимании ― это способ мышления и психологическая ориентация личности, зависящие от ее взаимоотношений с другими, определяющие эти взаимоотношения и выражающиеся в феномене ассертивного поведения (англ. assert ― утверждать, отстаивать) и ассертивности. Главная цель Самоутверждение ― не способ контролировать других и манипулировать ими с тем, чтобы получить то, что хочется. Это  способ непосредственного, прямого и честного общения между   людьми, зависящего от их способности соответствующим образом выражать свои чувства и мнения.

Современная психологическая трактовка созависимости (co-dependence) относит ее к существующим в структуре личности предпосылкам к образованию какого-то вида зависимости — стремления заместить свою духовную неполноту посредством химических веществ, материальных объектов, психических процессов или человеческих отношений. Наиболее общее определение созависимости было дано на первой конференции (США, Аризона, 1989), посвященной этому феномену: это устойчивая болезненная зависимость от компульсивных форм поведения и мнения других людей, являющаяся попыткой обрести уверенность в себе, осознать собственную значимость, определить себя как личность. Предметом нашего исследования является эмоционально-чувственная зависимость от других людей, разворачивающаяся в сфере интимных межличностных отношений, выражающая отношения человека со своими страхами и сводящаяся к формуле: либо человек управляет обстоятельствами своей жизни, либо эти обстоятельства управляют им [5].

В коррекции созависимости применяется рационально-эмотивная психотерапия (А. Эллис), системный подход (Н.М. Манухина), психоанализ (Ц.П. Короленко, Н.В. Дмитриева), гештальт-терапия (М. Папуш) и др. Наиболее общая стратегия коррекции созависимости воплощается в ряде последовательных этапов: 1) Обращение к сознанию клиента, объективное информирование о том, как происходящее с ним выглядит со стороны и к каким последствиям приводит; интеграция информации в сознании. 2) Поиск социопсихологических факторов развития созависимости, особенно комплекса неполноценности. 3) Осторожное избавление человека от наиболее деструктивных методов психологической защиты — проекции, рационализации — после создания для него альтернативы новых мотиваций. 4) Стимуляция в созависимом позитивных мотиваций, не получивших достаточного развития; обращение к подсознанию, активация творческого потенциала.

В целом психотерапевтические практики работы с созависимыми направлены на их адаптацию к сложившимся условиям и на самоизменения, помогающие созависимым именно эти условия переносить. В то же время есть мнение, что для окончательного разрыва зависимости необходи­мо дискредитировать Другого в своем внутрен­нем мире, радикально вытеснить его, стереть любое воспоминание о нем, даже если в глубине души нам его жаль. Лишь уничтожив некую часть себя, связанную «с...», устранив свой модуль отношения «к...», можно избавиться от созависимости [4]. Но не похоже ли такое освобождение на стерилиза­цию?

Практики-терапевты почти единодушно отмечают: избавиться от склонности к созависимости невозможно, так же как никогда нельзя стать «бывшим алкоголиком», и даже смягчение созависимости или перевод ее в более конструктивное русло уже можно считать настоящей победой. Причины резистентности созависимости к психокоррекции многообразны (Е.В. Емельянова, Н.М. Манухина, М. Папуш, Дж. и М. Пауль и др.), но какой-либо их системы или хотя бы иерархии не выявлено. В то же время многими исследователями подчеркивается: созависимой личности непонятны, неведомы и одновременно интуитивно опасны самостоятельность, автономность, незави­симость и суверенитет психологической территории, а также все возможности изменить каким-либо образом свою жизнь. Собственно и за помощью к специалистам созависимые обращаются с конкретным запросом изменить Другого/Других, но не себя. Таким образом, страх изменений имеет интраперсональный локус, не осознаваемый созависимой личностью и маскируемый психологическими защитами.

В настоящей работе мы пытаемся исследовать этиологию и содержание страха изменений у созависимой личности. Главной преградой на пути нормального осуществления интерперсональных отношений является чувство тревоги, anxiety (Sullivan, 1953). Чтобы освободиться от anxiety или хотя бы приглушить ее, человек формирует «инфраструктуру личности», self-system с ее «охраняющими действиями», security operations — селективным невниманием, сублимацией и ложной персонификацией как себя самого, так и других. Отличительной характерис­тикой self-system является ее крайняя ригидность, исключительная сопротивляемость любому опыту, становящаяся, по выражению Салливена, «камнем преткновения в полезном для самой личности изменении».

Ф. Риман [7] стремление к неизменности и порядку, сопровождающееся страхом перед какими-то ни было изменениями в жизни и риском всего нового определяет как одну из базальных тенденций  личности. Изменения расстраивают, беспокоят, пугают, и человек пытается отделаться от них, уменьшить или ограничить их, а если они происходят — помешать им или преодолеть их. Это сизифов труд в потоке событий, где «все течет и все изменяется». Страх перед изменением превращается в навязчивость, исходным пунктом которой является переоценка потребности в собственной безопасности, и отсюда — страх, что без постоянного собственного и/или постороннего контроля меня могут притеснить, вытеснить, обойтись без меня, пренебречь моим мнением — и тогда наступит хаос. Стремясь достичь большей власти, приобрести больше знаний и навыков, чтобы предотвратить возникновение нежелательного и непредвиденного, мы отвергаем альтернативные варианты поведения и жизни в целом.

Обыденная жизнь каждого из нас постоянно помещена в определенные «жизненные обстоятельства», в мире которых каждая его часть занимает свое конкретное место и требует от нас совершенно определенной реакции. В повседневности почти все наше внимание поглощено следующим шагом, и останавливаемся мы и задумываемся, лишь когда возникает проблема, заставляющая нас остановиться. До этого момента наша жизнь видится нам данностью и ре­альностью, ведь наши ощущения и переживания подтверждают: наш мир «нормален» и согласован. Но вот этот мир ставится под вопрос, и если нельзя ответить на него с помощью традиционных интерпретаций, прежняя реальность становится проблематичной, что порождает ситуацию кризиса. К. Ясперс называет эти ситуации «пограничными», описывая их как стену, на которую мы наталкиваемся и о которую разбиваемся. «Граница» здесь ― то, что определяет нас в самой глубине нашего существа: страдание, борьба,  случайность, вина и т. д. Ситуации в этом контексте — не просто конкретная действительность, психическая и/или физическая, телесная и/или душевная, но прежде всего — их преимущество или вред, возможность или преграда для нас лично. Сама суть нашего бытия представляет собой заточение в ситуации как чем-то, что мы должны «претерпевать», и при постоянных изменениях ситуации общая заточенность в нее принципиально непреодолима: никогда нельзя выйти из ситуации, не попав в другую [8].

Для освобождения от созависимости необходима жертва: чтобы откорректировать отождествление с Другим, нужно пожертвовать этим отождествлением (М. Папуш), т.е. разрушить свою устоявшуюся реальность. Этот эффект разрушения единства и согласованности мира человека Л. Бинсвангер характеризует как «падение с небес»: «падая с небес» в горьком разочаровании, мы действи­тельно падаем. Разочарование и сопутствующий ему шок нарушают гармо­нию наших взаимоотношений с миром и людьми, и в такой момент наше существование отрывается от своего места в мире и вынуждено рассчитывать на собственные силы. До нового обретения равновесия в мире оно будет двигаться в рамках смысловой матрицы разочарования, где все наше суще­ствование фактически остается под­вешенным в воздухе, и возможны лишь две альтернативы: освобождение с возможностью восхождения или переход в шатание, опускание, падение [1].

Не воплощает ли страх изменений при созависимости страх окончательного разочарования в себе? Не связан ли, в свою очередь, этот страх с глубинными страхами покинутости и интимности, а все это в совокупности — со страхом экзистенции, подлинного, аутентичного существования с его ответственностью за личный выбор? Созависимый клиент, «отрываясь» с помощью терапевта от созависимых отношений с Другим/Другими, сохраняет свою «валентность на слияние» (Ф. Перлз). Психологический отрыв — это серьезная жертва, связанная с отделением себя от своего статуса и поиском новой идентичности. Кроме того, у человека должен быть выбор ― возможность жертвовать, а жертва должна быть компенсирована, и, вероятно, этим и объясняется переориентация созависимости с прежнего ее объекта на других людей, на животных, а также неодушевленные объекты и разного рода активности [5].

Полагаем, страх изменений имеет протопатическую природу: он непонятен для человека, немотивирован, не насыщен конкретным содержанием. Пограничная ситуация в успокоенности гармоничного и замкнутого мира становится принуждающим фактором, обесценивающим привычную схему интерпретации жизни и рождающим необходимость «драматической репетиции будущего действия» (Д. Дьюи), или «мышления в будущем совершëнном времени» (А. Шюц): мы должны прорепетировать альтернативные способы действий, имеющиеся в нашем опыте столкновения с пробле­мами, не зная, какая из альтернатив приведет к желаемому результату. При этом интенсивность переживания здесь нередко значительнее и мучительнее, так как ситуацию неопределенности любой из нас переносит обычно тяжелее, чем ясную, хотя бы и отрицательную по сюжету. Очевидно, что в страхе мы боимся не самого угрожающего будущего и не связанных с ним обстоятельств, а самих себя в этих обстоятельствах и во взаимодействии с ними. Иными словами, мы боимся своей несостоятельности, и нарастание нашей тревожности обратно пропорционально уровню нашей самооценки. Таким образом, центральным звеном страха изменений является наше отношение к себе с оценкой своих ресурсов и возможностей.

Феномен сохранения созависимости при отказе от конкретных созависимых отношений и переноса ее на другие живые или неживые объекты сам по себе интересен, но мало изучен. Сам перенос объясняется двумя концептуальными положениями З. Фрейда. Во-первых, согласно теории шаблонов, с раннего детства мы устанавливаем опреде­ленные стереотипы, организующие восприятие других людей, ожиданий и собственных реакций. Опыт предыдущих отношений часто становится своеобразным «прокрустовым ложем», и все будущие отношения, особенно самые важные, мы стремимся втиснуть в старые паттерны. Во-вторых, суть «вынужденного повторения» объясняется нашей потребностью повторно проигрывать особенно затруднительные или проблематичные ситуации и отношения, случившиеся в начале жизни. Боль от таких ситуаций фиксируется и периодически приводит человека к бессознательной попытке понять, что же происходит и почему получается именно так.  Пытаясь снова и снова организовать счастливый конец прошлых неудач, мы периодически «наступаем на те же грабли» — создаем ситуации, обещающие только боль и тревогу, но вновь и вновь приходим к неудаче. И если мы не осознаем, чем подталкивались наши выборы и поступки, мы будем приходить только к неудачным разрешениям ситуаций, так как только такая программа развития отношений была когда-то заложена в наше бессознательное.

Созависимая личность, не уверенная в себе, всегда острее уязвима к влиянию и воздействию обстоятельств, угрожающих отношениям. Ожидание и избегание этой угрозы формируют невротический конфликт между притязаниями на обладание главной ценностью — любовью Другого или Других — и одновременным осознанием невозможности и запрета на реализацию этих притязаний. Этот конфликт неизбежно вызывает защитную реакцию и стремление уйти от ответственности за выбор того или иного решения. Копинг при созависимости предстает, как правило, в социальном и/или межличностном паразитировании, а психологической защитой выступает «бегство от реальности» (разного рода аддикции), представляющее собой признаки латентной и опосредованной аутоагрессии и имеющее характер сложного самообмана: сама созависимость — уже бегство от реальности, а присоединяющиеся к ней иные аддикции — «бегство от бегства от реальности» — отражают кумулятивный эффект созависимости и ненасыщаемость ее потребностей. Другой психологической защитой является рационализация: превращение иррациональной тревоги в рационально оправданный страх. Концентрируя и фиксируя страх собственной несостоятельности на отношениях с Другим/Другими (доминантном фобическом агенте), созависимый получает возможность локализовать тревожность в этой области жизнедеятельности и относительно свободно реализовывать себя в других. Таким образом, возникает временное конструктивное ограничение дезадаптивности по компенсаторному типу: «я боюсь высоты, но зато уверенно чувствую себя на воде…». Именно конструктивизм локализации тревоги на одном из объектов опасности объясняет навязчивую «преданность» человека своему фобическому агенту [5], в нашем случае — страху изменений, от которого он не отказывается даже при полной его абсурдности и при достаточно критичном отношении к нему.

Самые разные психические расстройства можно представить как состояния, при которых опыт оказывается сведенным к чисто субъективному (А. Рей). В экзистенциально-аналитической теории эмоций А. Лэнгле [3] дифференцируются контактное чувствование и дистантное «духовное узрение сущности», или интуитивное чутье. Последнее в процессе феноменологического восприятия оказывается возможным только после того, как человеку удалось отодвинуться от себя самого, разобраться с источником своей эмоцио­нальности и обратить взгляд к ситуации. Вопрос контактных чувст­в — «Как это для меня, для моей жизни?» — относится к ситуативному состоянию; вопрос дистантного чутья — «Каково там им? Хорошо ли это для них?» — охватывает прошлое и будущее. Чутье направлено на внутреннюю ценность вещи, ситуации или меня самого без ее прагматического аспекта, в то время как контактные чувства имеют узко субъективный вектор.

Де­терминация поведения человека только его внутренним состоянием без учета объективных требований внешней ситуации нарушает гармонию внутреннего и внешнего, что выражается в фиксированных формах поведения. Ригидность созависимых, их «цепляние» за status quo  предстает как неспособность изменить прежде всего отношение, чем детерминируется привязанность к неадекватному способу восприятия и дейс­твия при принципиальной возможности и объективной необходимости их изменения. Ригидность созависимой личности в ее стеническом и астеническом вариантах [2] выражается в неофобии, сопротивлении новому, его эмоциональным неприятии и отстаивании привычного в сфере отношений к себе, к Другому и другим, к миру в целом.

Страх, общая неуверенность, недоверие, чувство одиночества относятся к контактным чувствам, служащим индикаторами проблем, и чем меньше мы доверяем им как указателям на тоску, дефицит или психологическую травму, тем боль­ше мы их прячем и защищаемся от них. Эти чувства связаны с нами самими, а не со смыслом ситуации, и поскольку они нам принадле­жат, постольку нас не отпускают. Функция дистантных чувств — видение ситуации в отношении ее экзистенци­альной ценности, дающее возможность в осознании сути и «создающее смысл». Тот, кто не научился проживать важное для себя, тот научился не жить, а слушаться; тот, кто не чувствует важное для себя и не может положиться на это чувство, становится чужим самому себе. Не умея полагаться на свое чувство, человек рассчитывает на предписания, авторитеты, на заведенный порядок, справедливо утверждает А. Лэнгле [3].

Иными словами, не веря своим контактным чувствам как индикаторам собственных личностных проблем, перенося их источники вовне, созависимые не доверяют ни себе, ни окружающим, чья критика в лучшем случае воспринимается как некомпетентность, а чаще — как неблагодарность. Стойко обороняя рубежи своей зависимости как высшей добродетели (долг матери, жены и т.п.), они и жертвы свои считают необходимыми и ведут им учет. Возможность изменить себя для них не просто начать жить аутентичной ассертивной жизнью — сама эта жизнь с необходимостью выбирать и отвечать за свой выбор оценивается как непозволительная и невыносимая.

Эмоциональная привязанность к собственному самочув­ствию и прежнему опыту, доминанта этих контактных чувств без осознания их источников закрывает созависимому путь к адекватному восприятию его акту­альной жизненной ситуации и подпитывает страх изменений. Ставя свои решения в зависимость от эмоций и постоянно делая их приоритетными, не полагаясь в принятии решений и выборе будущего на эк­зистенциальные ценности, созависимый предпочитает проживать чужую жизнь, отказываясь от исполненной экзистенции.

Литература:

1.                 Бинсвангер Л. Бытие-в-мире. — «КСП+», М.; «Ювента», СПб (при участии психологического центра «Ленато», СПб), 1999.

2.                 Залевский Г.В. Личность и фиксированные формы поведения. — М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2007.

3.                                   Лэнгле. А. Что движет человеком? Экзистенциально-аналитическая теория эмоций. — М.: Генезис, 2008.

4.                 Менегетти А. Проект «Человек» — М.: БФ «Онтопсихология», 2007.

5.                 Осницкий А.В. Проблемы психического здоровья и адаптации личности. — СПб.: Серебряный век, 2004.

6.                 Папуш М. Психотехника экзистенциального выбора. — М.: Институт Общегуманитарных исследований, 2001.

7.                 Риман Ф. Основные формы страха. – М.: Алетейа, 1999.

8.                 Ясперс К. Философская вера // Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991.