Философия\1. Философия литературы и искусства

К. филос.н. Монина Н.П.

Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского, Россия

Дихотомия Востока и Запада в отечественной поэзии конца XIX – начала ХХ в.в.

Историософская проблема осмысления места России в мире, специфика ее географического положения и извечный философский вопрос: «Кто мы: Восток или Запад?» вызывали в отечественной культуре определенные способы решения данной проблемы. Вспомним, хотя бы первые попытки осмысления данной проблематики общественно-политическими течениями западников и славянофилов в XIX веке. Соединение двух разных миров – Востока и Запада в русской культуре, заложенное изначально и явившееся весьма органичным, тем не менее постоянно вызывало к жизни новые теории, концепции и исследовательские подходы к осмыслению данного феномена. Западники, утверждавшие, что Россия – та же Европа, но отставшая от нее в своем развитии, славянофилы, считавшие русскую культуру самобытной и оригинальной, непохожей ни на Запад, ни на Восток, не смогли - таки прийти к общему знаменателю, осмыслить сложность и двойственность Руси-России.

Национальное своеобразие и мировое значение русской литературы определяется не только ее укорененностью в родной культурной «почве», но и такими константами национального самосознания, как европеизм и азиатство.

Отечественная словесность всегда была обращена к культуре Европы и Азии. Исторически это происходило в разной степени интенсивности, с разным соотношением этно-духовных начал: так, европоцентризм конца XVIII – начала ХIХ веков сменился “востокоцентризмом” в конце XIX – начале ХХ веков. По мнению Достоевского, русские – не только европейцы, но и азиаты. И в будущих судьбах России Азия станет, быть может, «главной надеждой». Эту мысль Достоевский называл аксиомой. Неизменным оставалось взаимодействие Востока и Запада, предопределенное формированием русской культуры в условиях многонациональной России, раскинувшейся на широких просторах Евразии. Поэтическая этнография и география русской земли стала соответствовать культурному пространству русской литературы как евразийскому.

Поэтому в эпоху Серебряного века русская литература и, прежде всего, поэзия «представительствовала» от всего евразийского региона, по сути выражала национально-культурное самосознание российского суперэтноса, была не просто русской, но российской литературой.

Темы Востока и Запада в своей историософии и поэзии развил В.С. Соловьев. В стихотворении 1890 года “Ex oriente lux” (“С Востока свет”) он выразил надежду на то, что именно Россия, благодаря свету христианства, разрешит великий конфликт:

Тот свет, исшедший из Востока,

С Востоком Запад примирит [цит. по1, с. 112 ].

Панмонголизм - это понятие занимает важное место в творчестве Владимира Соловьева, рассматривавшего мировую историю как титаническую схватку Востока и Запада.

Панмонголизм! Хоть имя дико

Но мне ласкает слух оно [цит. по 2, с. 159].

Если мусульманский Восток воплощал принцип «солидарности», то Запад, напротив, - принцип «свободной множественности». Только во вселенском царстве, которому предстоит родиться, когда извечная распря Востока и Запада подойдет к своему финалу, станет возможным примирение этих принципов. Только третья сила способна примирить «всеединство» со «свободной множественностью». В этом и состоит миссия славянских народов, обитающих между носителями обоих принципов, Востоком и Западом [там же, с. 210].

Реальное торжество мира поэт-философ мыслил как духовный подвиг России, который – в 1890 году В.С. Соловьев в это еще верил – она могла и должна была совершить:

О, Русь! в предвиденье высоком

Ты мыслью гордой занята;

Каким же хочешь быть Востоком:

Востоком Ксеркса, иль Христа?

«Каким ты хочешь быть Востоком: Востоком Ксеркса иль Христа?» - этот вопрос Соловьев обращает к России. «Восток Ксеркса» стремится подчинить Запад силой, тогда как «Востоку Христа» предстоит иная миссия: духовное примирение Европы и Азии [цит. по 3, с. 211].

Когда до свержения петербургского самодержавия еще оставалось больше десятка лет, в творчестве поэтов, принадлежащих к группировкам, которые самим своим возникновением были, казалось бы, обязаны западноевропейским эстетическим доктринам – символизму, имажинизму и т. д. – появляется представление об азиатских чертах России.

У С.А. Есенина машинной, городской Европе противопоставлена «Рассея! – азиатская, стихийная, «скифская»: «наше волчье, мужичье, рассейское, скифское, азиатское».

Будто из далекого прошлого или из подсознания в воспоминания о детстве поэта незаметно проникает причудливая греза о таинственном, прекрасном Востоке, и, рисуя свой деревенский дом, С. Есенин пишет:

Что виде, верблюд кирпичный,

В завывании дождевом?

Видно, видел он дальние страны,

Сон другой и цветущей поры,

Золотые пески Афганистана

И стеклянную хмарь Бухары [4, т.1, с. 175-176].

Уже сравнение дома с верблюдом напоминает о Востоке и кажется неожиданным для поэта.

Восток – родина замечательных, тонких лириков: Хайяма, Саади, Фирдоуси, Низами, Хафиза, - родина затейливых волшебных сказок и искусной сказительницы Шахерезады, страна роз и тюльпанов, звездочетов и мудрецов… Прикосновение к нему целительно для больной, страдающей души, для изверившегося сердца, утратившего опору в мире. К Востоку, к которому он давно чувствовал какую-то неизъяснимую близость, устремилось сердце С. Есенина.

Ощущая глубинную связь России и Востока, Азии, он пишет:

Ты Рассея моя…Рас-сея…

Азиатская сторона … [5, т. 1, с. 195]

И

И сам я тоже азиат

В поступках, помыслах

И в слове [там же, т. 2, с. 99]

Там, на Востоке «очарованная даль» поэта. Восток поразил его своим многоцветьем, сочностью, колоритом, ощущением полноты жизни. Запад произвел на поэта совершенно иное впечатление. Чинные и обезличенные развлечение европейцев, лишенные восточной полноты жизни, подавили его. И неприятие этой бездуховной западной цивилизации, окончательно созревшее у С. Есенина после путешествия по Европе и Америке, было не только социальным протестом, но и неприятием ее антиприродного, а потому античеловеческого начала.

Вспомним отрывок из «Пугачева», в котором звучит приказ Тамбовцева, представителя власти, кстати, власти, построенной по европейскому, западному образцу, догнать калмыков, которые бежали, недовольные самодержавным строем, тем самым изменили Российской империи. Но его, как одного из власть имущих волнуют не столько бежавшие люди, сколько тот материальный урон, который понесло государство:

Нет, мы не можем, мы не можем, мы не можем

Допустить сей ущерб стране:

Россия лишилась мяса и кожи,

Россия лишилась лучших коней. [там же, т. 3, с. 16]

И как удивительно чист, по-христиански добр и прост ответ, который дали казаки – будущие сподвижники Пугачева, причем, не просто дали, а твердо отрезали:

Он ушел, это смуглый монголец,

Дай же бог ему добрый путь.

Хорошо, что от наших околиц

Он без боли сумел повернуть [там же, т. 3, с. 16]

В этом ответе проявились, на наш взгляд, основные черты национального характера русского народа: его толерантность, терпимость, и высокая в полном смысле этого слова духовность.

Размышляя о восточном и западном начале в русской истории, культуре и душе, можно отметить, что русский человек более тяготеет именно к Востоку. Это вызвано неприятием сугубо материалистического понимания и отношения к миру, свойственного западной цивилизации. Ее материализм, прагматизм и в целом, антигуманизм противоречат евразийской душе славянства. Восток же, наоборот, привлекает своей духовностью, хоть с точки зрения цивилизационной и является более отсталым и «диким». Стремление русского человека стать ближе к Востоку есть, скорее, осознание некоего внутренне имманентного качества, врожденного восточного начала и постоянного стремления к движению, к этому кочевому образу жизни. Это проявляется и в лирике С. Есенина в том же «Пугачеве»:

…если б

Наши избы были на колесах,

Мы впрягли бы в них своих коней

И гужом с солончаковых плесов

Потянулись в золото степей [там же, т. 3, с.17].

Мотив странничества, столь ярко выраженный у С. Есенина, - не только олицетворение космического странничества, о чем поэт говорит в «Ключах Марии»: «…Русь, где почти каждая вещь через каждый свой звук говорит нам знаками о том, что здесь мы только в пути, что здесь мы только «избяной обоз», что где – то вдали, подо льдом наших мускульных ощущений, поет нам райская сирена и что за шквалом наших земных событий недалек уже берег» [там же, т.5, с. 167], но и, на наш взгляд, подсознательное ощущение кочевого, восточного начала.

Таким образом, именно в лирике С.А. Есенина отразилось представление о родственной близости России и Азии.

Все эти идеи нашли выражение через «скифство». Знаменитым выражением этой идеи стало стихотворение Александра Блока «Скифы», где он утверждает: «Россия – сфинкс». Скифское направление стало наиболее известно благодаря этим стихам:

Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.

Попробуйте, сразитесь с нами!

Да – скифы мы! Да, азиаты мы»

С раскосыми и жадными очами! [2, с.196]

А.А. Блок настолько полно и безоговорочно отождествлял Россию со «скифством», что историческая миссия, которую предстоит сыграть Востоку, приобретает у него позитивно-хилиастический характер. «Скифская» Россия зовет Европу на «братский пир труда и мира», однако, если протянутая рука будет отвергнута, то начнется борьба не на жизнь, а на смерть.

Такая враждебность по отношению к Европе – и вместе с тем чувство принадлежности к Азии, характерные для А.А. Блока, далеки от христианского универсализма, который проповедовал В.С. Соловьев.

Подобно всем символистам, А. Блок воспринимал Россию как средоточие западной и восточной стихий. Именно такой предстает Родина в его одноименном цикле, частью которого является «На поле Куликовом». Восток – это торжество безличия, буддийской «нирваны», растворение (вплоть до полной потери воли) человека в родовом и шире – природном начале. Это – источник мирового нигилизма, абсолютного «ничто», как, впрочем, и западная цивилизация с ее гипертрофией личности, дерзнувшей на самообожествление, на замену собою Бога.

«Стяжка и средоточие этой историософии в знаменитой поэтической формуле Блока из цикла «На поле Куликовом»: «И вечный бой! Покой нам только снится». Но по-настоящему понять ее можно только с учетом последующих трех строк:

…Сквозь кровь и пыль…

Летит, летит степная кобылица

И мнет ковыль [там же, с. 52]

О чем все эти четыре строки? О судьбе Руси-России как о некоторой завихренной стихии. Не было, нет и никогда не будет у нее меры и внутренней формы. Странным образом Русь-Россия у Блока сливается с летящей кобылицей, и это нас не смущает и не оскорбляет. Да и не совсем это Россия, это какая-то непостижимая энергия и динамика, вовлекающая в себя Русь и делающая ее собой. Русь-степь – вроде бы этот образ не точен и не привычен. Мы, русские, исходно – лес, степь же – это Дикое Поле, поганые. У Блока же оба начала, мы и они, не то чтобы сошлись, нет, они противостоят и схлестываются, но оба они вовлечены в нечто третье, составляют общую судьбу. Есть, конечно, «святое знамя» по одну сторону и «ханской сабли сталь» по другую, есть право и правда в борьбе с «проклятою ордой». Но если бы только к этому все сводилось! Слишком мы, Русь, задеты степью, слишком сдвинуты с места, лишены всякого постоянства, чтобы оставаться «в лесу». Нас забрала и поглотила степь, даль, неудержимость. Так ли это на самом деле или нет, но в этом что-то есть, даже если мы не признаем и не принимаем себя такими» [6, с. 428-429].

А. Блок, несомненно, осознает и отражает в своем творчестве самобытный характер российской цивилизации, находящейся на границе двух культурно-исторических и цивилизационных миров – Востока и Запада, но именно восточные, азиатские черты России воспринимаются поэтом естественно и гармонично.

Метафизика Востока во многом послужила образцом для создания новой картины мира, интегрирующей духовные поиски рубежа XIX-XX. в.в.

Таким образом, проблема осмысления Востока и Запада в русской поэзии Серебряного века нашла свое выражение через реализацию принципов духовности, терпимости, толерантности, через уважительное отношение к культуре различных народов и умение разумно заимствовать лучшие достижения других культур, «переплавляя» их в единый континуум русской культуры. Особое внимание следует уделить осмыслению феномена Востока как некого архетипического и бессознательнго осмысления России в качестве именно восточной державы, как особую близость ценностных установок отечественной культуры и восточной традиции, как некий протест против бездуховности и потребительства Запада, как выбор нового вектора цивилизационного и культурного развития.

Литература:

1. Саркисянц, М. Россия и мессианизм. К «русской идее» Н. Бердяева/ Перевод с нем. – СПб.: Изд-во С-Петерб. ун-та, 2005. – 272с.

2. Блок, А. Стихотворения и поэмы. М.: Молодая гвардия, 1988. – 174с.

3. Юсуфов, Р.Ф. История литературы в культурфилософском освещении/Р.Ф. Юсуфов; Ин-т мировой литературы им. А.М. Горького. – М.: Наука, 2005. – 435с.

4. Есенин, С.А. Полное собрание сочинений: В 7т. – М.: Наука; Голос, 1995 – 2002. Т.1. Стихотворения. – 1995. – 544с.

5. Есенин, С. Собрание сочинений в 6 т. М.: Академкнига, 1978

6. Сапронов, П.А. Русская софиология и софийность. – СПб.: Церковь и культура, 2006. – 440с.