К.ф.н. Крат М.В.
«Цель» в картине мира занимает одно из центральных
мест наряду с такими понятиями, как «действие», «свойство», «время», «причина».
Это обстоятельство обусловило появление большого числа лингвистических
исследований, посвящённых анализу и синтезу языковых выражений с целевым
значением. Концепт цели широко обсуждался в философских и логических трудах.
Философов прежде всего интересовал и продолжает интересовать вопрос об
онтологии и генезисе цели – онтологии в гегелевском понимании как определении
сущности и способов экзистенции понятия. Логики направляли свои усилия на
поиски адекватных средств описания логической структуры атомарных и сложных
целей, на изучение возможных интерпретаций целевых конструкций в различных
логических моделях.
В истории философии и науки представлено три
основных точки зрения на категорию «цель»:
1)
универсалогическая, согласно которой носителем цели является любой
объект;
2) биологическая, согласно которой носителем цели
является любой живой организм;
3) антропологическая, согласно которой носителем
цели является только человек.
Содержание понятия «цель» выступает предметом
изучения следующего комплекса наук – биологии, психологии, культурологии,
лингвистики, но именно философская наука обобщает выводы частных наук в области
исследования этой категории.
Цель можно
охарактеризовать как непосредственный мотив, направляющий и регулирующий
действия человека. Выражая активную сторону человеческого сознания, она должна
находиться в соответствии с объективными законами, реальными возможностями
окружающего мира и самого субъекта. Таким образом, цель – предвосхищение в
сознании результата, на достижение которого направлены действия.
Телеологию
как науку, считающую, что всё в мире осуществляется с заранее предопределённой
Богом или природой целью, в её метафизическом аспекте традиционно интересовал
не человек (человеческое целеполагание трактовалось скорее в контексте этики –
проблема цели и средств и т.п.), а устройство мироздания.
Понятия
причинности недостаточно, чтобы объяснить гармоничность мира, соотнесённость
частей с целым, рациональность – для этого вводились понятия потенциальной
цели, провиденциальной цели, целепричины [1]. Современная философия науки, изучающая строение научного знания,
механизмы и формы его развития, также не отказалась от телеологической модели
объяснения в естественных науках. Так, например, Н.А. Бернштейн попытался с
помощью биокибернетики, понятия кода и кодированной предвосхищающей «модели
потребного будущего» материалистически объяснить, как может у живых систем
задача или цель действия являться причиной наступления этого действия. Согласно
Н.А. Бернштейну, «цель, понимаемая как закодированная в мозгу модель потребного
организму будущего, обусловливает процессы, которые следует объединить в
понятии целеустремлённости. Последняя включает в себя всю мотивацию борьбы
организма за достижение такой цели и ведёт к развитию и закреплению целесообразных
механизмов её реализации. А вся динамика целеустремлённой борьбы посредством
целесообразных механизмов есть комплекс, который правильнее всего объединить
под термином “активность”» [2, 69-70].
К
языковой концепции цели наиболее близка телеология И. Канта, в ней он точно
воспроизвёл устройство нашего мышления. Философ писал о целесообразности
природы: «… природа посредством этого понятия представляется так, как если бы
некий рассудок содержал в себе основание единства многообразного содержания её
эмпирических законов. Целесообразность природы есть, следовательно, особое
априорное понятие, которое имеет своё происхождение исключительно в
рефлектирующей способности суждения. В самом деле, продуктам природы нельзя
приписывать отношение природы в них к целям; этим понятием можно пользоваться
только для того, чтобы рефлектировать о них, имея в виду ту связь явлений в
природе, которая дана по эмпирическим законам. Это понятие совершенно
отличается также от практической целесообразности (человеческого искусства или
же нравственности), хотя оно мыслится по аналогии с ней» [3, 179].
И.
Кант, собственно, и выводит свою телеологию из понятий о рассудке, рассматривая
идеи разума как представление о цели, к которой стремится наше познание, о
задаче, которую оно перед собой ставит. Идеи выполняют регулятивную функцию в
познании, побуждая рассудок к деятельности.
Ставшая
объектом многочисленных упрёков в умозрительности и субъективизме,
эвристическая телеология И. Канта необычайно реальна и имеет опору в закреплённой
в языке структуре человеческого сознания.
С
другой стороны, идеи И.Канта и их сопоставление с наивной телеологией
позволяют, по словам И.Б. Левонтиной, снять с языковой картины мира обвинения в
дезориентирующем современного человека первобытном анимизме [4].
Этот
упрёк бросает «нашему отравленному языку» Ф.А. Хайек: «Как наивное или
неразвитое сознание склонно одушевлять всё, что движется, точно так же оно
предполагает деятельность разума или духа везде, где по его представлениям,
присутствует цель. Ситуация осложняется тем, что, по-видимому, эволюция рода
человеческого всякий раз до некоторой степени повторяется на ранних стадиях
развития индивидуального сознания». Ф.А. Хайек приводит слова Ж.Пиаже о том,
что ребёнок везде усматривает цели, «и лишь позднее сознание начинает замечать
различие между целями самих вещей (анимизм) и целями тех, кто их создаёт
(артифициализм). Анимистические коннотации тянутся за многими ключевыми
словами, особенно за теми, что описывают случаи возникновения порядка». Подобные
слова (Ф.А. Хайек упоминает, в частности, слова типа факт, порядок, заставлять,
предпочитать), «без которых нельзя обойтись при описании безличных
процессов, всё ещё вызывают во многих умах представление о некоем одушевлённом
действующем лице». Ф.А. Хайек даже на этом основании возлагает на язык часть
ответственности за пагубную живучесть социалистических идей, поскольку
«социализм с его понятием «общества» представляет собой позднейшую форму
анимистических интерпретаций порядка» [5, 186-187].
Однако
языковая телеология слишком сложна и изощрённа, чтобы можно было говорить о
том, что она возвращает сознание людей к первобытному состоянию.
Необходимо
сказать о целевом подходе в научном исследовании. Он связан с эвристическим
использованием понятий цели и целесообразности. Речь идет о целевом подходе,
интерпретируемом иногда как часть общего функционального анализа сложных систем
органически-целостного типа.
Обычно
под «телеологическим» имеется в виду именно функциональный подход в его широком
понимании, при котором изучаются процессы, динамика элементов системы,
характеризуемые как особый устойчивый тип поведения этих элементов (или
подсистем), т.е. как их производная функция.
Рассматривать
органически-целостные системы и их компоненты под углом зрения результатов их
функционирования – значит выявлять одно из наиболее специфичных свойств этих
систем. Это рассмотрение, однако, лишь
в некоторых случаях может принимать форму целевого анализа (и, следовательно,
обозначаться как «телеологическое»), так как понятие функции не всегда
принимает значение определенной направленности процессов и тем более их
целенаправленности. Можно вычленить поэтому функциональный подход в узком
смысле слова (анализ поведения систем, не связанного с представлением о
направленности), функционально-целевой подход (исследование поведения систем,
характеризуемое как направленное или условно-направленное), собственно целевой
подход, при котором происходит обращение научного исследования к конечной
стадии, к результату процесса как его цели, отправляясь от которой аналитически
устанавливаются причины по их следствию.
Понятие
цели отражает реальное явление (как это имеет место в случае анализа форм
человеческой деятельности) и обозначает его адекватно. Оно может представлять
направленные (фиксирующие зависимость между начальной и конечной стадиями)
процессы в форме материальной или идеальной модели, в форме теоретических
построений, целевой гипотезы. Целевой подход
используется также и в ситуациях, когда конечный результат того или
иного процесса не может быть установлен эмпирически. Он конструируется в этих
случаях идеально, гипотетически. Исследование опять-таки строится так, как
будто результат процесса имеется в действительности в виде своеобразной цели.
Обращение к этой «цели» выступает в такого рода подходе в качестве особого
приёма гипотетического предвосхищения, описания процесса, подлежащего
последующему научному анализу.
В
современной лингвистике давно стало общепризнанным представление о цели как
атрибуте человека и, соответственно, о том, что слова, наделённые семантикой
цели, всегда включают представление о целесообразном субъекте. В данном случае
можно привести известные толкования А.К. Жолковского и Ю.Д. Апресян: «Р – цель
лица А, если А считает (= исходит из того), что есть один или несколько «путей»
(= способов) к Р, полностью состоящих из тех предметов и действий
(= ресурсов), которые зависят от (= которыми располагает) А; если один из
них (= план) А предпочитает остальным и если А предпочитает расстаться с
составляющими его ресурсами, нежели не достичь Р; к этому добавляется
формулировка принципов целесообразного
поведения [6, 69]; «цель – это то, что некто хочет (содержание чьего-л.
желания) и считает, что может каузировать (результат каузации) с помощью
имеющихся в его распоряжении ресурсов» [7, 129].
Как
отмечает И.Б. Левонтина, в некоторых случаях идея целеполагания заключается в
сложную модальную рамку, которая несколько видоизменяет и сам смысл «цель».
Цель, фигурирующая в именных группах с предлогом «для» или придаточных предложениях,
вводимых союзом «чтобы» (для этого < чтобы сделать это >, нужно …), а
также словом «зачем», может быть ирреальной: потенциальной или конвенциональной
(условной).
Наиболее типичная разновидность ирреальной
цели – это потенциальная цель. В отличие от обычной, актуальной цели, которая
предполагает, что субъект действительно хочет чего-либо, потенциальная цель
вводит в рассмотрение предполагаемый результат, о котором не утверждается, что
он является желательным. Он просто рассматривается как такой, который можно и
естественно желать [4, 43].
Следующий
пример построен на противопоставлении потенциальной и актуальной цели в составе
предиката практической необходимости – любимая фраза поэтессы З.Гиппиус
(зафиксированная мемуаристами): «Если надо объяснять, то не надо объяснять».
Первое надо предполагает потенциальную цель (если хотеть, чтобы понял).
Второе надо предполагает актуальную цель (хочу, чтобы понял). В первом
случае не надо понималось бы в смысле «и так поймёт» (цель будет
достигнута в любом случае), во втором не надо означает – «пусть и не
понимает» (нет такой цели, потому что, если человек глуп, нечего с ним иметь
дело).
Можно
предложить следующее толкование для понятия потенциальной цели: «Оценивая
возможность предполагаемого результата Р, который рассматривается как такой,
которого можно и естественно хотеть, человек считает, что Р не будет иметь
места, если не будет использован ресурс Х» [4, 44]. В данном случае
происходит подрыв спаянности смыслов «хотеть» и «считать возможным», которая в значительной
степени определяет специфику целеполагания.
В
полемике возможна конвенциональная (условная) цель (Чтобы пересолить, нужно
добавить ещё две ложки соли; Чтобы простудиться, мне нужно два часа стоять на
морозе). Здесь не предполагается в действительности, что субъект имеет или
может поставить перед собой такую цель (простудиться или пересолить суп). Цель
постулируется лишь в качестве допущения для удобства рассуждения, желательность
соответствующего результата даже не обсуждается.
Условная
цель всегда конкретизируется, тогда как актуальная и даже потенциальная – не
всегда.
Предлагается
следующее толкование для понятия условной цели: «Оценивая возможность
предполагаемого результата Р, как если бы кто-то хотел (имел целью) его
достигнуть, говорящий считает, что Р не будет иметь места, если не будет
реализовано условие Х». Из этого толкования видно, что смысл «цель»
привлекается в рассматриваемых употреблениях по аналогии, в риторических целях
[4, 44].
Г.Е.
Крейдлин разграничивает понятия «цель» и «предназначение», которые часто
отождествляются в языковом сознании человека. Подтверждение этому можно легко
найти в грамматиках: придаточные в целевых предложениях описываются как
информирующие о назначении того, о чём говорится в главных частях, а обстоятельственные
детерминанты со значением цели рассматриваются вместе с обстоятельственными
группами, имеющими смысл ‘назначение’ или ‘предназначение’, причём последние
никак не отделяются от первых [8, 24].
Г.Е.
Крейдлин выделяет несколько признаков, по которым можно различить понятия
предназначения и понятия цели. По его словам, «предназначения лежат вне оси
времени и ограничены пределами пространства жизни человека или вещи; цели
расположены в будущем: предназначения исполняют или выполняют, а не достигают (как
цель). Предназначения близки свойствам, сущностям по своей природе статичным,
цели непосредственно связаны с процессами и действиями. Цель – это конечная
точка некоторого движения: к целям идут, приходят, к ним ведут различные пути,
от них часто отклоняются, отходят, но к ним постоянно стремятся. Предназначения
всегда исходно гетерогенны и неконкретны; цели, напротив, однородны и часто
чётко обозначены» [8, 25].
Т.В.
Радзиевская считает, что при рассмотрении семантики слова цель естественно
обратиться к именам родственных концептов, из которых автор выделяет задачу и
мечту, поскольку эти слова имеют черты сходства и отличия с целью. Т.В.
Радзиевская противопоставляет конкретные задачи абстрактным целям, выявляя
связь задач с модальностями необходимости и долженствования: «Задача – то, что
необходимо сделать, а не то, что сам субъект хочет делать» [9, 31].
Мечту
автор соотносит прежде всего с эмоциональной сферой; цель, по её мнению,
принадлежит и к рациональной и к эмоциональной сфере. Подобно мечте, она называет
объект стремлений и желаний субъекта. Если мечта не предполагает или не
обязательно предполагает усилия со стороны субъекта по её воплощению, то для
формирования, окончательной кристаллизации цели необходимы определение её
достижимости, реализуемости желаемого, оценка способов и путей достижения, быть
может, выработка плана действий. Процесс окончательного формирования цели
переводится, таким образом, в интеллектуальную сферу. Т.В. Радзиевская
указывает на соотнесённость цели и мечты с планом будущего времени, а задачи –
с планом настоящего и предбудущего времени [9, 31-32].
Т.В.
Радзиевская выделяет 6 черт концепта «цель»: «1) амбивалентность процесса
формирования цели: зарождаясь в эмоциональной сфере, она выкристаллизовывается
в интеллектуальной и получает вербальную оформленность; ввиду этого: 2)
неспонтанность, результативность формирования; 3) соотнесённость с временным
планом, моделирование связи между субъектом целеполагания и целью в виде
определённой временной дистанции; 4) принадлежность внутренней интимной сфере
субъекта, хранение в ней, недоступность непосредственному наблюдению; 5)
принципиальная достижимость цели; 6) соотнесённость с ценностным аспектом жизни
[9, 33].
Н.Д.
Арутюнова даёт чёткую характеристику признаков категории цели в сопоставлении с
категорией причины. По словам автора, «причина ассоциируется с ненормативными
явлениями и отрицательной оценкой, а цели – с положительными событиями и
позитивной оценкой» [10, 14]. Другой важный отличительный признак заключается в
проекции причины в прошлое, а цели – в будущее. Суждение о причинных отношениях
нуждается в верификации, суждение о цели – в реализации [10, 15].
Н.Д.
Арутюнова обращает внимание на частое объединение мотивов и целей действия в
понятии «цель». Однако мотив – это побуждение к действию, которое приводит к
достижению определённой цели, т.е. мотив предшествует цели так же, как причина - следствию. Мотив и цель содержательно близки, причина
и следствие несводимы к общей формуле. Причина и следствие относятся к реальным
событиям, мотив и цель – к состояниям сознания. Но причина может быть
транспонирована во внутренний мир человека, и тогда она идентифицируется с
мотивом действия, приобретает свойственную ему субъективную модальность и
входит в контакт с целью действия. В этом случае пара «мотив – цель» может
заменяться парой «причина – цель» [10, 15].
Э.Г.
Мандыч, рассматривая синтаксико-лексическое поле целенаправленности, определяет
его как одно из микрополей общего лингвистического поля каузальности, совмещая
значение цели с другими каузальными значениями – причины, результата,
следствия, уступки и т.п. По мнению автора, выявление особенностей состава и
строения понятийной категории цели должно проводиться в ходе анализа понятийной
ситуации целенаправленности, отражающей целевые ситуации действительности,
которые складываются в результате целенаправленной деятельности человека. Э.Г.
Мандыч характеризует семантическое отношение цели как инвариантное понятие,
вокруг которого группируются единицы разных языковых уровней [11, 7-9].
В нашем представлении концепт «цель» на эмоциональном и интеллектуальном уровне передаёт желание или стремление человека, направленное в будущее. Данный концепт оказывает влияние на активизацию человеческой деятельности и, соответственно, гармоничное устройство мира.
Глубина и многозначность концепта «цель» приводит к
равноправному существованию в языке различных способов его выражения – как
лаконичных, сжатых, так и сложных, развёрнутых структур.
Литература:
1. Трубников, Н.Н. О категориях «цель», «средство», «результат» [Текст] / Н.Н. Трубников. – М.: Высшая школа, 1968. – 148 с.
2. Бернштейн, Н.А. На путях к биологии активности [Текст] / Н.А. Бернштейн // Вопросы философии. – 1965. - № 10. – С. 65-78.
3. Кант, И. Критика
способности суждения [Текст] / И. Кант // Соч. в 6-ти томах. – М.: Мысль, 1966.
– Т. 5. – 564 с.
4. Левонтина, И.Б.
Целесообразность без цели [Текст] / И.Б. Левонтина // Вопросы языкознания. –
1996. -
№ 1. – С. 42-57.
5. Хайек, Ф.А. Пагубная самонадеянность: Ошибки социализма [Текст] / Ф.А. Хайек. – М.: Новости, 1992. – 302 с.
6. Жолковский, А.К. Лексика целесообразной деятельности [Текст] / А.К. Жолковский // Машинный перевод и прикладная лингвистика. Труды 1-го МГПИИЯ. – М., 1964. – Вып. 8. – С. 67-103.
7. Апресян, Ю.Д. Лексическая семантика: Синонимические средства языка [Текст] / Ю.Д. Апресян. – М.: Наука, 1974. – 367 с.
8. Крейдлин, Г.Е. К проблеме языкового анализа концептов «цель» VS. «предназначение» [Текст] / Г.Е. Крейдлин // Логический анализ языка. Модели действия; отв. ред. Н.Д. Арутюнова, Н.К. Рябцева. – М.: Наука, 1992. – С. 23-30.
9. Радзиевская, Т.В.
Семантика слова цель [Текст] / Т.В. Радзиевская // Логический анализ
языка. Модели действия; отв. ред. Н.Д. Арутюнова, Н.К. Рябцева. – М.: Наука,
1992. – С. 30-35.
10. Арутюнова, Н.Д. Язык цели [Текст] / Н.Д. Арутюнова // Логический анализ языка. Модели действия; отв. ред. Н.Д. Арутюнова, Н.К. Рябцева. – М.: Наука, 1992. – С. 14-23.
11. Мандыч, Э.Г. Синтаксико-лексическое поле целенаправленности в современном английском языке [Текст]: автореф. дисс. … канд. филол. наук / Э.Г. Мандыч. – Киев, 1976. – 29 с.