Кретинина Наталья Алексеевна

Брянский государственный университет

имени академика И.Г. Петровского

Поэтика пейзажа в романе – притче «Отец - лес» Анатолия Андреевича Кима

Пейзаж в художественном произведении многофункционален, зачастую через него проявляется позиция автора, его отношение к изображаемому, особенно это применимо к прозе А.А. Кима, в которой жизнь людей, наполненная «светом истинной духовности» (Ким 2005: 4), неразрывно связана с «бескрайним пространством русского леса» (там же), колыбелью человечества.

Поэтому правомерно наше обращение к поэтике пейзажа в романе – притче «Отец - лес» А.А. Кима. Одним из ярких средств выразительности является эпитет. Именно к нему мы обратимся для раскрытия специфики изображения пейзажа А.А. Кимом. Удачный, свежий эпитет усиливает выразительность и образность нашей речи, обогащает содержание высказывания, подчеркивает индивидуальный признак определяемого предмета или явления. Обратимся к определению эпитета. Это слово произошло от греческого «epftheton (onoma), буквально - приложенное, прибавленное» и обозначает «стилистически значимое (содержащее троп или подчёркнуто характеризующее предмет речи) слово или словосочетание в синтаксической функции определения или обстоятельства» (Скребнев 1997: 640). Наиболее чётко противопоставлен стилистически нейтральному определению (обстоятельству) метафорический или метонимический эпитет. Различие семантических планов, к которым принадлежат эпитет и его определяемое, порождает эффект неожиданности: подлинная связь понятий не очевидна. В литературоведении термин «эпитет» не имеет синтаксически определённого содержания и нередко употребляется для обозначения любого слова (группы слов), выражающего эмоциональную оценку или образную характеристику предмета речи (там же).

Рассмотрим употребление эпитетов у А. Кима для создания поэтики пейзажа. Приведем примеры, когда для передачи трепетного отношения к изображаемому употреблены художественные определения с мелиоративной окраской:

Привлеченная жирным духом заокеанской свинины, выглянула из-за мохнатой сосенки лиса с мокрой мордочкой, издали уставилась завистливыми глазами на человека, он свистнул – и лисицы как не бывало (Ким 2005: 7).

Слово «мохнатый» представляет собой метафорический эпитет, так как значение «обросший шерстью, волосами, косматый» (СО 1987: 293) характеризует животное, а в данном контексте относится к «сосенке», тем самым одушевляя дерево. Олицетворение – прием, очень часто применяемый А.Кимом в его романе – притче «Отец - лес», о чем свидетельствует и этот, и другие примеры:

А соединила их слепая и яростная природа, коей безразлично все, что относится к области взаимных гармонических чувств человеков (Ким 2005: 160).

Метафорические эпитеты в данном контексте, олицетворяя природу, передают восприятие описываемого явления автором повествования, а также отношение А.Кима к природе.

В нижеприведенном примере благодаря эпитету передается состояние героя романа – притчи:

И последыш Степан, зачатый в отцовском слепом устремлении к свободе, пришел теперь на изрытую печальную поляну в лесу, где когда-то стояла барская усадьба отца, витала в мечтах его сумрачная душа стихийного агностика и где теперь мечталось обрести смерть тридцатилетнему Степану Тураеву (Ким 2005: 9).

Печаль одолевает душу Степана, поэтому печальной кажется ему поляна, а вот эпитет «сумрачный» обычно относится к чаще леса. Это художественное определение вызывает ассоциативный ряд: в душе героя так же беспросветно, как в лесной глуши. Заблудившегося человека покидает последняя надежда, и гибель его неотвратима.

Такую же роль играет эпитет «угрюмый» в другом контексте:

Тураевой Лиде было все равно, что выделили братья в ее долю, она даже не понимала, что Николай и тут сделал уступку, отдав сестре богатые естественной травою луга и пастбища, а себе выбрав угрюмую чащобу в отдаленном углу леса (Ким 2005: 9).

Свое мироощущение Николай переносит и на окружающий его мир, что передано А.Кимом через эпитет к слову «чащоба».

Метафорические эпитеты передают одушевление природы писателем и в следующем контексте:

Все, что переживали люди как свое долгое бытие, все это никакого значения не имело внутри вечного тихого ропота Леса, и не на одинокие метания человечка по поляне смотрели недремлющие лесные зраки, а на движение и передвижение всех, кто когда-либо появлялся на этой поляне (Ким 2005: 22).

А. Ким стремится сказать читателю, что природа смотрит на нас, наблюдает за нами, говорит с нами на своем языке, который мы пока не можем понять – не дано человеку проникнуть в эту тайну.

И еще один пример, когда проводится аналогия между миром природы и миром человека:

…судьба Лиды была сходна с судьбою Гавринского озера – не раз думала об этом она в свои одинокие ночи и дни… При чем тут озеро – недоуменно уставлялись на нее чужие глаза… А при том, говорила, размышляла Лида, что озеро здесь чужое, такое же чужое, как я… (Ким 2005: 110).

А. Ким развивает далее образ отчужденной девушки и необычного для этих мест озера, используя эпитеты:

И не произносила она вслух, да и не думала она в ясных словесных образах, о том, что озеро – глубокое, чистое, с песчаным дном, необыкновенно красивое – совершенно не такое, как глухие озера вокруг, подпитываемые болотами (Ким 2005: 110).

Чистое Гавринское озеро было иного происхождения, чуждой, нездешней природы и необычной для местных водоемов глубины: до двадцати саженей. И знала [Лида], насколько она отлична и далека свойствами своей души от всех людей округи – душа ее родилась совсем не здесь, а может быть, в Древней Греции (Ким 2005: 110-111).

Но невозможно человеку прожить без природы, и развивая далее образ жизни природы, А. Ким пишет о дыхании леса:

Он страдал от удушья и головной боли в строительном техникуме, куда поступил (в Москве) и где не проучился и курса, - больная голова не позволила, врачи предполагали, что от этого перенесенного сотрясения мозга, а на самом деле он просто погибал без влажного дыхания леса (Ким 2005: 47).

И в этом резком сужении окружающего материального мира и, главное, в таком качественном его изменении – от вольного, влажного дыхания ночного леса и звездных вспышек в его ветвях до этих мушиных точек на журнальной бумаге, - в подлости и убогости предметов жизни, от которых зависело теперь само существование его, Николай Николаевич усматривал суть погибели (Ким 2005: 48).

О неразрывном единстве человека и природы пишет в своем романе – притче А.Ким, показывая, как благодаря родному лесу, образ которого помог герою пережить страшные годы войны, Степан смог дойти до опушки, где был его дом, и тем самым спастись:

Тураев Николай стоит, заложив руки за спину, и смотрит, как мужики из Княжей копают колодец: двое оборванцев склоняются над ямой, вытягивая бадью с землею, затем подают в этой же бадье заготовленные колоды для сруба; шахта вырыта уже довольно глубокая, а воды все нет, и это беспокоит барина – вдруг ее не будет совсем; но вода все же появляется, и она блестит далеко внизу, помаргивая там, в сырой глубине земли, - комья земли сыплются вниз из-под ног Тураева Степана, сына Николая, он нагнулся над краем давно заброшенного колодца в тот день, когда приполз с войны на лесную поляну своего детства, еле живой дотащился до той мерцавшей в его гибельной памяти опушки леса, где он впервые в жизни нашел огромный белый гриб, совсем недалеко от колодца, что предстал теперь его взору без верхней надземной клетки сруба – просто квадратная яма вровень с землей, заглянув куда он угадал в глубине блеск недосягаемой воды (Ким 2005: 23-24).

Эпитет «гибельный» к слову «память» передает те невыносимые тяготы, которые пришлось испытать героя и воспоминания о которых несет человеку нравственную гибель. Но есть надежда – память о родных местах дает возможность преодолеть всё:

Оттого и Степану Тураеву, тысячу с лишним дней проведшему на войне и в лагерях, в плену, не было дня из этой тысячи, когда б не померещилась хоть на миг сладкая прохлада родной колодезной воды (Ким 2005: 27-28).

Чтобы передать необозримость весеннего половодья, А.Ким прибегает к эпитетам «морской», «титанический», тем самым создавая картину необозримости и мощи разлива реки:

Степан же Тураев в дни разлива, затоплявшего сизой водою огромные просторы близ Оки, превращая луга и леса в морские просторы, в одну титаническую водную мышцу, - лесник Степан в эти дни бурлящих потоковоротов и лесных морекружий дремал целыми днями и ночами на теплой печке, не желая состояние своей души хоть как-то связывать с могущественными замыслами и действиями разлива (Ким 2005: 52).

Окказионализмы «потоковороты» и «морекружия» усиливают впечатление от рассмотренных выше эпитетов, создавая величественную картину разгула водной стихии.

Как ранее А.Ким показывал лес наблюдателем за человеком, так в следующем контексте писатель создает образ воды – зеркала, отражающего мир не бесстрастно, а преобразующего отраженное так, чтобы показать суть вещей:

И вид леса, преображенного водным нашествием, розовое небо, опрокинувшееся на знакомом месте в зеркало разлива, и эти кроткие, усталые гуси – все предстало перед Степаном, стоящим у распахнутой чердачной двери, в своем как бы вывернутом наизнанку внутреннем значении – божественном и непостижимом! (Ким 2005: 53).

И это водное зеркало делает необыкновенным мир: эпитет «розовый» призван передать необычное небо, эпитет «кроткий» делает летящих гусей сказочными, а определения «божественный» и «непостижимый» непосредственно выражают оценку окружающего мира, относящуюся к восприятию увиденного не только героем, но и автором.

Чисто пейзажная функция также присуща эпитету в произведении А.Кима. Приведем примеры:

Сотни тысяч звездных лампочек мигали среди них, и разгорался где-то за зыбкой стеною призрачных берез неимоверно яркий, торжествующий, чистый свет луны, неудержимо восходящей в небе (Ким 2005: 54).

Вся поляна, посреди которой я выстроил свои хоромы, превратилась в живописное серебряное озеро (Ким 2005: 58).

В романе – притче находим образ пламени, но не простого, обычного пламени костра или свечи, а «зеленого»:

Тень Ефрема, следовавшая за ним, все невнятнее вырисовывалась в полумгле лесной, а на солнечных переходах и совершенно исчезала, уничтожаясь в зеленом пламени вспыхивающей листвы (Ким 2005: 159).

Отметим, что этот образ есть и у С.А. Есенина:

Душа грустит о небесах,

Она не здешних нив жилица.

Люблю, когда на деревах

Огонь зеленый шевелится (Душа грустит о небесах…: 56)

Слово «зеленый» служит удивительным эпитетом к существительному «огонь», передавая яркость и свежесть первой весенней листвы.

Таким образом, можно двояко толковать этот образ в романе - притче А.Кима. Либо и у поэта, и у писателя возникли одинаковые ассоциации и у каждого индивидуально родился образ «зеленого» огня, пламени, либо в романе – притче А.Кима находим прецедентный феномен – скрытую цитату вышеприведенного стихотворения С.А. Есенина, что характеризует писателя как тонкого и вдумчивого читателя.

Роман – притча А. Кима исполнена впечатляющей образностью языка и стиля, которая поражает точностью и свежестью живописных красок, передаваемых эпитетами. Роль эпитета в создании пейзажных зарисовок, описания внутреннего состояния героев, в передаче отношения автора к изображаемому чрезвычайно важна для эстетического воздействия на читателя, для создания неповторимого идиостиля А. Кима. Поэтика пейзажа благодаря эпитету наполняется особым смыслом, делая пейзаж философски значимым и одухотворенным.

ЛИТЕРАТУРА

1. Есенин, С.А. Не жалею, не зову, не плачу: Стихотворения, поэмы. М.: Эксмо, 2008.

2. Ким, А.А. Отец – лес: Роман. [Текст] / А.А. Ким. М.: РИПОЛ классик, 2005. 576 с. (Мета - проза).

3. Ожегов, С.И. Словарь русского языка. М.: Русский язык, 1987.

4. Скребнев, Ю.М. Эпитет [Текст] / Ю.М. Скребнев. Русский язык. Энциклопедия / Гл. ред. Караулов Ю.Н. М., 1997. С. 640-641.