Мальцева О.В.

Приазовский государственный технический университет

Когнитивно-познавательная функция смеха

Попытки пояснить связь когнитивных и аффективных реакций с позиций нейрофизиологии «мозговых механизмов смеха и юмора» предпринимались многократно (Х. Гарднер, Х. Гарднер, Х. Браунелл, С.З. Агранович, С.В. Березин и др.). Однако, как констатирует Б. Вильд, «нужно честно признать, что описание мозговых коррелятов смеха и юмора до сих пор остается фрагментарным». «…Мы исследуем лишь краешек огромной и невероятно интересной территории» [1, с. 2129]. Ни одно из существующих исследований не позволяет связать воедино когнитивный и аффективный компоненты смеха. Тем не менее, не раскрытая до конца «механика» взаимодействия эмоционально-чувственной и рационально-логической сфер в ходе смеховых акций не препятствует исследованию социальной значимости когнитивно-познавательной функции смеха.

Согласно С. Шуману, «нет смеха без удивления, а удивления вне познавательной сферы» [2, с. 132–138]. Смех в результате удивления, неожиданного открытия, инсайта является обязательной вторичной реакцией. «Вдруг» обнаружившаяся мысль, новый подход к уже знакомой проблеме, расширение поля зрения на решаемую задачу, объявившиеся нюансы вопроса, ранее не проявлявшиеся, найденные в сознании ассоциации, фантазии, перешагнувшие «порог» воображения и заявившие о себе в действительности – все это сопровождается смеховой реакцией. Здесь надо отметить, что не только новое знание вызывает радостный, ликующий смех, но и восприятие смешного, комического, юмористического служит источником получения новых знаний или раскрывает неожиданные ракурсы уже известного. То есть смех является не только следствием, результатом обретения новых знаний, но часто и причиной, стимулом познавательной активности. Поэтому многие теоретики смеха именно в познавательном удовлетворении усматривают наслаждение, которое доставляет восприятие комического. Польский исследователь Бой-Желенский отмечает, что смех сам по себе должен рассматриваться как познавательный акт. «Это род восприятия, сходный с обычным строем нашего мышления, приближенный, может быть, к восприятию ребенка, целиком и полностью эмоционального». Согласно мнению Бой-Желенского, «…при восприятии тех форм комического, где, где коренится какая-то логическая ошибка, смех служит подтверждением того, что эту ошибку заметили и постигли при этом в неком сокращенном варианте длинную цепь умозаключений» [3, с. 250–256]. Смех действительно подтверждает свою связь с интеллектуальной деятельностью. Это, собственно, не противоречит гносеологической теории, согласно которой между чувственной и рациональной ступенями познания нет непроницаемой границы, так как они диалектически взаимосвязаны. Любой чувственный образ рационально «нагружен», так как в чистом виде, вне рациональных форм чувственность не присутствует в нашем познании.

Неразрывность эмоционального и когнитивного, смеха и познания подтверждают познавательные игры, свойственные детям на начальном этапе постижения мира. В книге о детях «От двух до пяти» К. Чуковский в главе «Лепые нелепицы» пишет о присущей детям тяге к «миру наизнанку», ко всему необыкновенному, когда они уже хорошо усвоили «обыкновенное». Смешные стишки, считалочки, небылицы, на его взгляд, служат средством к познанию мира и усвоению представлений о нем. В детском смеховом творчестве «главная его (ребенка) цель, как и во всякой игре, – упражнение новоприобретенных сил, своеобразная проверка новых знаний» [4, с. 594]. Ведь «…всякое отступление от нормы сильнее укрепляет ребенка в норме» [4, с. 597].

Известный теоретик смеха Б. Дземидок утверждает, что не все формы смешного наделены когнитивным эффектом. На его взгляд, простой комизм (фарсово-водевильный) в своих функциях не выходит за пределы фиксации отдельных явлений и ситуаций. Его познавательные возможности равняются возможностям чувственного уровня познания. «Лишь на основе юмористики и сатиры чувственное восприятие объединяется с интенсивной работой интеллекта, лишь на этом уровне проявляется синтезирующая рефлексия» [5, с. 151]. К формам сложного, насыщенного рефлексией комизма также относят остроту, афоризм, парадокс. Эффективность познавательных функций остроты и парадокса исключительны. Они побуждают к мышлению, дают возможность подойти к сути проблемы гораздо ближе, чем это можно сделать подчас с помощью научных и философских разработок. По замечанию З. Фрейда, острота всегда совершает какое-либо неожиданное открытие, обнажает противоречивость близких друг к другу явлений, указывает на сходство вещей и явлений далеких, обнаруживает незнакомые качества в привычных, казалось бы процессах. Что касается сатиры, то она, деформируя, искажая изображаемые ею социальные явления, «срывает все и всяческие маски», оказывается «настоящей энциклопедией» нравов (античные комедии Аристофана, «Максимы» Ларошфуко и т.п.). Мгновенная расшифровка сути остроты, афоризма, парадокса, эпиграммы и т. д., определение их подлинных объектов являются источником интенсивного познавательного удовлетворения, открывают большие возможности для критического анализа действительности, заставляют задуматься над правомерностью устоявшихся воззрений, ставят под сомнение существующую иерархию явлений и ценностей, подвергают переоценке авторитетные концепции, традиционные способы мышления, реакции и действия, стимулируют духовный рост современного человека.

Литература

1. Wild B., Rodden F.A., Grodd W., Ruch W/ Neural correlate of laughter and humor/ B Wild, F.A. Rodden, W. Grodd., W. Ruch // Brain.– 2003.–№ 126.– Р. 2121–2138.

2. Szuman S. O dowcipie i humorze / S. Szuman.–Lwow: Litera, 1938. – 294 s.

3. Boy-Zelenski J. Рisma / J. Boy-Zelenski. – Warszawa: Muza, 1959.–. T. 18.– S. 245–256.

4. Чуковский К. Собрание сочинений / К. Чуковский.– М.: Художественная литература, 1965.– Т. 1.– С. 582–597.

5. Дземидок Б. О комическом / Б. Дземидок; [пер. с польск.].– М.: Прогресс, 1974. – 223 с.