С.С. Козлов

Мурманский государственный технический университет,

заведующий кафедрой государственно-правовых дисциплин,

кандидат юридических наук, доцент

Экономика принудительного труда:

проблемы правовой и экономической целесообразности

С точки зрения морально-правовых критериев, принятых в цивилизован­ных обществах, террор и его производное — экономика принуди­тельного труда не могут быть оценены иначе, как преступные. В контексте общих тенденций мирового развития, демонстрирующих неоспоримые пре­имущества свободного труда, любая экономика принудительного труда не может быть признана эффективной.

По мнению автора в 1930—1950-х годах советская индустри­ализация имела  догоняющий, экстенсивный характер и по этой причине осуществлялась государством при помощи преимущественно насильственных методов. Широкое применение «обычного» принуждения и насилия в экономике (например, чрезвычайных законов, регулирующих трудовую деятельность) было недостаточным и не по­зволяло решать многие задачи форсированной индустриализации. Поэтому за­кономерным было создание значительного сектора абсолютно принудительно­го труда, который, как следствие массовых политических  репрессий, подчинялся в основном экономической логике          раз­вития и сам стимулировал дальнейшие репрессии.

Экономика принудитель­ного труда выполняла следующие функции: во-первых, она обеспечивала развитие тех отдаленных регионов, привлечение в которые вольнонаемных ра­ботников требовало значительных средств. Во-вторых, она поставляла чрезвы­чайно мобильную рабочую силу, легко перебрасываемую с объекта на объект в зависимости от потребностей государства. В-третьих, эту рабочую силу можно было эксплуатировать практически без ограничений, вплоть до полного исто­щения. В-четвертых, угроза попасть в жернова ГУЛАГа «дисциплинировала» «свободных» работников. В-пятых, существование значительной прослойки за­ключенных и других «спецконтингентов» снижало давление на скудный потре­бительский рынок, облегчало решение острейшей жилищной проблемы. В общем, использование заключенных было «типом мобилизации труда, впол­не соответствовавшим той стадии экстенсивной индустриализации, которая за­вершилась в 1950-е годы»1.

Реальная логика развития экономики ГУЛАГа была, как свидетельствуют документы, прямо противоположной: политика массовых репрессий приводила к появлению огромного количества «спецконтингентов» и заключенных, и в большинстве случаев лишь после этого государство    начи­нало искать варианты их «трудового использования». Именно по этой причине органы ОГПУ—НКВД—МВД периодически сталкивались с проблемой избыт­ка лагерной рабочей силы.

Первоначально лагеря решали задачу «трудоустройства» самостоятельно. Затем определяющим фактором в этом процессе стало       по­явление крупных, трудоемких объектов, прежде всего, Беломорско-Балтийского канала. По мере завершения строительства Беломорско-Балтийского канала чиновники ОГПУ начали проявлять беспокойство по поводу излишков рабо­чей силы. Ситуацию «спасли» канал Москва—Волга, БАМ и другие объекты, определенные осенью 1932 г. как исчерпывающие трудовой потенциал лагерей. Однако через несколько лет в НКВД вновь поднимался вопрос об излишках заключенных и необходимости обращения к хо­зяйственным ведомствам с просьбой о выделении нового большого строительства. Наиболее очевидно абсолютные политические приоритеты тер­рора проявились в 1937—1938 гг., когда невозможность не только использования, но просто размещения новых заключенных была одной из причин невероятно массовых расстрелов. И в последующие годы в НКВД—МВД сталкивались с проблемой неполной занятости заключенных. Одновременно во многих случаях руководство страны принимало решения, затруднявшие трудовое использование заключенных, или даже факти­чески изымавшие большие группы «спецконтингентов» из «нормального»         эконо­мического оборота.  К числу таких решений можно отнести создание в 1948 г. осо­бых лагерей, режим которых абсолютно противоречил интересам даже «принуди­тельной экономики»2.

В 1950 г., несмотря на протесты руководства МВД, которое ссылалось именно на экономическую целесообразность, спецпереселенцы были переданы в ведение абсолютно карательно-политического МГБ. Новый хозяин не замедлил выска­зать свою абсолютно неэкономическую позицию в одном из первых приказов: «Оперативные работники органов МГБ должны иметь в виду, что не только на ссыльных и выселенных, но и на спецпоселенцев надо смотреть не как на ра­бочую силу, а прежде всего как на лиц, которых следует держать под постоян­ным строгим чекистским надзором»3.

Карательно-политические приоритеты массовых репрессий и сосредоточе­ние в силу этого в руках государства значительных контингентов «непредус­мотренной» рабочей силы оказывали существенное воздействие на экономику страны и механизмы принятия экономических решений. Прежде всего, нали­чие «дешевой» и мобильной рабочей силы поощряло экономический волюнта­ризм, принятие сомнительных дорогостоящих проектов, первым из которых был Беломорско-Балтийский канал. Очевидно, что строительство канала вряд ли было бы предпринято, если бы ОГПУ не располагало большим количеством заключенных, появившихся в результате массовых операций против «кулаков». Это решение было в основ­ном политическим, что предопределило его скромные экономические резуль­таты. Канал «остался до­рогостоящим памятником бесхозяйственности советской системы».4

Очередной экономический волюнтаризм – это строительство Байкало-Амурской магистрали. Это был один из самых значительных объектов — к началу 1938 г. в Бамлаге насчитывалось более 200 тыс. заключенных и через несколько меся­цев на его базе были созданы несколько лагерей. БАМ был характерным примером разорительности системы мобилизации принудительного труда5. Беспорядочное строительство многих железных дорог без необходимого технико-экономического обоснования приводило к омертвлению огромных ресурсов.

Следует отметить, что специальных исследований о незавершенном или бесполезном строительстве ОГПУ—НКВД—МВД пока не существует.

Особые условия функционирования экономики ГУЛАГа (повышенная сек­ретность и бесконтрольность) способствовали распространению приписок и ложных отчетов в большей мере, чем это было присуще всей    со­ветской экономике, тем более что многие стройки НКВД—МВД финансирова­лись без проектов и смет, по фактическим расходам.

Высокие экономические показатели ла­герной экономики не соответствовали действительности, так как достигались они не за счет нормальной организации производства, а при помощи хищнической эксплуатации ресурсов. Получая в распоряжение огромные территории для бесконтрольного «хозяйственного ос­воения» и безотказную рабочую силу, руководители предприятий НКВД пред­почитали не создавать постоянные, долгосрочные объекты, требующие значи­тельных вложений, а разрабатывали в течение короткого времени наиболее бо­гатые ресурсами участки. Именно на этом были основано, в частности, «эко­номическое чудо» Дальстроя во второй половине 1930-х годов и формальная «дешевизна» колымского золота.

Хронические проблемы советской экономики — низкая заинтересованность в технических нововведениях, недостаток    квалифициро­ванных кадров и плохое качество обслуживания и ремонта механизмов — на объектах НКВД предпочитали решать за счет наращивания масштабов приме­нения физической силы заключенных.

Будучи носителем не лучших образцов организации производства, ГУЛАГ с его «дешевой» рабочей силой оказывал разлагающее воздействие и на те сек­тора экономики, которые базировались на вольнонаемном труде. Советские хозяйственные ведомства, в силу объективных системных причин мало заинте­ресованные в организационном и техническом прогрессе, предпочитали ре­шать многие проблемы за счет «нарядов» на заключенных, что еще больше тормозило развитие рынка труда и социальной инфраструктуры. Труд заклю­ченных становился своеобразным наркотиком для экономики.

Превращение НКВД, а затем МВД в одно из крупнейших хозяйственных ведомств и активное использование принудительного труда в советской эконо­мике 1930—1950-х годов, можно рассматривать как одну из важ­ных черт сталинской модели индустриализации, в которой политика имела абсолютный приоритет над экономикой. Массовые политические репрессии и чрезвычайно жестокая система уголовных наказаний, служившие источниками пополнения экономики принудительного труда, всегда были на­целены на решение политических задач и с экономической точки зрения были абсолютно «убыточны». Только такая богатая людскими и природными ресур­сами страна, как Советский Союз, могла перенести физическое уничтожение сотен тысяч трудоспособных граждан, разорение миллионов крестьянских хо­зяйств, содержание огромного карательного аппарата и т.д.

В силу «дешевизны» подневольной рабочей силы, государство использова­ло ее совершенно преступно и расточительно. Во многих случаях лагерная сис­тема не обеспечивала поддержание даже минимальной трудоспособности за­ключенных, эксплуатируя их короткое время до полного истощения и смерти. С другой стороны, наличие подневольных «контингентов» усугубляло эконо­мический волюнтаризм, бездумное наращивание планов капитального стро­ительства, в том числе за счет неподъемных и бесполезных для экономики страны дорогостоящих объектов. Роль при­нудительного труда в наращивании реального индустриального потенциала была куда менее значительной, чем демонстрируют формальные показатели хозяйственной деятельности НКВД—МВД.

 

Источники и литература

1. ГА РФ. Ф. Р-9414. Оп. 1. Д. 326. Л. 25, 31.

2. ГУЛАГ (Главное управление лагерей). 1917-1960. С. 727.

3. ГА РФ. Ф. Р-9401. Оп. 1. Д. 3590. Л. 179.

4. Кокурин А., Моруков Ю. ГУЛАГ: структура и кадры // Свободная мысль. 2001. № I.С. 104-105.

5. Еланцева О.П. БАМ: первое десятилетие // Отечественная история. 1994. № 6. С. 102.