Филологические науки / 7. Язык, речь, речевая коммуникация

Д-р филол. наук C.С.Тахтарова

Волжский гуманитарный институт Волгоградского государственного университета, Россия

Коммуникативное смягчение: проблема истинности vs искренности

Несмотря на то, что изучение истины имеет глубокие исторические корни, проблемы её понимания, верификации, соотношения истины и правды, истины и лжи на сегодняшний день относятся к наиболее актуальным в современной лингвистике. Согласно постулату Качества П.Грайса, принципы истинности и искренности определяются в качестве обязательных и основополагающих для рационального речевого поведения, ориентированного на максимально эффективную передачу информации [Грайс 1985]. Вместе с тем, как отмечает сам автор, участники коммуникации могут обойти различными способами тот или иной постулат.

По мнению Д.Болинджера, процесс коммуникации предполагает откровенность между собеседниками, что логически исключает не только явную, пропозициональную ложь, но и все остальные виды обмана [Болинджер 1987]. Однако многочисленные исследования, посвященные проблемам истинности/искренности коммуникации [Арутюнова 1991, Блакар 1987, Гуревич 1989, Weinreich 2000, Schockenhoff 2006 и др.] убедительно доказывают факт коммуникативной обусловленности истинности/ искренности высказывания, подчиненности данных феноменов прагматическим параметрам интеракции. Случаи намеренного отклонения от истины в речевом общении, изучение причин подобных отклонений, речевых стратегий и языковых средств, посредством которых говорящий может уклоняться от истинного представления сообщаемого положения дел в своих высказываниях, представляют в этой связи особый интерес.

Субъективный характер истинностного компонента высказывания детерминирован прежде всего тем, что мнения разных языковых личностей на одно и то же событие, факт, явление редко совпадают полностью. Истинным каждому из нас представляется только наш взгляд, наше восприятие и понимание, наша интерпретация действительности. В связи с этим, как считает Дж.О. Урмсон, претензия на истинность не должна быть слишком категоричной [Урмсон 1985]. Кроме того, в реальном общении объективная истина зачастую оказывается неуместной, нерелевантной, не соответствующей конкретным целям говорящего. «Истина живет в постоянной борьбе…Её враг не только прагматика земного бытия, но и прагматика повседневного общения между людьми» [Арутюнова 1991: 21]. Это особенно ярко проявляется в тех ситуациях, когда говорящему приходится сообщать неприятную для адресата информацию, критиковать собеседника. В этих случаях перед адресантом встает дилемма – сохранять объективность и оставаться верным истине или пожертвовать последней ради сохранения добрых отношений с партнером по общению.

Здесь, как нам представляется, речь идет о ставшей традиционной в лингвистической литературе дихотомии истины, как объективного абсолюта, и правды, как отражения истины в человеке. В настоящее время не вызывает сомнения тот факт, что правда, в отличие от истины, вариативна, субъективна, амбивалентна и градуирована. Давая оценку какому-либо факту, имеющему отношение к адресату, говорящий вынужден учитывать не только и не столько фактор истинности своих оценок, сколько реакцию собеседника на способ вербализации последних. Говорение правды регулируется этическими принципами говорящего субъекта, и в первую очередь, представлениями о том, что и в какой форме можно говорить другому человеку, и при каких обстоятельствах. В соответствии с этим, говорящим выбирается та «доля» правды, которая в данной, конкретной ситуации общения будет уместна. Интересным, с нашей точки зрения, является тот факт, что градация правды в этически нормативном общении оказывается адресатно-ориентированной, т.е. определяющим при выборе конкретных форм вербализации того или иного пропозиционального содержания будет реакция адресата на высказывание. Этикетизация, как одна из форм нормирования речевого общения «основана на выборе той коммуникативной истины, которая более приятна для собеседника» [Почепцов 1986: 87]. Е.В. Сидоров определяет такой избирательный, мотивированный интересами говорящих субъектов тип установления семантического отношения к элементам и характеристикам ситуации как коммуникативно-ориентированное семантическое отношение к неязыковым объектам. Тем самым, весь познаваемый и отражаемый в интеракции мир оценивается говорящим в аспекте его значимости, полезности или бесполезности относительно конкретных коммуникативных целей. В связи с этим, по мнению автора, о языковых выражениях, используемых в речевом общении, неуместно говорить как об истинных или неистинных, корректнее говорить об интерактивно уместных или интерактивно неуместных, более или менее интерактивно уместных [Сидоров 2008].

Таким образом, возможность планирования речевого контакта и варьирования языковых средств в коммуникации, с одной стороны, позволяет адресанту проявить свои когнитивно-коммуникативные потенции, а с другой, налагает на него определенные ограничения, обусловленные этическими, социальными и пр. нормами коммуникативного взаимодействия. Нормы и правила речевого поведения, характерные для того или иного этносоциума, закреплены в коммуникативном сознании представителей данной лингвокультуры в виде коммуникативных категорий, к которым относится, в том числе, и категория коммуникативного смягчения, направленная на предотвращение и смягчение конфликтов в интеракции и определяемая в западной лингвистике термином «митигация» [Fraser 1980]. К. Каффи определяет митигацию как зонтичную категорию в прагматике, включающую широкий набор стратегий, с помощью которых говорящий смягчает интеракциональные аспекты своей речи, с целью уменьшить возможные коммуникативные риски [Caffi 2007: 41]. В настоящей работе смягчение понимается как коммуникативная категория, основным содержанием которой являются стратегии иллокутивного смягчения, реализующие в общении определенные коммуникативные прескрипции, детерминированные максимами вежливости и направленные на минимизацию коммуникативных рисков в интеракции.

Исходя из того, что прескрипционная составляющая коммуникативной категории содержит информацию о нормах и правилах общения, о том, что можно и чего нельзя делать в общении [Стернин 2004], митигативные прескрипции, детерминирующие речевой выбор говорящего в потенциально конфликтогенных ситуациях, можно определить следующим образом: антиконфликтность, некатегоричность, неимпозитивность, глорификация и эмоциональная сдержанность [Тахтарова 2008].

Руководствуясь данными прескрипциями, собеседники стараются смягчить категоричность своих высказываний в ситуациях, осложненных возможными коммуникативными конфликтами, к которым можно отнести ситуации критики адресата или объектов с ним связанных, вербализацию просьб и отказов. Коммуникативные риски в этих ситуациях связаны с тем, что, как правило, в них под угрозой оказывается «лицо» или коммуникативный имидж адресата, и говорящему приходится выбирать, что предпочесть – объективную истинность форм вербализации соответствующих интенций или интерсубъектный аспект речевого контакта, субъективно-личностную правду. Как отмечает В.В.Знаков, «в реальных жизненных ситуациях мы обычно ориентируемся на субъективно-личностную правду, отвергая безличную объективную истину» [Знаков 1999: 131]. Исходя из этого, вышеназванная дилемма решается чаще всего в пользу отклонения от истины объективной, логической, н-р:

- Ничего, Витька… - заговорил дядя Коля. – Этот дядя Володя-то, он неплохой мужик. Пить хоть не будет. Не витязь, конечно, но уж.. что теперь? [Шукшин]

- Mit deiner Band machst du halt nicht das, was du gut kannst, sondern etwas, was du … äh…nicht so gut kannst [Hertz]

Вместе с тем, как показывают результаты нашего исследования, стратегии смягчения используются говорящими и в ситуациях на первый взгляд вполне «безобидных», в частности, при вербализации ассертивных интенций. Смягчение ассертивной иллокуции обусловлено, по нашему мнению, стремлением говорящего сохранить свой коммуникативный имидж, подчеркнуть субъективность сообщаемого, обезопасив себя, тем самым, от возможных обвинений в неточности и отклонении от объективно-истинностных характеристик предмета речи, н-р:

- Мне кажется, он не слишком доволен, - робко сказала я. [Донцова].

По справедливому замечанию О.С. Иссерс, коммуникативные цели не всегда образуют единый вектор общения, иногда конкурируя между собой и даже вступая в оппозицию. Так, например, наиболее часто встречается конфликт между стремлением к искренности («хочу быть честным») и стратегией самопрезентации (хочу производить хорошее впечатление) [Иссерс 2006].

По мнению И.Б. Шатуновского, высказывание искренне, если то, что сообщает говорящий, соответствует тому, что он имеет в уме, и истинностно, если сообщаемое соответствует действительному положению дел [Шатуновский 1991]. С.Н. Плотникова в своем исследовании, посвященном неискреннему дискурсу, отмечает, что семантика неискренности представляет собой конструирование говорящим ложных пропозиций и присваивание им статуса истинных [Плотникова 2000]. В этом плане неискренность, по мнению автора, обнаруживает ряд параллелей с другими явлениями семиотики общения, такими, например, как вежливость. Как справедливо отмечает М. Кита, существует неразрешимое противоречие между искренностью и куртуазностью, правдивостью и тактом. В оппозиции максимы качества, предписывающей говорение правды, и правила искренности, с одной стороны, и требованиями вежливости и такта, с другой, побеждает последнее: лучше быть неискренним, чем невежливым [Кита 2003: 167]. Антрополог Х. Плесснер также подчеркивает тот факт, что в обществе вполне возможен конфликт между этикой искренности и правилами вежливости. Ложь, которая бережет, все же лучше, по мнению ученого, чем правда, которая ранит, а ни к чему не обязывающая любезность – лучше всего. В сфере общения не должно быть ни правды, ни лжи, а только ценность благодеяния, максимально бережного отношения [Plessner 2002].

В связи с этим интересным представляется замечание Дж.Остина о том, что говорящий говорит неправду только в том случае, если он сообщает «S есть P», хотя на самом деле так не думает, то есть нарушается требование и истинности, и искренности. Если же говорящий сообщает то, что он на самом деле думает, но в чем он не вполне уверен, то его высказывание может ввести в заблуждение, но, в принципе, он не лжет [Остин 1987: 76]. Исходя из этого, можно предположить, что искренность, как и истинность, также субъективно маркирована, прагматически обусловлена, связана с миром говорящего и адресата. Однако в исследованиях, посвященных анализу данного феномена, искренность определяется преимущественно в терминах успешности речевого акта. Субъективным характеристикам искренности, тому, что искренность может быть соотнесена не только с объективным пропозициональным содержанием, но и с выражением межличностной составляющей коммуникации, не уделяется должного внимания. Так, например, при вербализации критики адресата или объектов с ним связанных, говорящий может быть не совсем искренен в своих оценках, смягчая истинность сообщаемого, однако он будет вполне искренен в своем желании сохранить добрые отношения с адресатом, н-р:

Вот так обстоят дела, - вздохнула Муза. – Твой папа оставил нас в полном … в сложном положении, - вовремя поправилась она. – И я понятия не имею, что нам теперь делать [Полякова].

Как отмечает Т.Г.Винокур, «существует житейская мудрость, согласно которой в беседе, не предполагающей различия прагматических последствий истинности или ложности высказывания, адресант должен говорить то, чего ожидает от него адресат, и говорить так, как хотелось бы адресату» [Винокур 2005: 136].

Прагматичность искренности подтверждают также размышления Н.Д. Арутюновой, утверждающей, что искренность – это правда момента, правда роли, требующая обязательного присутствия «Другого» [Арутюнова 1999]. Условия искренности, по справедливому замечанию автора, прагматичны: искренность – это свойство общения, направленное на создание гармонии, единодушия, задушевности и согласия в отношениях между собеседниками, это правда доброжелательности.

Т.В. Ларина, анализируя роль преувеличения в английском коммуникативном поведении, также отмечает, что высказывания, содержащие преувеличение, не могут считаться неискренними в прагматическом аспекте, так как в импликативном плане данных высказываний кроется искреннее желание говорящего сделать приятное собеседнику [Ларина 2009]. Мы полагаем, что данное замечание справедливо не только для преувеличения, но и для смягчения.

Таким образом, подводя итог анализу соотношения параметров истинности/ искренности митигативного высказывания, можно сделать вывод, что для говорящего, вынужденного нарушать условие истинности своих высказываний в потенциально конфликтогенных ситуациях, определяющим будет не сообщение с максимальной точностью и объективной искренностью. Более того, объективно истинностные характеристики в таких ситуациях приведут скорее к коммуникативному конфликту. Тем самым, условие успешности речевого поведения говорящего в таких случаях будет определяться, как нам представляется, способностью последнего правильно сочетать в процессе вербализации своих интенций объективную истинность и субъективную правдивость, сохраняя субъективную искренность как правду доброжелательности.

Литература

1. Арутюнова Н.Д. Истина: фон и коннотация/ Н.Д.Арутюнова// Логический анализ языка. Культурные концепты. – М.:Наука, 1991. – С.21-30.

2. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека / Н.Д.Арутюнова. – М.: «Языки русской культуры», 1999. – 896 с.

3. Блакар Р. Язык как инструмент социальной власти / Р.Блакар// Язык и моделирование социального взаимодействия/ общ.ред. В.В.Петрова. – М.:Прогресс, 1987. – С. 88-125.

4. Болинджер Д. Истина – проблема лингвистическая / Д.Болинджер // Язык и моделирование социального взаимодействия – М.:Прогресс, 1987. – С. 3-43.

5. Винокур Т.Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения / Т.Г.Винокур. - М.: КомКнига, 2005. - С. 136.

6. Грайс Г.П. Логика и речевое общение / Г.П.Грайс // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. – М.: Прогресс, 1985. – С. 222.

7. Гуревич В.В. Модальность, истинностное значение, референция / В.В.Гуревич // Вопросы языкознания № 6, 1989. – С.95-101.

8. Знаков В.В. Психология понимания правды / В.В.Знаков – С.-Пб.: Алетейя, 1999. – 281 с.

9. Иссерс О.С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи / О.С.Иссерс, М.: КомКнига, 2006. – 288 с.

10. Кита М. Невыразимое, невыражаемое и невыраженное для носителя языка // Прямая и непрямая коммуникация: сб. науч. ст. – Саратов: Изд-во ГосУНЦ «Колледж», 2003. – С. 159-177.

11. Ларина Т.В. Категория вежливости и стиль коммуникации: Сопоставление английских и русских лингвокультурных традиций / Т.В.Ларина – М.: Языки славянских культур, 2009. – 512с.

12. Остин Дж. Чужое сознание / Дж.Остин // Философия. Логика, язык/ Общ.ред. Д.П.Горского, В.В.Петрова. – М.: Прогресс, 1987. – С. 76.

13. Плотникова С.Н. Неискренний дискурс (в когнитивном и структурно-функциональном аспектах) / С.Н.Плотникова – Иркутск: Изд-во ИГЛУ, 2000. – 244 с.

14. Почепцов О.Г. Основы прагматического описания предложения. - Киев: Вища школа,1986. – 116 с.

15. Сидоров Е.В. Онтология дискурса / Е.В.Сидоров – М.: Изд-во ЛКИ, 2008.- 232 с.

16. Стернин И.А. Теоретические проблемы языкового сознания / И.А.Стернин // Языковое сознание: теоретические и прикладные аспекты. М.; Барнаул: Изд-во Алт.ун-та, 2004. - С.36-63.

17. Тахтарова С.С. Этнокультурная категория смягчения в коммуникативном аспекте/ Филологические науки №4, 2008.–С. 55-62.

18. Урмсон Дж.О. Парентетические глаголы / Дж.О.Урмсон // Новое в зарубежной лингвистике. Вып.XVI. – М.: Прогресс, 1985. – С. 196-216.

19. Шатуновский И.Б. «Правда», «истина», «искренность», «правильность» и «ложь» как показатели соответствия/несоответствия содержания предложения мысли и действительности/ И.Б.Шатуновский// Логический анализ языка. Культурные концепты. – М.: Наука, 1991 – С.31-38.

20. Caffi C.Mitigation / C. Caffi - Amsterdam(u.a.): Elsevier, 2007. – 342 р.

21. Fraser B. Conversational mitigation / B. Fraser - Journal of Pragmatics 4. - 1980. - Р. 341-350.

22. Plessner H. Grenzen der Gemeinschaft. Eine Kritik des sozialen Radikalismus / H. Plessner– Frankfurt /Main: Suhrkamp, 2002. – 145 s.

23. Schockenhoff E. Zur Lüge verdammt? Politik, Justiz, Kunst, Medien, Medizin, Wissenschaft und die Ethik der Wahrheit – Freiburg, Basel, Wien: Herder, 2006.

24. Weinrich H. Linguistik der Lüge / H.Weinrich. – München: Beck V., 2000.