Обычное уголовное право в Дагестане:

Исмаилов М.А.

д.ю.н. проф.

Айтберов Т.М,.

к.и.н. доц.

Гаджиев Р.М.

соиск. каф.

ист.гос. и права

Обычное уголовное право в Дагестане:

историко-правовый экскурс.

В XVI-XVII вв. на территории Дагестана совершались уголовные преступления различных видов. Они имели место среди приверженцев мусульманства, в основной массе - суннитов шафиитского толка, принадлежавших к различным категориям дагестанского общества: среди богатых и кичливых аристократов, претендовавших в большинстве своем на происхождение из племени корейш, откуда вышел пророк Мухаммед, - выдвигавших членов своего сообщества предводителей тех или иных территорий; среди простых свободных людей с горскими - восточно-кавказскими и степными - тюркскими корнями, живших на территориях княжеств и вольных общества, фактически небольших горных республик, среди рабов, в большинстве своем рабов-гвардейцев, а также челядинцев пастухов и подневольных земледельцев.

Относительно сложные формы общественной организации существовали в Дагестане, как известно, еще с эпохи, предшествующей утверждению здесь ислама. В государственных образованиях были свои правовые системы (по-аварски-балъ, по-даргински-зегъа, по-кумыкски-уьлгю) внутри которых особое внимание уделялось тому, что ныне принято называть уголовными преступлениями и наказаниям за них. Когда же в Дагестане утвердился ислам и появились свои кадии, муллы, ученые - алимы, естественно, на повестку дня встал вопрос утверждения на территории «Страны гор» общемусульманского закона, т.е. шариата. Последний, однако, по ряду параметров, и в том числе, в сфере наказаний за уголовные преступления, во многом расходился с давно существующими на местах традициями в области права. Поэтому наиболее дальновидные и умные исламисты, учитывая, видимо, факты из истории мусульманства в Дагестане, консерватизм дагестанского характера, географический и этнический факторы и т.д., стали постепенно формировать новую правовую систему, представляющую собой на практике смесь местных доисламских правовых норм и «блистательного» шариата - в разных районах с разным соотношением. Соответственно и дагестанское уголовное право в XVI-XVII вв. получило форму смеси норм уголовного права доисламского Дагестана (одна из его характерных черт - институт композиций) и уголовного права по шариату, причем конкретное соотношение компонентов этой смеси колебалось в зависимости от целого ряда факторов.

Следует, обратит внимание на убийства в среде простых свободных мусульман и наказания и уточнить какие были наказания за них.

Согласно шариату убийства относятся к особой категории преступлений («кровные» преступления), наказанием за которые служит либо равное возмездие (кисас), т.е. кровомщение, либо вира (дият), т.е. плата за пролитую чужую кровь. При этом кровомщение - убийство убийцы - применяется в шариате только при убийстве мусульманина и по отношению только к самому убийце. Последнего казнить следует таким же путем, каким он убил свою жертву, и причем совершают это либо члены семьи убитого и его ближайшие родственники-наследники, которым власть выдает убийцу, либо государственный палач, обязанный исполнить свою работу публично. В случае же рекомендуемого шариатом согласия членов семьи и ближайших родственников убитого на принятие от семьи убийцы виры, т.е. платы за кровь, последняя - при неотягощаемых чем-либо обстоятельствах убийства, - должна уплачиваться верблюдами и соответствовать 12 тыс. дирхемов (примерно 36 кг серебра).

Приведем из местных арабоязычных письменных источников, юридических по содержанию, конкретные факты, касающиеся убийств среди простых свободных мусульман. Так, сохранился текст соглашения, заключенного первой половине XVII века между жителями четырех высокогорных сел (территория нынешнего Шамильского района) - Кахиба и Гоора, с одной стороны, и Батлуха и Андиха, с другой, соглашения, где речь идет о возможности убийства кахибцем или гоорцем батлухца или андихца, и наоборот. Согласно тексту данного документа, убийца, живущий на одном берегу Аварского Койсу, обязан был дать наследникам убитого, жившего на другом берегу названной реки, 30 коров в качестве удовлетворения, а еще 30 коров со стороны убийцы шли по другим адресам. Всего, таким образом, убийца терял из-за совершенного им преступления 60 коров, что соответствовало примерно трем сотням овец. В соглашении жителей селений Дагбаш и Ратлуб (также Шамильский район), относящемся ко второй половине XVII века, говорится: наказанием для убийцы отныне будут сорок металлических котлов и сорок быков, причем таких, каких «попросят» наследники убитого, а кроме этого, полагалось взять с убийцы дополнительно еще один «котел - за беспокойство». В «Соглашении жителей селений Ансуб и Исиниб», располагавшихся неподалеку от Батлуха и пребывавших под властью ханов Аварии, говорится, что отныне наказанием для убийцы должно служить кровомщение (кисас), но с согласия наследников убитого дело может быть улажено и уплатой виры (дията). В тексте при этом оговаривается, что в Ансубе и Исинибе дият будет равен 30 коровам стоимостью в 5 овец каждая, а кроме этого, убийца, желающий примирения обязан выделить еще добавочную сумму, равную стоимости 120 овец. Всего, таким образом, убийца, происходящий из Ансуба или из Исиниба, в случае согласия пострадавшей стороны на принятие от него «цены крови» должен был лишиться 270 овец. В данной связи отметим, что согласно тексту «Соглашения эмиров Гумбета с их подданными», записанного после 1674 г., «кровь» простого свободного гумбетовца оценивалась в 300 овец, причем овец, «признаваемых» по своей стоимости, обычаем, существующим между жителями Гумбета.

Таким образом, получается, что при наказаниях за убийства простых свободных мусульман-мужчин порядок, наиболее близкий к шариатскому, существовал в тех частях Дагестана, где издавна существовала княжеская власть. В других же местах в XVII и, очевидно, в более раннее время за убийства мужчин наказывали по нормам, дошедшим с доисламской эпохи.

Шариат предусматривает наказание за убийство представительницы женского пола. либо кровомщение, либо вира, т.е. «цена крови». Однако в данном случае вира, согласно шариату, должна в стоимостном выражении равняться, половине виры, вносимой за убитого мужчину (примерно 18 кг серебра). В «Своде» же законов Кайтага первой половины XVII века, действовавших на территории нынешних Дахадаевского, Кайтагского и Каякентского районов, говорится, что за убийство представительницы женского пола убийца должен был заплатить примерно 500 метров грубой ткани местного изготовления или 1000 тенге, т.е. монет. Таким образом, применение шариатской нормы, как «кровомщение», видимо, не предполагалось.

Согласно шариату, мусульманин имеет право безнаказанно убить вора, проникшего в его дом, а также разбойника, совершившего нападение с целью завладения его имуществом.

В «Своде» законов Кайтага, в связи с названным шариатским положением, говорится, что вора, которого хозяин застиг в своем доме или в своем стаде, последний имеет право убить и при этом он не будет подвергаться какому-либо наказанию со стороны власти. Однако, если кто-либо сделает это без «причины», то убийцу следует строго наказать: он и шесть его родственников-мужчин должны покинуть родные места в статусе кровников, по крайнее мере одного из которых, при случае, можно убить безнаказанно. Родня убийцы, остающаяся на родине, за право на спокойную жизнь уплачивает семикратную пенью (букь). Далее, согласно этому источнику, безнаказанными являются убийство грабителя человеком, которого он попытался ограбить, а также убийство хозяином дома того человека, который напал на его дом. Похожая правовая норма имеется в вышеупомянутом соглашении дагбашцев и ратлубцев: за убийство вора или грабителя в момент совершения теми преступления, местные власти, в данном случае общины Дагбаша и Ратлуба и весь Гидатль не будут отныне наказывать ни кровомщением, ни вирой того человека, который убил преступника, ибо его кровь «безнаказанна» (мухдар); конечно, право на безнаказанное убийство преступника предоставляется документом, надо полагать, лишь тому конкретному дагбашцу или ратлубцу, на имущество которого покушался «домушник» или грабитель. Здесь же, видимо, следует отметить, что в соглашении жителей с. Унчукатль нынешнего Лакского района, которое датируется второй половиной XVII века, говорится следующее: если кто-либо из аристократов-эмиров или кто-либо из их телохранителей, рабов по происхождению, будет продолжать заниматься кражами в отношении имущества простых свободных унчукатлинцев и в конце концов будет убит в момент совершения очередной кражи простым свободным унчукатлинцем, то его «кровь безнаказанна». Унчукатлинец, убивший такого вора, не будет на законных основаниях подвергаться кровомщению или же платить виру-дият.

Таким образом, в Дагестане уже в XVII в. в отношении воров-домушников, попавшихся на месте преступления, а также в отношение разбойников и грабителей трактовалось применение норм, очень близких к шариату.

В реальной жизни, однако, дагестанцу XVII века, крепко связанному тогда узами родства и дружбы, было, видимо, трудно примириться с убийством близкого ему человека, занимавшегося таким же привычным для современников делом, как воровство у соседей их домашнего имущества и скота. Особенно неприемлемым являлось, надо полагать, убийство «мужиком» члена богатого аристократического, а тем более, правящего - «эмирского» рода либо убийство человека, служащего такому роду. В результате возникали ситуации, вызывавшие появление в Дагестане законоположений, противоречащих шариату. Так, в «Своде законов Кайтага» говорится: если кто-либо из близких убитого ранее вора, который застигнут был в момент совершения преступления в чужом доме или в чужом стаде, убьет затем из мести хозяина указанного дома или стада того, кто убил вора, то такого человека-убийцу хозяина дома или стада следует подвергнуть строгому наказанию. С членов семьи этого убийцы и с его близких родственников, согласно «Своду», взымалась двойная пеня (букь), тут, гарантирующая им спокойную жизнь на родной земле, а, кроме того, убийца и один из его ближайших родственников должны были уйти на чужбину в статусе кровных врагов (душман), одного из которых родственники убитого (хозяина дома или стада, который ранее убил вора) имели право убить при встрече совершенно безнаказанно. Аналогично разрешался «Сводом» вопрос об убийстве человека, который убил ранее грабителя, напавшего на него: если родственник убитого ранее грабителя или его близкий человек убивал из мести того, кто ранее лишил этого грабителя жизни, то такой мститель за грабителя и один из его ближайщих родствеников, покидали родину в статусе кровных врагов, которых разрешается убивать безнаказанно, а, кроме этого, члены его семьи и его близкие родственники (того мстителя, который убил человека, убившего ранее грабителя) уплачивали за право спокойной жизни на родине двойную пеню (букь). Все это, конечно, никак не укладывалось в рамки шариатских установлений.

В Дагестане XVI-XVII вв. имели место случаи, обычно в ходе коллективных драк, когда убийство кого-либо происходило по вине нескольких человек. В данной связи отметим, что согласно шариату, в случае убийства одного человека несколькими лицами они, участники убийства, могут быть подвергнуты кровомщению или же уплате одной виры-дията. Если при этом будет решено завершить дело кровомщением (кисас), то после того, как последнее будет применено в отношении кого-либо из обвиненных в убийстве, остальные - обвиняемые участники убийства от какого-либо наказания освобождаются. Согласно же «Своду» кайтагских законов, в случае убийства кого-либо в массовой драке родственники убитого объявляли двух представителей противной стороны своими кровными врагами, фактически вынуждая их, таким образом, покинуть родные места. Они при этом получали право убить безнаказанно, при случае, одного из них, после чего второй кровник, участник драки, мог автоматически возвратиться домой, но с условием уплаты 60 курушей (примерно 1, 2 кг серебра) семье убитого. Это решение стоит, конечно, также весьма далеко от шариата.

Теперь убийства и рабы,ак известно, согласно шариату раба имел право безнаказанно убить его собственный хозяин, хотя за беспричинное убийство своего раба назначалась епитимия (например, раздача милости).

В Дагестане XVI-XVII вв. рабы не были большой редкостью, и случалось, что их убивали, хотя и они также убивали вольных людей. Так, на рубеже XV-XVI вв. князь Чупанилав, правивший частью территории нынешнего Левашинского района, согласно тексту одного из актов, в перебил одночасье по меньшей мере 12душ своих собственных рабов-мужчин, принадлежащих к числу челяди чагар (чагъар), на которых он очень «сильно рассердился».

Далее, согласно шариату, если свободный мусульманин убьет чужого раба без серьезных причин, то должен заплатить виру-дият его хозяину. Если же чужой раб убьет свободного мусульманина, то хозяин должен либо выдать его семье убитого для применения по отношению к нему, рабу-убийце, для кровомщения (кисас), либо уплатить такой семье виру-дият , конечно, при ее согласии принять последнюю.

В «Своде» кайтагских законов неоднократно говорится о случаях убийства рабов, происходивших при различных ситуациях. Так, если раб, обычно княжеский, прикасался с сексуальными намерениями к женщине свободного происхождения, т.е. к узденьке, то его следовало убить. Виру рабовладельцу при этом не давали. Если кто-либо из простых свободных людей, убивал без серьезной причины княжеского раба, то с каждого дома всего «общества» (дарга) Кайтаг следовало собрать по одной паре обуви и по мешку мелкой соломы, что поступало затем в пользу князя-рабовладельца, в качестве цены за пролитую свободным человеком рабскую кровь. В соглашении жителей Цувади (в прошлом самостоятельная сельская община, а ныне квартал с. Кумух Лакского района) от 1077/1666-67 гг. говорится, что аристократы (султаны и эмиры) имели рабов, которые выполняли при них роль телохранителей и дружинников и совершали нападения на простых свободных цувадинцев. В документе сказано сказано, что при таких нападениях на членов «общины» Цувади цувадинцы убивали рабов, принадлежавших султанам и эмирам, но возможно, платили затем виры в пользу последних. В соглашении жителей Унчукатля, датированном тем же временем, говорится, что простой свободный унчукатлинец имеет отныне право безнаказанно убить раба, принадлежащего аристократу-эмиру, если застанет его в момент воровства своего имущества. Если же простой свободный унчукатлинец убивал такого раба в драке, возникшей между ними, то убивший, согласно тексту названного соглашения, должен был, по существовавшей традиции, принять на себя ответственность за происшедшее и уплатить виру в пользу рабовладельца или аристократа.

В соглашении княжеского рода Турловых с простыми свободными гумбетовцами, которые являлись их поддатыми, датируемом второй половиной XVII века, также говорится об убийствах княжеских рабов, а именно об убийствах последних простыми, свободными гумбетовцами, и наоборот. Так, если простой свободный гумбетовец, подданный Турловых, убивал раба или рабыню, (судя по контексту, телохранителя или наложницу), принадлежавших аристократу-эмиру, то убийца из числа свободных должен был либо заплатить аристократу три цены «крови свободного человека», т.е. троекратную виру, что соответствовало 900 овец. После этого он мог спокойно жить в родных местах. В случае же, если не заплатил аристократу-рабовладельцу ничего, он обязан был уйти за пределы селений входивших в состав Гумбетовского «войска» (бо), оставить свой дом, свою семью, свой тухум, в результате чего простой свободный гумбетовец-убийца оказывался «подставленным для убийства», а кровь его принимала статус «бесчестной». Таким образом, в случае последующего убийства кем-либо названного здесь изгоя - убийцы раба, кровь его оказывалась безнаказанной. Если же раб, принадлежавший кому-либо из Турловых, убивал кого-либо из простых свободных гумбетовцев, то его хозяин-аристократ должен был дать родственникам убитого гумбетовца 900 овец, т.е. троекратную виру-дият. Если при этом кто-либо из членов тухума убитого убьет раба-убийцу, и успеет сделать это до получения 900 овец от рабовладельца, то кровь раба-убийцы считалась безнаказанной.

Итак, в Дагестане XVI-XVII вв. при убийствах рабов, с одной стороны, и убийствах последними простых свободных людей, с другой, и при возникающих ситуациях руководствовались в целом нормами шариата. Однако на отдельных территориях, где местные, доисламские традиции были еще очень сильны, например, Гумбете, применялись правовые нормы, представляющие собой, смесь шариата и местного права.

Адатные нормы народов Дагестана, зачастую были противоречивы и оставались таковыми даже после их редакции царской администрацией. «Кто вырвет волосы у женщины или выбьет зуб – платит быка в 25 ягнят, если при этом были свидетели, если же нет – то ничего не платит», – гласит адат хунзахцев. И тут же: «Кто обидит другого, то обидчик платит обиженному быка в 3 рубля»[i]. Здесь дело даже не в том, что контекстуально адат аварцев освобождал члена общества от обязанности дачи свидетельских показаний. Непоследовательность в другом: в первом случае показания свидетелей для наказания виновного специально оговорены, во втором о свидетелях вообще ничего не говорится. Посмотрим на хунзахские адаты с другой стороны. Обиженный платит обидчику штраф в быка – об этом уже говорилось. Такой же штраф налагался на виновника грабежа в стаде коров или овец и точно такой же – «кто сядет на чужую лошадь без дозволения (хозяина лошади – .)»[ii] – т.е., явная несоизмеримость преступления и меры наказания. Сборник адатов селений Аварского округа был составлен в 1865 г. Коландоровым[iii] и, следовательно, подвергся редакции царской администрации. Знакомящемуся с этим сборником не может не броситься в глаза предусмотренная во многих случаях штрафная санкция на правонарушителя в виде того или иного, но всегда значительного, штрафа в пользу «начальников» (т.е. старост), старшин, судей, кадиев и др. Здесь мы, вне всякого сомнения, имеем дело с нововведениями. Конкретно это выглядит так: сто овец в пользу начальника округа по адатам сел. Ингердах – за упреки в адрес родственников убийцы; за воровство в Сиухе – 4 руб. старшине; за убийство в Ахальчи – начальнику 30 руб.; Ф.И. Леонтович в уже цитированном нами исследовании приводит докладную записку Управления мирными горцами командующему войсками от 11 декабря 1842 г., в которой, в частности, говорится: адат «основан на обычаях, не связанных с общественным благоустройством и часто противоречащих и стеснительных для народа, потому что по адату в пользу владельца за все присуждаются штрафы, не соразмерные с состоянием простого класса людей»[iv]. Как видим, царское правительство «исправило» положение: штрафы в пользу владельцев никто не отменял и, более того, к ним прибавились обременительные штрафы в пользу сельской администрации.

Политическая обстановка в Дагестане во второй половине XIX в. была напряженной, царское правительство понимало, что реформы в области надо проводить осторожно. В области судопроизводства администрация начала политику постепенного внедрения в адатную систему отдельных начал и принципов российского права. Редакция сводов обычно-правовых норм и их возможная унификация – это основные направления деятельности администрации в области суда. К концу XIX – началу XX в. партикуляризм систем обычного права смягчается, нивелируется[v].

Постепенно, шаг за шагом, приближая адатную систему народов Дагестана к российскому законодательству, царская администрация одновременно осуществляло политику ограничения власти феодалов, вызывавшей острое недовольство народа и этим самым подрывавшей позиции царизма в «замиренном» крае.

Своды адатов отдельных джамаатов аварцев или союзов джамаатов, прошедших редакцию царской администрации, в подавляющем большинстве случаев предусматривают обязательное вмешательство судебных органов по любым правонарушениям, зачастую даже в тех случаях, когда, казалось бы такое вмешательство и не обязательно. Для того, чтобы подвергнуть адаты административной редакции и хоть в какой-то степени унифицировать их, чиновники округа провели огромную работу по сбору и записи адатов народов Дагестана. Такая работа начата еще раньше, в 20-х гг. XIX в., была прервана военными событиями на Кавказе и интенсивно продолжена в 60-х годах[vi]. В дальнейшем планировалось составление единого свода адатов для всего Дагестана, но цель эта так и не была достигнута[vii]. Составленные и опубликованные сборники адатов, служившие официальным руководством для судов, «хотя и не охватывали всех отраслей обычного права, давали весьма ценный материал для характеристики различных сторон общественно-правового быта горцев»[viii].

Со второй половины XIX в. адат уже разграничивает уголовное преступление и гражданское правонарушение. Если вернуться, к примеру, к адатам Андийского округа, в сводах входящих в его сосав наибств мы находим уже не бессистемное изложение норм, как это практиковалось раньше (в силу того, что в существующие своды постоянно вносились новые нормы, дополнялись и уточнялись уже имеющиеся, и все это записывалось по памяти того лица, которое решило их зафиксировать, а в дальнейшем переписчики копировали все это без изменений), а разнесение их по отдельным главам. При этом каждая глава посвящена либо уголовным преступлениям, либо гражданским правонарушениям, либо в ней излагаются процессуальные нормы. Перечислим эти главы: убийство, убийство по подозрению, убийство гостя; тут же отметим, что адатные нормы, уже различают преднамеренное и непреднамеренное убийство, а в своде адатов Ункратль-Чамалальского наибства «нечаянным убийствам» выделена отдельная глава; поранения, нанесения увечья, драки, оскорбления (тяжкое) женщины действиям, увоз женщины, воровство, об ответственности хозяина скотины, убившей или поранившей человека, о поранении или убийстве животного, о поджогах, о прелюбодеянии, об оскорблении словами, о потравах, о нарушениях очередности пасти скот; о взаимоотношениях в семье, о нарушении прав жены или мужа на имущество, о взимании долгов; процессуальные нормы: о сватовстве, о разводе, о назначении свидетелей, об особенностях принесения присяги[ix].

Большое внимание уделялось администрацией искоренено кровной мести. Кровнику запрещалось появление в округе селения, где жили родственники убитого[x]. Виновный в умышленном убийстве подлежал военному суду или административной ссылке в отдаленные губернии России[xi]. Такую высылку провинившейся воспринимал как изгнание в канлы, поэтому решение администрации вызывало у него отношение «как на нечто незаконченное и временное, скорее как на отсрочку, нежели наказание»[xii].

Командующий войсками и управляющий гражданской части в Прикаспийском крае князь Орбелиани в докладной записке князю Барятинскому от 14 сентября 1856 г. сообщал относительно Кайтага и Табасарана: «Наказания по нашим законам за убийства и поранения, происшедшие в ссоре, по кровомщению, по увозу женщин или другим обидам, считающимся у туземцев кровными, не только не вселяют в народе доверенности и уважения к нашему правосудию, но принимаются за несправедливость. По их понятиям, только сторона, считавшая себя обиженною, может искать по подобным преступлениям удовлетворения. Были случаи, когда подсудимые, будучи заарестованы следователем и допрашиваемы об обстоятельствах преступления, в свою очередь спрашивали с удивлением: «Какое дело этому человеку (т.е. следователю) до совершенного мною убийства, разве он родственник убитому?»[xiii].

Постепенно наказание за наиболее тяжкие преступления царская администрация взяла в свои руки. В упомянутой выше статье «О последствиях убийств и поранений …», в частности, говорится: «Дела по убийствам и поранениям, хотя и разбираются в народных судах по обычаю, но эти последние выясняются только вопросы, кто виновен и в какой мере обстоятельства смягчают или увеличивают преступления; что же касается до наказаний, то они налагаются, применяясь к «Уложению о наказаниях уголовных и исправительных»[xiv].

Возможность примирения кровников, предусмотренная адатом, использовалась администрацией для ослабления обычая кровной мести. Всем окружным начальникам предписывалось содействовать примирению враждующих сторон при убийствах в ссорах, драках, неумышленных и случайных[xv]. С этой целью в 1865 г. по округам были составлены списки лиц, находящихся во вражде, и администрация приступила к их примирению. В результате этих мер к концу года в области осталось 288 непримеренных семей, из них в Гунибском округе 23 и 8 в Аварском (для сравнения: в Тарковском владении 18, в Присулакском – 3, в Мехтулинском ханстве -8, в Даргинском округе – 41, в Кизкумухском – 64, в Кайтаго-Табасаранском – 38, в Кюринском – 65, в Самурском – 0)[xvi].

В целом речь шла о заметном ограничении кровной мести, ее прекращение требовало еще многих усилий. «Мщение за кровь считается в Дагестане одною из самых священных обязанностей близких родных убитого, – писал в отчете начальнику области начальник Среднего Дагестана; – чувство мести до того еще сильно в народе, что, несмотря на строгое воспрещение кровомщения и наказание нарушителей этого воспрещения ссылкою в Россию, случаи, в которых здешние жители жертвуют свободою для удовлетворения чувства мести, бывают нередки»[xvii].

С 1862 г. администрация официально отменила действие норм адата о полной самостоятельности семьи в решении участи своих членов, совершивших внутрисемейное преступление. Уменьшен был деспотизм старшего семьи и тухума[xviii].

Одна из позитивных сторон судебных реформ 60-е гг. – это все большая правовая защищенность женщины. Власть мужа в семье ограничивалась, в частности, его власть над женой. Женщина получила возможность непосредственно обращаться в суд, новый закон запрещал мужу наносить жене побои, женщина получала право инициативы возбуждения бракоразводного процесса – и др.[xix] Окружные власти дали женщине возможность возбуждать судебное дело по отношению не только к мужу, но и к его родне. За жестокое обращение с женой мужчина мог подвергнуться тюремному заключению, власти нередко побуждали мужей в таких случаях дать жене развод[xx]. Редактируя местные адаты, царское правительство все больше сужало сферу имущественной ответственности близких родственников за правонарушение отдельного лица. Упор делался на личной ответственности перед адатом отдельно взятого члена общества. Были совершенно запрещены позорящие наказания, а также взыскания, не соответствующие общественной опасности, например, вытаптывание полей убийцы, порубка его сада и виноградника, разорение или сожжение его дома – и др. Присяга и соприсяжничество были все еще сохранены, но заметно теряли свое значение[xxi].