Развитие современной науки сквозь призму субъектности

Д. филос. н. Лешкевич Т.Г.

Южный федеральный университет, Россия

Развитие современной науки сквозь призму проблемы субъектности

Статья выполнена в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ № 11-33-00235а1

Современная наука 21 века не может развиваться без учета глобального контекста и тех перспектив, которые связанны с процессом глобализации. Развитие современной науки помимо поиска общих закономерностей и моделей признает существенную роль субъектности, интеллектуального потенциала, интеллектуальной инициативы ученого, «страстного вклада познающего» (М. Полани). На современном этапе развития науки речь должна идти не только о гениальном одиночке, но и о научно-исследовательских коллективах, междисциплинарных группах, микро-сообществах и научных сообществах как субъектах научного процесса. Таким образом, проблема субъектности не только органично внедряется в исследование закономерностей развития современной науки, но значима еще и тем, что несет собой антропологическое измерение, заставляющее осмыслять риски, угрозы и негативные последствия современной науки. Изучением специфики научного дисциплинарного сообщества, его непосредственного вклада в расширение фронта научных открытий занимался М.К. Петров. Он поставил интересную проблему осознания взаимодействия между структурами научного знания и потенциалом малых дисциплинарных коллективов, которая в перспективе вела к преодолению разрыва между научной логикой и психологией. Такая постановка проблемы опиралась на теорию операционального интеллекта Ж. Пиаже, но не только. Здесь оказался затребованным и вклад австрийского ученого Э.Маха, отстаивающего концепцию психофизики. Возникали проблемы, ведущие к схемам сознания, что предполагало поле вероятностного анализа, вероятностного языка, оказалась востребованной программа В. Налимова, в которой упор делался на спонтанность сознания. Взгляд на науку, как всеобщий продукт «человеческого духа» (В. Библер) давал дополнительные обоснования статусу субъектности. В контексте развития современной науки была выявлена роль ценностно-целевых установок (В. Степин), чрезвычайно актуальных на этапе постнеклассической науки. В этой панораме современного видения науки сквозь призму проблемы субъектности отдельная группа вопросов была связана с ее фундированием в системе образования, в системе современной культуры (Б.Кедров, А. Уемов, Н. Злобин, В. Межуев, А. Огурцов и др.).

Системообразующее значение концепта «субъектности» связано с тем, что в науке 21в. появляется основание человекоразмерности, причем не в смысле метафоры, а в статус онтологического измерения. Человекоразмерность, с одной стороны, указывает на мир, в котором центральное место отведено человеку, и все эпифеномены этого мира связанны с ориентирами, потребностями и идеалами человеческой жизнедеятельности, а, с другой, вбирает в себя императивы коэволюционной стратегии, соразмерность с допусками природы. Наука в ее человекоразмерном бытии получает дополнительные прогностические и методологические критерии и ограничения. Тем самым, задается своеобразная детерминация на стыке реальности физического мира и мира объективации сознания (К. Поппер). Иными словами, образ реальности, воссоздаваемый научно-методологическими средствами, не включающими в себя ракурс человекоразмерности, будет отличаться от конфигурации реальности с системным включением императива человекоразмерности, где важнейшей ценностью окажется человеческая жизнь. В определенном смысле они будут альтернативны, и человечеству предстоит сделать выбор, какая реальность отвечает его запросам и чаяниям: реальность, в которой присутствуют смыслы человеческого существования, или реальность актантов и гибридов, посттехнологических взаимодействии, поработивших человеческую субъектность. Так понятая человекоразмерность может предстать всеобщим интегратором всех структурных процессов.Она перекликается с выделенными в рамках современной методологии антропоцентристскими ориентациями в отличие от дезантропоцентристских, рассматривающих человека как одну из геологических сил, наряду с прочими.

С проблемой субъектности и человекоразмерности в науку входят размышления о целесообразности. Они указывают на направленность, целепритяжение и уводят к, так называемому, суператтрактору, понимаемому как образование, достигшее своей развитой, идеальной формы, т.е. достигшей высшей точки эволюции. Аттракторы, понимаемые как целеподобное притягивающее множество, стягивают и концентрируют вокруг себя стохастические элементы, запускают механизм самопреобразования, тем самым, структурируя среду и выступая участниками созидания порядка. Аттрактор-цель может определяться как предельное состояние максимальной устойчивости идентификации данной системы в фиксированных условиях внешней среды .

Чтобы аргументировано обсуждать вопрос, насколько Большая, современная наука Мегауровня, заглядывая и в космологию, и в квантовый мир, должна быть ограничена императивами человекоразмерности, или она может позволить себе выйти за ее пределы, современные методологи обратились к эмерджентности (внезапно возникающему) в значении онтологической инновации. Действительно, в процессе движения к поставленной цели возникают побочные продукты, непреднамеренные последствия, сама цель не может быть связана с результатом жгутом жесткого детерминизма, их связь предполагает возможность рассогласования, некоторого отклонения под влиянием как внешних, так и внутренних фильтров и факторов. Но, поскольку современная наука признает открытые системы, а системы закрытые считает результатом высокого уровня абстрагирования, соотношение цели и результата ставится в зависимость от многоразличных обменных процессов. Они, в свою очередь, связанны не только с обменом веществом, энергии, но и информацией. Причем, этот, троякий род обменных процессов подмечен в рамках постнеклассической науки. Л. фон Берталанфи - автор системного подхода рассматривал лишь обменные процессы, связанные только с веществом, и писал о «непрерывном процессе обмена и движения составляющего ее (систему- Л.Т.) вещества». В рамках постнеклассики стало ясно, что если «закрытие системы» полностью детерминированы начальными условиями, то «открытые системы» зависят от средовых факторов, многочисленных параметров, связанных с обменными процессами, в том числе, и от ценностно-целевых установок.

Отечественных методологов интересуют процессы, протекающие в режиме «с обострением». Показано, что даже незначительный энергетический укол для неравновесной системы служит основанием для ее перестройки в иных параметрах порядка. Этим объясняется эффект нелинейности, допускающий многоальтернативность и отклонения от заданного образца или типовой схемы. Весьма частые нарушения предполагаемого типа поведения системы ставятся в зависимость от присутствия или отсутствия того или иного элемента, фактора или режима. Информация при этом интерпретируется не просто как мера снижения неопределенности, но как случайно запомненный выбор, вызывающий проблему «редактирования потока возможностей».

Концепт «эмерджентности» даже для современной стадии науки является новым. Хотя он очень хорошо иллюстрируется не только такими поразившими всех феноменами как «темная материя», «темная энергия», открытие которых чревато перелицовкой всей научной картины мира, но и в более локальном измерении. Например, в контексте современной науки речь может идти о возникновении новых междисциплинарных проблемных групп, о возникновении решения оригинально поставленной задачи или остро заявившей о себе потребности в институционализации новых дисциплинарных областей.

Следует иметь в виду, что дезантропологическое русло развития современной науки делает своим лозунгом не только постинформационные и посттехнологические приоритеты, но и тезис об «антикварности», изначальной недостаточности человеческой природы, о необходимость ее дополнения искусственными средствами-посредниками, бесконечного улучшения и совершенствования. В этом случает «действующим лицом» в науке оказывается не субъект в классическом понимании этого слова, а действующий фактор - некий актант, оснащенный имеющимся инструментарием, который уже делегировал разработанным технологиям ряд значимых функций. Он трансформирует имеющуюся задачу, сопрягая ее с совокупностью технологических приемов, погружая ее в цепочку технологических решений, а не смыслов и ценностей. Свободное творческое начало, идущее от субъектности и личности творца, испытывая на себе структурное давление, превращается в интеллектуальный регистр эффективно применяемых решений и растворяется в атмосфере экстернализации науки с ее технологическими допусками.

«Человекоразмерность», в конечном счете, упирается в стержневой процесс адаптации. Причем в отличие от биологической адаптации под социальной адаптацией понимают приспособление индивида к условиям и нормативам социальной среды, выражаемое формулой: конфликт – угроза – фрустрация – реакция приспособления – акты приспособления. Конфликт определяется как наиболее острое рассогласование потребностей и установок субъектности с параметрами внешней среды, которые ограничивают самоактуализацию. Конфликтогенный процесс вызывает спектр негативных реакций, проецируемых на средовые факторы. Доминантный тип субъектности, активно влияющий на окружающую среду, участвует в активной перестройке ее параметров, утверждая тем самым свои адаптационные возможности. Фиксируется также и другая модель, когда все адаптационные ресурсы направляются не на средовые факторы, а на самое себя. Акцент переносится на активное «самопреобразование», коррекцию установок, стереотипов и предпочтений. Субъектность в этом случае занята самоконструированием, адекватным реальным и ожидаемым условиям окружающей среды. Другая модель основана на известном эволюционном механизме, когда индивид покидает ареал неприсобительного поведения, устремляясь к новой среде, соответствующей резервам его адаптационных возможностей. Но наиболее сложный «вероятностно – комбинированный тип» предполагает стратегию, основанную на комбинировании всех имеющих возможностей: это и самоизменение, и конструирование среды под себя, и расширение либо смена сфер взаимодействия. Здесь выбор того или иного варианта осуществляется в результате оценки вероятности успешности адаптации при разных типах адаптационных стратегий.

Современная эпоха обращает внимание на своеобразную информационную детерминацию, которая имеет свое значение в рамках субъектно-деятельностного подхода, так как образ будущего и сопоставление сценариев и ресурсов, может обусловить определение стратегии поведения и привести как к урегулированию конфликта, к его латентному состоянию, к модели «коллективной сделки», так и к чрезвычайному обострению.

Литература

1.Петров М.К. История европейской культурной традиции и ее проблемы. М., 2004.

2. Налимов В.В. Спонтанность сознания. М., 1989.

3. Огурцов А.П. Эквифинальность и человекоразмерность//Политическая концептология. Ростов-на-Дону, ЮФУ, 2012, № 2, с.181-188.

4. Popper K. Unended Quest. London, Routledgr, 1993.

5. Синергетическая философия истории. СПБ., 2009.

6. Берталанфи Л. фон. Общая теория систем - критический обзор //Исследования по общей теории систем. Л. Фон Берталанфи. М., 1969. с. 42.

7. Реан А.А., Кудашев А.Р., Баранов А.А. Психология адаптации личности. СПб., 2002.

В этом случает речь идет не о нарушении потребностей, а о столкновении с противоречивой информацией, в рамках которой адаптация затруднена. Выходом из данной ситуации является изменение отношение к ложной информации, ее оправдание, игнорирование, отсечение, селекция и самокоррекция и пр. В связи с этим не рекомендуется волевое управление в «лоб», связанное с категоричными запретами и приказами, типа: «нельзя», «не делай этого» и пр. Управление личностью в таком информационном режиме задает конфликт «сшибки нервных процессов», в которых значительная часть принадлежит проявлениям индивида, подпитываемым стремлением «Я хочу». Здесь сам внешний запрет работает на доминанту, поэтому следует не запрещать, а противопоставлять и переключать внимание на что-то иное.

Из всего выше сказанного видно, что с точки зрения стихийно-спонтанного структурогенеза задать четкие регулярности «конфликт – солидарность» вряд ли возможно. Вместе с тем, как справедливо заметил А.М. Старостин, «включение конфликтологической проблематики в синергетический дискурс будет способствовать формированию синергетической парадигмы в конфликтологии и дальнейшему углублению конфликтологической тематики на новой теоретико-методологической платформе»[1].

В отличие от представленного подхода существует прочная традиция исследования конфликтов, опирающаяся на парадигму диалектики. В ее рамках исследователи отталкиваются от того, что «у конфликта есть своя собственная – субъективно-сознательная и субъективно–деятельностная природа. В этом их отличие от противоречий»[2]. Тем самым, они рассматривают конфликты на уровне субъектности. Утвердившееся понятие «урегулировать конфликт» также в полной мере отражает значение субъектности – актора социально-исторического процесса. «Ведь конфликт – это именно осознанное различие, противостояние интересов и позиций, противоположность устремлений конкретных субъективных сторон»[3]. В рамках этой парадигмы конфликт характеризуется субъектно-деятельностной природой и включает в свою структуру субъектность, взаимоотношения между конфликтующими субъектами, предмет (или объект конфликта), а также средовые факторы, т.е. состояние окружающей среды. Конфликт определяется как «сознательное противостояние субъектов и субъектных объединений (групп, организаций, партий, движений, фронтов) возникающих на основе существующих в обществе объектно-субъектных и реально-субъектных противоречий[4]. Причем отчетливая идентификация субъектов конфликта представляется насущной задачей. В условиях принципиальной плюралистичности следует иметь в виду не только модель, состоящую из двух конфликтующих субъектов, и ее аддитивное дополнение третьей стороной, а возможность включения в конфликт множества субъектов. В силу этого к данной структуре следует добавить также «ресурсный потенциал» субъектости. Как отмечает Е. И. Степанов, «значительное различие в позиции силы может быть источником опасности для слабой стороны и удержать ее от открытой формы выражения недовольства и даже привести к отказу от участия в конфликтной ситуации»[5]. Причем информационная детерминация будущим имеет свое значение и в рамках субъектно-деятельностного подхода, так как образ будущего и сопоставление сценариев и ресурсов, участвующих в конфликте сторон может привести как к урегулированию конфликта, к его латентному состоянию, к модели «коллективной сделки», так и к чрезвычайному обострению. Определение стратегии поведения зависит от интерпретации предполагаемых действий противника.

Литература

Берталанфи Л. фон. Общая теория систем - критический обзор //Исследования по общей теории систем. Л. Фон Берталанфи. М., 1969. с. 42.

Петров М.К. История европейской культурной традиции и ее проблемы. М., 2004.

Огурцов А.П. Эквифинальность и человекоразмерность//Политическая концептология. Ростов-на-Дону, ЮФУ, 2012, № 2, с.181-188. Режим доступа

Синергетическая философия истории. СПБ., 2009, с.17

ПОТЕНЦИАЛ ПОНЯТИЙНОГО АППАРАТА СИНЕРГЕТИКИ В РЕПРЕЗЕНТАЦИИ КОНФЛИКТОЛОГИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМ

Синергетика как новое мировидение и интегративное междисциплинарное направления пытается представить существующие взаимодействия в универсуме с точки зрения их стихийно-спонтанного структурогенеза, самоорганизации и кооперативных эффектов. Это относительно молодое междисциплинарное направление, 1973 год считается годом провозглашения основных программных тезисов синергетики в докладе Г.Хакена[6]. Понятийный аппарат синергетики хотя и приобрел популярность, однако не является пока ставшим исследовательским инструментарием, так как выступает от имени только заявившей о себе, а не зрелой парадигмы. Вместе с тем именно синергетику правомерно рассматривать как область, на которую следует направить масштабные интеллектуальные усилия с целью выявления ресурса для репрезентации и решения конфликтологических проблем. Речь идет не просто о синергетической интерпретации существующих проблем в области конфликтологии, а о получении практически важных прогностических следствий из новых, предлагаемых синергетикой принципов. Главная заслуга синергетики в том, что она берется описывать сферу нелинейных процессов, что чрезвычайно востребовано в сфере стратегического планирования, при анализе глобальных проблем современности и разработки технологии минимизации бедствий, катастроф, нестабильностей. Бесспорным преимуществом является и то, что синергетика как междисциплинарное направление вооружено математическим аппаратом, и ее интересуют собственно конкретные параметры процесса.

Синергетика демонстрирует свой универсализм, так как в центре внимания синергетики оказывается проблема иррегулярного поведения открытых, неравновесных систем, постоянно обменивающихся с внешней средой веществом, энергией и информацией. В отечественной модели основное внимание сосредоточено на процессах, протекающих в режиме «с обострением». Показано, что даже незначительный энергетический укол для такой системы служит основанием перестройки ее функционирования в иных параметрах порядка. Этим и объясняется эффект нелинейности, допускающий многоальтернативность и отклонения от заданного образца или типовой схемы. Нелинейность объясняет весьма частые нарушения предполагаемого типа поведения системы, сценария или состояния в зависимости от присутствия или отсутствия того или иного элемента или фактора. Согласно нелинейности, поведение системы будет одним в присутствии элементов и другим при отсутствии или их замене. Нелинейность предполагает некую зависимость специфических реакций системы от тех или иных режимов. Информация при этом интерпретируется не просто как мера снижения неопределенности, но как случайно запомненный выбор, и основной проблемой предстает проблема «редактирования потока возможностей». Для анализа этой ситуации существует инструментарий модальности, который фиксирует как «размытые» возможности бытия, так и их превращение в действительность и необходимость, пребывание их в латентном состоянии, или появление спорадически и случайно. Концепт «модальность», связанный с такими широко признанными модусами как возможность/невозможность, случайность, необходимость, очень гибкая форма в арсенале мышления и языка, которая допускает, что данное явление может быть, но может и не быть, может состояться и стать действительностью, а может существовать в качестве нереализованной потенции бытия. Сама реальность обладает множеством модальностей, т.е. того, что может быть, что может произойти, иными словами, тех проективных возможностей, которые в ней порождены, нивелированы или опредмечены. При этом следует учитывать и активность субъекта, и активность среды, и системообазующий эффект многообразия обстоятельств. При этом следует обратить внимание, что активность субъекта также включает в себя все возможные, в том числе и незавершенные, неуспешные и частичные попытки трансформации, взятые во всей их параллельности, взаимосвязанности и сложности[7].

Прописной истиной синергетики стало положение относительно того, что в условиях, далеких от равновесия, действуют бифуркационные механизмы. Они предполагают наличие точек раздвоения и неединственность продолжения развития и, конечно же, напряжение векторов расходящихся траекторий. Результаты их действия труднопредсказуемы. Бифуркационный процесс предполагает формирование тех или иных квазистабильных образований, которые однажды неизбежно распадутся, предоставив, тем самым, материал для нового этапа структурогенеза. Но в общем смысле понятие «бифуркации» означает процесс качественных сдвигов. По мнению И. Пригожина, бифуркационные процессы свидетельствуют об усложнении системы[8].

Отечественный ученый академик Н.Моисеев утверждал, что в принципе каждое состояние социальной системы является бифуркационным, в глобальных измерениях антропогенеза человечество уже пережило, по крайней мере, две бифуркации. Первая произошла в палеолите и привела к утверждению системы табу. Вторая – в неолите, она была связана с расширением геологической ниши: освоением земледелия и скотоводства. «Духовный мир, рожденный вместе с разумом, – это результат бифуркации, куда более глубокой, чем мы себе представляем», – утверждал академик Н Моисеев. Бифуркационные механизмы проявляют себя и в сфере этногенеза, «возникновение, расцвет и закат этносов, как и другие процессы самоорганизации.

Поскольку общество предстает как сложная, далекая от равновесия система, его конфликты, кризисы и переломные эпохи свидетельствуют о приближении к точкам бифуркации – точкам выбора и неединственного продолжения развития.

Для обозначения тех возмущений, которые переживает системе в процессе своего функционирования, синергетика использует концепт флуктуации. Флуктуации подразделяются на два больших класса: класс флуктуаций, создаваемых внешней средой, и класс флуктуаций, воспроизводимых самой системой. Возможны случаи, когда флуктуации будут столь сильны, что овладеют системой полностью, придав ей свои колебания, и, по сути, изменят режим ее существования. Они выведут систему из свойственного ей "типа порядка", но обязательно ли к хаосу или к упорядоченности иного уровня – это особый вопрос.

Примечательно, что к идее флуктуации обращался Ч. Дарвин, хотя отводил ей ничтожную роль. Каждое слабое уклонение в строении, которое было бы по чему-либо вредно, беспощадно уничтожалось. А продолжительное накопление благотворных вариаций должно было неизбежно привести к возникновению столь разнообразных, так прекрасно приспособленных к разным целям и так превосходно координированных структур, как те, какие мы видим у окружающих нас животных и растений" [9].

Наличие диссипативных систем, в которых нет сохраняющихся величин, а начальные конфигурации могут быть забыты, указывает на онтологическую составляющую конфликтогенного процесса. Диссипативной называется система, по которой рассеиваются возмущения. По сути дела диссипация – это характеристика поведения системы при флуктуациях, которые охватили ее полностью. Основное свойство диссипативной системы – необычайная чувствительность к всевозможным воздействиям и в связи с этим чрезвычайная неравновесность. Естественные процессы сопровождаются диссипацией – рассеиванием энергии. Часто диссипативные структуры оказываются недолговечными, они распадаются, исчерпав свой энергетический запас. Поскольку диссипацию рассматривали в связи с исчерпанием доступной энергии, в физике она часто оценивалось как некая деградация. В биологии же, напротив, в силу очевидности процессов эволюции необратимость мыслилась как возрастание сложности. Сегодня к классу диссипативных систем относят широкую совокупность систем, в том числе и самое процесс жизнедеятельности.

Понятие «энтропии» (от греч. entropies – поворот, превращение) в общем случае указывает на меру хаотизации. Роль энтропии стала очевидной благодаря естественнонаучным открытиям. Больцман первым понял, что необратимое возрастание энтропии можно было бы рассматривать как проявление все увеличивающегося молекулярного хаоса, постепенного забывания любой начальной асимметрии. Иногда все изменения связывают с «бесцельной деятельностью» хаоса. Однако, согласно выводам естествоиспытателей, в основе порядка точных физических законов лежит атомная и молекулярная неупорядоченность. Можно было бы предположить, что энтропия свидетельствует о безостановочном соскальзывании системы к состоянию, лишенному какой бы то ни было организации, вместе с тем лауреат нобелевской премии И. Пригожин сформулировал теорему о минимуме производства энтропии.

Из теоремы о минимуме производства энтропии следовало, что когда граничные условия мешают системе перейти в состояние равновесия, она делает лучшее из того, что ей остается – переходит в состояние энтропии, которое настолько близко к состоянию равновесия, насколько это позволяют обстоятельства. Иными словами минимальный рост энтропии как стремление к наименьшей из всех прочих степеней хаотизации – одна из существенных эволюционных особенностей[10]. В иной формулировке теорема о минимуме энтропии утверждает, что производство энтропии системой, находящейся в стационарном состоянии, достаточно близком к равновесию, минимально.

Понятие энтропии сыграло весьма важную критериальную роль в конфликте отличий живого и неживого. Конечно же, на память приходит универсальное определение жизни, возникшее еще во второй половине Х1Х века, "жизнь – это способ существования белковых тел". Наиболее важными компонентами живого являются белки, аминокислоты, нуклеиновые кислоты. Отличительной способностью живого является воспроизведение, рост и обмен веществ. Способность к самовоспроизведению обеспечивается таким типом химических реакций, который не встречается в неживой природе и называется матричным синтезом. Академик В.А. Эндельгард в 20 веке указал на существенную характеристику живых систем, а именно способность "создавать порядок из хаоса", т.е. на антиэнтропийный характер жизненных процессов. Живые организмы способны творить упорядоченность из хаотического теплового движения молекул. В свое время В.Вернадский подчеркивал, что антиэнтропийные процессы в мире живого эквивалентные появлению новых более организованных и совершенных организмов. По мнению Е.Я.Режабека, «эволюция выступает как движение к устойчивости за счет минимизации объема энтропии, производимого в системе. Минимизация энтропии есть процесс упорядочивания элементов системы, максимизация есть процесс разупорядочивания»[11]. Исходя их этого, напрашивается вывод, связанный с предположением, что именно стадия решение конфликта, свидетельствующая об организации новой упорядоченности, может быть представлена в характеристиках антиэнтропийного процесса.

Анализируя антиэнтропийные, упорядочивающие стратегии, ученые выделяют такую структуру как аттракторы – притягивающие множества, образующие собой центры, к которым тяготеют элементы. Аттракторы как притягивающие множества представляют собой архигармонизирующий механизм, который в теории самоорганизации получил название "сползание в точку скопления". Аттракторы стягивают и концентрируют вокруг себя стохастические элементы, запускают механизм самопреобразования, тем самым, структурируя среду и выступая участниками созидания порядка. Аттрактор как целеподобное притягивающее множество задает область устойчивости и может дробиться на локальные аттракторы, которые стягивают и концентрируют вокруг себя стохастические элементы. Аттрактор определяют как предельное состояние, достигнув которого система уже не может вернуться ни в одно из прежних состояний. Причем указанное предельное состояния является состоянием максимальной устойчивости для данной системы в фиксированных условиях данной внешней среды[12].

Согласно выводам отечественного синергетика С.П. Курдюмова, странный аттрактор представляет собой область, внутри которой по ограниченному спектру состояний блуждает с определенной вероятностью реальное состояние системы.

Цель, без которой вряд ли возможна какая-либо человеческая деятельность, с точки зрения современной телеологии формируется потребностями самой системы, во-первых, и как непреложная необходимость движения в направлении достижения поставленной цели, во-вторых. В контексте синергетики цель оценивается как своеобразный аттрактор, который в состоянии согласовывать и привлекать в сферу своего притяжение подструктуры «разного возраста», производя, тем самым, некую пространственную концентрацию. Интенсивность цели-аттрактора, т.е. непосредственно процесс целедостижения не только нарушает симметрию пространства (топоса), какой она была до постановки цели, но и увеличивает темп развития. Подтянутые к цели–аттрактору подструктуры начинают функционировать в темпе, который гораздо выше их собственного, в то время как они существовали локально и автономно до объединения. Движение к цели подчиняет себе все промежуточные состояния системы.

Аттрактор как целеподобное притягивающее множество задает область устойчивости и может дробиться на локальные аттракторы, которые стягивают и концентрируют вокруг себя стохастические элементы. Стохастические элементы ведут себя так, как если бы они «стремились» к какой-либо цели, они демонстрируют свое когерентное функционирование в направлении поставленной цели. Когда же происходит рассеивание прежних целей, то метафорически этот процесс может быть обозначен как «попадание в зону стока». В результате чего система как бы завязает в турбулентности прежних ориентаций, они девальвируются, не представляют ценности, лишены энергии и «захламляют» ментально-энергетическое пространство, утверждают стационарное состояние системы. В этом состоянии система как бы «ходит по замкнутому кругу», «вращается в воронке обыденного», она «устает», «ничего не хочет», не способна к преобразованиям. Хотя положительный смысл «зоны стока» состоит в освобождение от залежей прежних целей и намерений, которые затрудняют обменные процессы, препятствуют образованию новых импульсов, обновлению системных ориентиров, т.е. постановки новых целей и порождаемой ими деятельности по их достижению.

Фрактальный подход, указывающий на самоподобие, также содержит в себе огромный потенциал решения конфликтологических проблем. Для фрактального подхода характерна тождественность структур, когда, к примеру, в капле воды отражается структура воды, а в еловой ветви можно усмотреть некое подобие ели. В этом случае по части можно судить о целом. Примеров, наглядно демонстрирующих онтологию фракталов множество, это и снежинки, и кораллы, и изломанная линия берега, и границы облаков или же японский садик, представляющий уменьшенную модель сада как такового. Иногда фрактал называют уменьшенной копией целого, однако часто фрактал предстает не как точная, а как деформированная его копия. Фрактальный объект при всем своем самоподобии есть бесконечно изменяющийся, разнящийся объект. Исследователи указывают на то, что фрактальные объекты при сравнении демонстрируют уникальную изменчивость, нестабильность, множественность и в то же время указывают на идентичность.

В переводе с латинского фрактал означает изломанный. Самоподобие как основное свойство фрактала позволяет заключить, что информация, содержащаяся в части (фрактале), соизмерима с информацией о целом, обо всей системе. Значение фрактального подхода связывают с тем, что он дает возможность представить бесконечность в рамках конечного, задает некую пространственно-временную, структурную и функциональную корреляцию, и соответственно, вносит упорядоченность в мир стихийно-спонтанных взаимодействий.

Но не только такие концепты как бифуркация, флуктуация, аттрактор, неравновесность, фрактальность могут быть применены в анализе конфликтогенных процессов, особое внимание обращает на себя понятие эмерджентность - внезапно возникающее. По мнению Е.Н. Князевой и С.П. Курдюмова, эмерджентность демонстрирует «бытийственную отделенность от хронологически породивших корней»[13]. Современная методология обнаруживает свою несостоятельность перед феноменом эмерджентности, теми реалиями стихийно-жизненного процесса, которые ни запретить, ни отменить невозможно. Сложно их предсказать или спрогнозировать.

Таким образом, процессы взаимодействий, рефлексивно осваиваемые современной конфликтологией, нуждаются в оснащении синергетическим инструментарием. Именно синергетика не исключает роль и значение хаосогенных структур и стихийно-спонтанного структурогенеза и делает их предметом пристального изучения. Прогрессивное развитие рассматривается как рост степени синтеза порядка и хаоса, а не просто как традиционный переход от простого к сложному. Вместе с тем, очевидно, что упорядочивание структур выступает как процесс, который не может иметь своего окончательного завершения. Создание новой структуры подвергает сложившуюся систему распаду, т.е. оно идет путем создания нового хаоса, движется к новой равновесности через неустойчивость. На скорость данного процесса влияет мера качественного углубления трансформационных процессов. Основополагающая идея состоит в том, что неравновесность мыслится источником появления новой организации. Поскольку система открыта и всегда обменивается веществом, энергий и информацией с внешней средой, то она зависит от управляющих параметров внешней среды. Процессы локальной упорядоченности совершаются за счет притока энергии извне. Открытие неравновесные структуры возникают как результат необратимых процессов, в них системные связи устанавливаются сами собой. Считается, что переработка энергии, подводимой к системе на микроскопическом уровне проходит много этапов, что, в конце концов, приводит к упорядоченности на макроскопическом уровне: образованию макроскопических структур (морфогенез), движению с небольшим числом степеней свободы и т.д. При изменяющихся параметрах одна и та же система может демонстрировать различные способы самоорганизации. В сильно неравновесных условиях системы начинают воспринимать те факторы, к которым они были безразличны в более равновесном состоянии. Следовательно, наиболее важной характеристикой самоорганизующихся систем признается степень их неравновесности. Тем самым синергетикой закладываются онтологические начала конфликтологии.

Если сконцентрировать внимание на «человекоразмерном измерении» синергетики, то все мистерии конфликтогенных процессов разворачиваются вокруг стержневого понятия адаптации, подвергаемого пристальному анализу в рамках эволюционного подходов. В отличие от биологической адаптации под социальной адаптацией понимают приспособление индивида к условиям и требованиям социальной среды. Здесь содержание процесса социальной адаптации выражается общей формулой: конфликт – тревога – защитные реакции. Данная формула может модифицироваться: конфликт – фрустрация – акты приспособления или конфликт – угроза – реакция приспособления. Каковы же возможные модели поведения индивида? Конфликт, в общем случае, определяется как наиболее острое рассогласование потребностей и установок личности с параметрами внешней среды. Как правило, в случае конфликта требования среды (или противоположной стороны) рассматриваются как неприемлемые и ограничивающие самопроявление личности. Состояние тревоги сопровождает данный конфликтогенный процесс, окрашивая всю сферу жизненных проявлений индивида, вызывая эмоциональное напряжение, беспокойство, боязнь, озабоченность и пр.

Можно выделить доминантный тип субъектности, активно влияющий на окружающую среду и подчиняющий ее себе. В этом активном освоении, подчинении и перестройке параметров окружающей среды также проявляются адаптационные возможности личности. Фиксируется также и другая модель, когда все адаптационные ресурсы направляются не на средовые факторы, а на самое себя. Акцент переносится на активное «самопреобразование» личности, коррекцию ее установок, стереотипов и предпочтений. Следовательно, комплекс защитных реакций связан с поведенческим амплуа личности. Субъектность в этом случае занята самоконструированием, адекватным реальным и ожидаемым условиям окружающей среды.

Можно предложить третью модель, основанную на известном в доктрине синтетической теории эволюции механизме, когда индивид покидает ареал неприсобительного поведения, устремляясь к новой среде, соответствующей резервам его адаптационных возможностей. И, наконец, наиболее сложный тип, предполагает стратегию, основанную на комбинировании всех имеющих возможностей: это и самоизменение, и конструирование среды под себя, и расширение либо смена сфер взаимодействия – это, так называемый, «вероятностно – комбинированный тип»[14], при котором выбор того или иного варианта осуществляется в результате оценки личностью вероятности успешности адаптации при разных типах адаптационных стратегий.

Заключительная фаза конфликтогенного процесса, предполагающая выработку защитных реакций, нацелена на достижение оптимального взаимодействия личности и социальной среды. При всем притом, что социальная среда может быть динамичной и изменчивой, цель адаптации связана с комфортным сосуществованием индивида в данной среде. В том же случае, когда процесс адаптации описывается формулой: конфликт – фрустрация – акты приспособления, фаза фрустрации фиксирует несоответствие среды фундаментальным потребностям личности. К их числу, как известно, отнесены физиологические потребности, потребности в безопасности, потребности в принадлежности к группе, в общении, потребность в уважении, признании, любви и потребность в самоактуализации.

Современная эпоха обращает внимание на информационную составляющую конфликтогенного процесса и его своеобразную информационную детерминацию. В этом случает речь идет не о нарушении потребностей, а о столкновении с противоречивой информацией, в рамках которой адаптация затруднена. Выходом из данной ситуации является изменение отношение к ложной информации, ее оправдание, игнорирование, отсечение, селекция и самокоррекция и пр. В связи с этим не рекомендуется волевое управление в «лоб», связанное с категоричными запретами и приказами, типа: «нельзя», «не делай этого» и пр. Управление личностью в таком информационном режиме задает конфликт «сшибки нервных процессов», в которых значительная часть принадлежит проявлениям индивида, подпитываемым стремлением «Я хочу». Здесь сам внешний запрет работает на доминанту, поэтому следует не запрещать, а противопоставлять и переключать внимание на что-то иное.

В отличие от представленного подхода существует прочная традиция исследования конфликтов, опирающаяся на парадигму диалектики. В ее рамках исследователи отталкиваются от того, что «у конфликта есть своя собственная – субъективно-сознательная и субъективно–деятельностная природа. В этом их отличие от противоречий»[16]. Тем самым, они рассматривают конфликты на уровне субъектности. Утвердившееся понятие «урегулировать конфликт» также в полной мере отражает значение субъектности – актора социально-исторического процесса. «Ведь конфликт – это именно осознанное различие, противостояние интересов и позиций, противоположность устремлений конкретных субъективных сторон»[17]. В рамках этой парадигмы конфликт характеризуется субъектно-деятельностной природой и включает в свою структуру субъектность, взаимоотношения между конфликтующими субъектами, предмет (или объект конфликта), а также средовые факторы, т.е. состояние окружающей среды. Конфликт определяется как «сознательное противостояние субъектов и субъектных объединений (групп, организаций, партий, движений, фронтов) возникающих на основе существующих в обществе объектно-субъектных и реально-субъектных противоречий[18]. Причем отчетливая идентификация субъектов конфликта представляется насущной задачей. В условиях принципиальной плюралистичности следует иметь в виду не только модель, состоящую из двух конфликтующих субъектов, и ее аддитивное дополнение третьей стороной, а возможность включения в конфликт множества субъектов. В силу этого к данной структуре следует добавить также «ресурсный потенциал» субъектости. Как отмечает Е. И. Степанов, «значительное различие в позиции силы может быть источником опасности для слабой стороны и удержать ее от открытой формы выражения недовольства и даже привести к отказу от участия в конфликтной ситуации»[19]. Причем информационная детерминация будущим имеет свое значение и в рамках субъектно-деятельностного подхода, так как образ будущего и сопоставление сценариев и ресурсов, участвующих в конфликте сторон может привести как к урегулированию конфликта, к его латентному состоянию, к модели «коллективной сделки», так и к чрезвычайному обострению. Определение стратегии поведения зависит от интерпретации предполагаемых действий противника.

Главная ответственность возлагается на власть. В этом отношение власть выступает как субъектность, доминирующая в структуре конфликта. Абсолютизация властной субъектности ведет к произволу и волюнтаризму. Вместе с тем субъектом конфликта может стать народ, элита, этническая общность, социальная группа и пр. А сама теория конфликта опирается на тип и типологию участников конфликта. Гомогенность участвующих в конфликте субъектов ведет к его обострению, гетерогенность (т.е. разнородность) субъектов содержит возможность ослабления конфликта. Компромисс, согласие, консенсус или солидарность мыслятся как способы выхода из конфликта. Эти этапы темпорально хронометрированы и могут быть длительными, либо кратковременными, устойчивыми, либо частичными.

Таким образом, развивая современное представление о конфликтах, консенснусных и дисконсенснусных способах выхода из них, важно стать на точку зрения объединяющего подхода. Важно селектировать те весомые апробации конфликтологии, которые имеют место в традиционной диалектической теории, основанной на ступенях развития противоречия. Следует обратить внимание на выводы, проистекающие на платформе эволюционного подхода, а также произвести учет достижений современной синергетики, присовокупив к практической деятельности по разрешению конфликтов ее потенциал и синергетический инструментарий.

[1] Старостин А.М.Философские инновации: когнитивная и аксиологическая репрезентация. Ростов-на-Дону, 2011, с.103.

[2] Конфликты и согласие в современной России. М.,ИФ РАН, 1998, с.6.

[5] Современная конфликтология. Общие подходы к моделированию, мониторингу и менеджменту социальных конфликтов. М., Изд-во ЛКИ, 2007, с.62.

[6] См.: Хакен Г. Синергетика. М., 1980.

[7] [7]Меськов В.С., Марченко А.А. Цикл трансформаций когнитивного субъекта. Субъект, среда, контент //Философия и наука. М., 2002, с.72

[8] Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М.,1986.

[9] Дарвин Ч. Соч. Т.4. М., Л., 1951,с.777.

[10] Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М.,1986, с. 193.

[11] Режабек Е.Я. Синергетические представления и социальная реальность. // Научная мысль Кавказа, № 2, 2001, с.8.

[12] Синергетическая философия истории. СПБ., 2009, с.17.

[13] Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Основания синергетики. СПб, 2002, с.26

[14] Реан А.А., Кудашев А.Р., Баранов А.А.Психология адаптации личности. СПб., 2002, с. 4.

[15] Старостин А.М.Философские инновации: когнитивная и аксиологическая репрезентация. Ростов-на-Дону, 2011, с.103.

[16] Конфликты и согласие в современной России. М.,ИФ РАН, 1998, с.6.

[19] Современная конфликтология. Общие подходы к моделированию, мониторингу и менеджменту социальных конфликтов. М., Изд-во ЛКИ, 2007, с.62.