Филологические науки/3. Теоретические и методологические проблемы исследования языка.

К.ф.н. Кульгавова Л.В.

Иркутский государственный лингвистический университет, Россия

Аранжировка синонимов в предложении и тексте:

интерпретация примеров контактного расположения

Интерпретация употребления синонимов, обозначающих эмоциональные состояния, чувства, нередко вызывает определенные трудности в силу того, что эмоции подвижны, динамичны, флуктуарны, трудноуловимы и перетекаемы друг в друга. Как отмечает А.А. Кирюшкина, «…очень непросто перевести в слова эмоции. Эта онтологическая трудность порождает трудность лингвистическую; слову, обозначающему эмоцию, почти невозможно дать прямое лексикографическое толкование, а порой крайне затруднительно бывает рассказать о своих чувствах, выразить переживания в речи. В.Г. Гак приводит высказывание Дидро о том, что «слов почти никогда не хватает для того, чтобы точно передать то, что чувствуешь». Подбираемые слова кажутся недостаточно яркими и неверно отражающими различные эмоциональные состояния и их оттенки» [Кирюшкина, 2008: 168].

В данной работе мы продемонстрируем, как может быть осуществлено вербальное представление пограничных, флуктуирующих чувств при помощи контактного расположения синонимов, в частности love и affection. Выбор слова affection обусловлен тем, что оно является ближайшим синонимом к слову love.

But as she went to sleep she would be conscious of a vague contentment. The basis of this contentment was the fact that she and Samuel comprehended and esteemed each other, and made allowances for each other. Their characters had been tested and had stood the test. Affection, love, was not to them a salient phenomenon in their relations (A. Bennett).

В данном высказывании affection и love одновременно используются для обозначения одного чувства. Об этом свидетельствуют два обстоятельства:

• употребление глагола-связки to be в единственном числе. Если бы существительные affection, love обозначали разные чувства, то глагол имел бы форму множественного числа;

• обособление имени love запятыми, что говорит о том, что оно носит при слове affection объяснительный или уточняющий характер.

Как же можно трактовать столь необычное употребление синонимов love и affection? Мы предлагаем две совершенно разные интерпретации, каждая из которых имеет право на существование и каждая из которых наводит на определенные размышления.

Первая интерпретация заключается в том, что ничего необычного в таком употреблении нет: говорящий, не проводя особого разграничения между соответствующими чувствами (в силу следующих причин: непрерывность границ между чувствами, их похожесть, особенности индивидуального восприятия и т. п.), столь же недифференцированно использует и слова, репрезентирующие их в языке. Иначе говоря, он их просто перечисляет (с обособлением второго слова запятыми), тем самым приравнивая их семантические пространства и делая высказывание несколько избыточным. При такой трактовке перечисление ближайших синонимов в лучшем случае служит реализации экспрессивной функции.

В рамках первой интерпретации возможно также и то, что говорящий просто невольно повторяет, имитирует услышанное в речи других носителей языка, отождествляющих love и affection, различия между которыми действительно трудно уловить без специального изучения. В защиту говорящего следует сказать, что он и не обязан знать/помнить все тонкости различий между значениями и их оттенками. В связи с этим находим интересные наблюдения над реальным функционированием слов в речи, приведенные в научно-популярной книге «О слове – чужими словами» Б.П. Ардентова. Вот что он пишет по этому поводу: «В необычайной емкости слова можно убедиться, взяв любой толковый словарь и вникнув в толкование даже таких простых, казалось бы, слов, как нож, стол, огород и т. п. Но в повседневном использовании мы не замечаем этого. Сложность содержания слова предстает перед нами лишь в тех случаях, когда необходимо объяснить его значение…» [Ардентов, 1980: 23]. Более того, слово для говорящего ассоциируется в первую очередь с предметом/явлением, с которым оно связывается в «неразлучную пару»: «В обыденной практике речевого общения люди обычно не думают о собственном значении слова. Слово в их сознании непосредственно ассоциируется с предметом, который оно называет, и становится как бы его неотъемлемой частью» (там же, с. 4).

Такое приблизительное знание значений обусловлено в числе прочих причин особенностями человеческого мышления и ограниченностью возможностей нашей памяти. Например, Е. Курилович, вслед за Р. Якобсоном, вел речь о гипотетическом существовании так называемого общего значения, которое является некоей «с трудом поддающейся формулировке» абстракцией, «полезность и применимость которой к конкретным лингвистическим проблемам решит будущее» [Курилович, 1962: 245, 246]. В качестве примера он привел слово осел: «В общем определении значения слова осел должны, таким образом, отпасть как частные понятия «животное» и «человек», вместо которых мы подставляем понятие «живое существо, глупое и упрямое»» (там же, с. 246).

По-видимому, существование такого виртуального генерализованного значения-абстракции делает возможным развитие разноплановых значений у многозначного слова, широкую приспособляемость слова в процессе коммуникации, обусловливает флуктуирующий, шифтерный характер слова в речи. Подтверждение этой мысли для слов love и affection находим в словаре «Funk & Wagnalls Standard Handbook of Synonyms, Antonyms, and Prepositions By James C. Fernald, L.H.D.», в котором после объяснения всех тонкостей различий между именем love и его синонимами сказано: «love may be briefly defined (подчеркнуто нами. – Л.К.) as strong and absorbing affection for and attraction toward a person or object» (с. 276).

Сходство со взглядами Е. Куриловича, только в иных, соответствующих современным веяниям, терминах и понятиях, находим в работе Е.Г. Беляевской [Беляевская, 2007: 4-13]. Размышляя над семантикой широкозначных существительных с когнитивной точки зрения, этот автор предлагает одну из возможных трактовок широкозначности. Е.Г. Беляевская прибегает к концептуальной внутренней форме в многозначной лексеме. Вот что она пишет по этому поводу: «Когнитивная лингвистика исходит из представления о том, что для «превращения» ментальных сущностей, какими являются представления, понятия и блоки знаний, в факты языковой системы, в процессе номинации их необходимо «переструктурировать», сообщив им (или наложив на них) те структурные формы, которые характерны для языковой системы того или иного языка. В качестве такой структурирующей сущности, связывающей ментальные образования с языковой системой, выступает концептуальная внутренняя форма (КВФ), схематизированное представление или схематизированная «картинка», которая выделяет наиболее важные признаки обозначаемого на фоне других, менее важных для данного обозначения, признаков. Концептуальная внутренняя форма формирует своеобразный концептуальный «скелет» обозначаемого фрагмента действительности, превращая его в лексико-семантический вариант многозначного слова или в отдельное однозначное слово» (там же, с. 10). Е.Г. Беляевская утверждает, что КВФ является общей для всех значений многозначного слова. Функция КВФ в многозначной лексеме заключается в том, чтобы создавать основания для присоединения к ней новых значений в результате процесса номинации, а также обеспечивать смысловое и функциональное единство различных значений одного и того же слова, которые структурированы одним ментальным представлением, несмотря на то, что они обозначают разные фрагменты мира. Например, существительное thing содержит в своей КВФ указание на сущность/предмет в самом широком смысле, поэтому оно может быть отнесено к любому предметному объекту или к объекту, отождествляемому с некой предметной сущностью. КВФ существительного affair фиксирует указание на предметную сущность как на результат некоторого действия. Что касается существительного stuff, близкого по своей КВФ к thing, то оно привносит в обозначение предметной сущности указание на ее незначительность, что проявляется в пренебрежительном отношении к объекту обозначения (Would you please take your stuff out of here) (там же, с. 10-11). Анализируя эти и подобные примеры, Е.Г. Беляевская приходит к выводу, что КВФ слова способна в силу своего обобщенного характера структурировать многочисленные предметные области, формируя большое количество значений многозначного слова, и потенциально накладываться на самые разные объекты. По ее утверждению, предлагаемая теория «обладает достаточно большой объяснительной силой» (там же, с. 12-13).

Все эти вопросы заслуживают отдельных, дополнительных исследований, тем более что на реальное существование описываемых феноменов указывают факты речеупотреблений.

Вернемся к нашему примеру. Выше была изложена первая из двух предлагаемых нами интерпретаций. Однако нам больше импонирует вторая интерпретация, которая обнаруживает в говорящем более тонкое восприятие ситуации. Испытываемое героями чувство было не совсем обычным, скорее всего, оно носило пограничный характер. По-видимому, описываемое чувство было более сложным, чем то, которое обозначалось бы одним словом affection, поэтому оно и уточняется существительным love путем его постановки в постпозицию. Но в то же время это чувство не такое интенсивное, как любовь, в противном случае в предложении было бы употреблено только имя love, семантика которого уже подразумевает affection в качестве признака в данном значении. Спецификация affection при помощи love делает характер обозначаемого ими чувства более сильным, чем просто привязанность, расположение, но в то же время не таким страстным, как любовь. Сравните данные словарей, где проводится следующее разграничение между love и affection:

• Love is <…> more intense, impulsive, and perhaps passionate than affection [Funk & Wagnalls Standard Handbook of Synonyms, Antonyms, and Prepositions By James C. Fernald, L.H.D.: 276];

• These nouns denote feelings of warm personal attachment or strong attraction to another person. Love is the most intense: marrying for love. Affection is a less ardent and more unvarying feeling of tender regard: parental affection [http://education.yahoo.com/reference/dictionary/entry/love].

В этом случае love выполняет при affection функцию модификатора-интенсификатора. Таким образом, слова как бы поменялись ролями: love с его более «универсальным» и широким значением уточняет смысл, вкладываемый в affection. Интересно отметить, что если произвести субституцию affection и love, то характер чувства изменится: любовь будет более близка к привязанности, то есть станет менее горячей и пылкой.

Такая интерпретация о неоднозначном характере чувства поддерживается смыслом, передаваемым всем цитируемым отрывком. В нем описывается состояние удовлетворения (contentment), которое, однако, оценивается как смутное, неопределенное с помощью признака vague, атрибутивно ему предицируемого. Далее объясняется, на чем основывается это ощущение удовлетворенности. Таким образом, пограничное чувство привязанности-любви укладывается в общую картину диффузности ощущений героини.

Рассмотрим пример, в котором имя love функционирует в другом значении – «a deep and tender affection for another person such as a friend or relative».

Dobbin was much too modest a young fellow to suppose that this happy change in all his circumstances arose from his own generous and manly disposition: he chose, from some perverseness, to attribute his good fortune to the sole agency and benevolence of little George Osborne, to whom henceforth he vowed such a love and affection as is only felt by children – such an affection, as we read in the charming fairy-book, uncouth Orson had for splendid young Valentine his conqueror. He flung himself down at little Osborne’s feet, and loved him. Even before they were acquainted, he had admired Osborne in secret. Now he was his valet, his dog, his man Friday. He believed Osborne to be the possessor of every perfection, to be the handsomest, the bravest, the most active, the cleverest, the most generous of created boys. He shared his money with him: bought him uncountable presents of knives, pencil-cases, gold seals, toffee, Little Warblers, and romantic books, with large coloured pictures of knights and robbers, in many of which latter you might read inscriptions to George Sedley Osborne, Esquire, from his attached friend William Dobbin – the which tokens of homage George received very graciously, as became his superior merit (W.M. Thackeray).

Здесь love и affection так же, как в предыдущем примере, используются для обозначения одного чувства, что подтверждается употреблением глагола to be в единственном числе (is felt). Если бы существительные love, affection обозначали разные чувства, то глагол имел бы форму множественного числа. Следует также обратить внимание на необычное употребление неопределенного артикля, явно относящегося ко всему сочетанию, – a love and affection. Можно даже утверждать, что это не словосочетание, а окказиональное слово-композит, репрезентирующее сложное пограничное чувство – некую смесь любви и привязанности, которое более точно графически следовало бы представить с помощью дефисов следующим образом: a love-and-affection. Поскольку антецедентным словом здесь является love, а affection его уточняет, то семантически более сильным оказывается affection. Иными словами, смысловой акцент делается на affection, то есть описываемое чувство ближе к привязанности, расположению. Вторая (после тире) номинация an affection подтверждает высказанную мысль и указывает на то, что в чувстве превалировала такая его составляющая, как привязанность, поскольку языковая репрезентация affection во втором случае «поглотила» love.

Проанализированные примеры показывают, как можно представить пограничные чувства путем постановки слова в ту или иную синтаксическую позицию в предложении и посредством определенного расположения синонимов (в данном случае контактного). Кроме того, они демонстрируют едва уловимую подвижность, флуктуарность семантики слова.

Традиционные представления о синонимах объясняют их совместную встречаемость и аранжировку в тексте необходимостью избегания повторов и желательностью варьирования лексических средств выражения, а также стремлением усилить экспрессивность высказываний. Представленное исследование позволяет несколько по-новому взглянуть на функционирование синонимов. Употребление и аранжировка синонимов в предложении и тексте являются, с одной стороны, отражением объективной неопределенности, размытости, диффузности и пограничности явлений, различных их трансформаций и переходных моментов, а с другой – следствием субъективной неопределенности и/или сложности восприятия разнообразных объектов реальности. Фактор субъективного свойства («человеческий фактор»), связанный с особенностями индивидуального восприятия, концептуализации и категоризации мира, оказывает решающее влияние на выбор и аранжировку языковых средств, в частности синонимов.

Литература

1. Ардентов, Б.П. О слове – чужими словами. – Кишинев: Штиинца, 1980.

2. Беляевская, Е.Г. Семантика широкозначных существительных с когнитивной точки зрения // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Сер. Лингвистика. Вып. 532: Теория и практика лексикологических исследований. – М.: Рема, 2007.

3. Кирюшкина, А.А. Вторичная номинация эмоций // Язык и дискурс в статике и динамике: тезисы докл. Междунар. науч. конф., Минск, 14-15 ноября 2008 г. / ред. колл.: З.А. Харитончик (отв. ред.), А.М. Горлатов (и др.). – Мн.: МГЛУ, 2008.

4. Курилович, Е. Очерки по лингвистике. Сборник статей. – М.: Издательство иностранной литературы, 1962.

5. Bennett, A. The Old Wives’ Tale. – Moscow: Foreign Languages Publishing House, 1962.

6. Funk & Wagnalls Standard Handbook of Synonyms, Antonyms, and Prepositions By James C. Fernald, L.H.D. – New York: Funk & Wagnalls Company, 1947.

7. Love // American Heritage^® Dictionary of the English Language. – Режим доступа: http://education.yahoo.com/reference/dictionary/entry/love.

8. Thackeray, W.M. Vanity Fair. – London: Penguin Books (Penguin Popular Classics), 1994.