Р.Д. Урунова

Западно-Казахстанский государственный

университет

К вопросу о функциональной семантике местоимений в памятниках восточных славян ХI – ХIV вв.

В самый ранний период существования языка местоимения уже представляли собой важнейшее коммуникативное средство, они идентифицировали объекты по их пространственному отношению к эпицентру коммуникативного акта. Коммуникативные роли, актуализованные дейктическими местоимениями, позволяли четко отражать структуру акта общения и использовать ее как организующий словесную коммуникацию фактор (О.Семереньи 1980). Участники коммуникации прямо идентифицировались местоимениями 1-го и 2-го лица. Лица и объекты, о которых шла речь, обозначались по пространственному положению относительно участников коммуникации, объекты речи индексировались адъектированными формами этих местоимений. Дейксис, актуализированный личными местоимениями, по своей природе представляет собой одну из первичных функциональных категорий, которая хорошо отразилась уже в первых восточнославянских письменных памятниках. Относительно поздно появившееся славянское письмо во множестве текстовых вариантов отразило разные этапы вызванных индоевропейскими тенденциями процессов в системе дейктических местоимений.

Обозначение отношений участников речи в процессе коммуникации делает личные местоимения строго организованной системой, которая сохраняется и выражается в любом случае их использования, так как точно отражает структуру коммуникативного акта. Система так называемых указательных местоимений так же, как и личные местоимения, в общих чертах была унаследована славянскими языками от индоевропейского. Причем в ранних письменных вариантах славянского языка сохранились почти все основные признаки индоевропейского периода – локально-персональная семантика и грамматические признаки.

Для индоевропейских языков максимальной является четырехчленная система указательных местоимений (О.Семереньи 1980):

Ученые считают, что в древнейших текстах восточных славян восстанавливается всего лишь трехчленная система (Г.А.Хабургаев, В.В.Иванов, П.С.Кузнецов). Указательные местоимения служат маркерами трех видов: 1) ближнее указание на объект близкий к говорящему, 2) среднее указание на объект близкий к собеседнику, 3) дальнее указание на объект за пределами коммуникации. Функциональный анализ восточнославянских текстов XI-XIV веков позволяет расширить эту систему и ввести еще один указательный местоименный вид. Этот дополнительный вариант появляется за счет дифференциации местоимений третьего вида. В восточнославянских текстах XI-XIV вв. дальнее указание осуществляется двумя местоимениями онъ и инъ. Эти местоимения имеют различную семантику и функции, поэтому вопреки сложившемуся в славистике мнению мы считаем, что в период появления письменности в языке восточных славян указательные местоимения распределялись по четырем разрядам дейктической категории. Первая степень удаления выражалась местоимением сь в трех родовых вариантах, вторая степень – местоимением тъ в родовых вариантах, маркированными вариантами третьей степени являлись грамматические разновидности местоимения инъ, вариантами четвертой группы – разновидности местоимения онъ.

Указательные местоимения с первичной локальной семантикой в восточнославянских памятниках встречаются довольно редко. Это объясняется тем, что сферой употребления местоимений с локальной семантикой является главным образом непосредственно коммуникативный акт. Тексты, отображающие собственно коммуникацию, встречаются не часто. В XII веке начало: «Благодарю тѧ владыко мои господи Иисусе Христе . ├αко съподобилъ м├α ѥси недостоинаго съповѣдател├α быти свѧтыимъ твоимъ въгодьникомъ .се бо испьрва писавъшю ми о житиѥ…» (Житие Феодосия Печерского), либо: «Поидемь брате в полуночноую страноу . жребіи афетовоу сына ноева . от него же родисѧ роусь преславна├α..» (Задонщина) - является характерным почти для всех текстов. Такое вступление задавало тексту композицию, построенную по модели коммуникативного акта, что, очевидно, помогало оформлению и придавало цельность всей текстовой конструкции. Со временем произведения все больше и больше приобретают характер повествований от третьего лица, иногда очевидца, личность которого ощутимо проявляется в характере текста. Но все-таки гораздо чаще автор никак не обнаруживает себя, остается за рамками текста, и в таких случаях нет необходимости использовать местоимения в качестве актуализаторов ситуации.

Чем чаще предмет речи выходит за пределы коммуникации, тем больше указательные местоимения абстрагируются в семантическом плане. Поскольку в русских текстах периода Киевской Руси чаще всего описывались события междоусобных стычек и войн с внешними врагами, то пространство, на которое указывали дейктические местоимения, разрослось до пределов территории русичей и их врагов. Указательные местоимения в таких текстах приобретают новые синтаксические функции, хотя семантика всей их системы остается прежней: она отражает 1-ю степень, 2-ю степень, 3-ю и 4-ю степень отдаленности от эпицентра коммуникации. К этой основной семантике в текстах прибавляются коннотативные компоненты с семантикой родоплеменных отношений, и лично-укзательные местоимения используются как обозначения людей по отношению к говорящему:

1-я степень отдаленности (сь) + «свой, наш, русский, сородич»;

2-я степень отдаленности (тъ) + «а) часть, отделившаяся от наших, от русских; сородич; б) объекты, находящиеся на каком-то отдалении от наших»;

3-я степень отдаленности (инъ) + «а) тоже русский, но не наш, не сородич; б) объекты, находящиеся за пределами видимости участников коммуникации, но дополняющие перечень каких-либо реалий»;

4-я степень отдаленности (онъ) + «другой, чужой, враг».

Таким образом, в период становления родоплеменных отношений семантическая структура лично-указательных местоимений становится сложнее. Это очень хорошо видно в следующем примере из Повести временных лет по Лаврентьевскому списку: И ста Володимеръ на сей стороне (близкой к говорящему), а печензи на оной (на другой, противоположной говорящему), и не смяху си (наши) на ону (печенежскую) страну, ни они (печенеги) на сю (нашу) страну». В данном примере хорошо прослеживается трансформация пространственного компонента в коннотативный оценочный. Кроме этого, хорошо видна зависимость одного указательного местоимения от другого, такая же, как у современных личных местоимений.

В восточнославянских текстах последовательно проявляется функциональная семантика родоплеменных отношений: сь, си – это «наши, сородичи, с кем автор, кто с нами»; онъ, они – это «чужие, пришлые, противопоставляются нашим»: 1. Мьстисла^в же поцѧ молити сѧ кнземъ роусьскымъ . бра^ти своѥи . рекѧ тако оуже мы бра^тѥ симъ (русским) не поможемъ . тъ си (русские) имоуть придати сѧ к нимъ (печенегам) . тъ онѣм (печенегам) больши будеть сила (Новгородская летопись). 2. а си (внуки Олега, русские, наши) к ни^м (половцам) идуть в вежамъ их (половцев) . wни (половцы) же не пустѧчи в вежѣ срѣтоша ихъ (Суздальская летопись).

Местоимение си всегда обозначает «русские, наши», очевидно, главным образом лиц близких автору текста, даже в тех случаях, когда о них говорят половцы: а се нонѣ на на^с (половцев) идут послаша сѧ по всеи земли своѥи . а сами поидоша к симъ (русским) (Суздальская летопись). Эти функциональные варианты хорошо прослеживаются и в косвенных падежах, особенно, если они маркируют позицию дополнения: 1. Оуже мы бра^тѥ симъ не поможемъ . тъ си имоуть придати сѧ к нимъ . тъ онѣм больши будеть сила (Новгородская летопись). 2. Река вы єсте подъвели на мѧ стослава . промышлите чимъ выкупити кнѧгиню и дѣтѧ . онѣм (провинившимся киевлянам) же не оумѣющи^м что wтвѣщати (Суздальская летопись).

Имеет значение факт, что в древних текстах объекты коммуникации, как правило, вполне определяются границами конкретного коммуникативного акта. Это обстоятельство отражает особенности родового сознания, свойственного людям на ранних этапах цивилизации. В исторической лингвистике оно не раз отмечалось учеными, которые в своих исследованиях приходили к пониманию влияния родового характера образа жизни на сознание людей (В.В.Колесов, С.Б.Бернштейн, В. фон Гумбольдт). Представление об обществе у древнего человека ограничивалось понятием о своих сородичах, окружающих его в повседневной жизни, и чужих, врагов, которые могли нанести вполне определенный вред. Все эти представления вполне совместимы с функциональным пространством местоименной системы периода формирования вторичной семантики.

После распада племенного строя на смену родовому сознанию приходит общественное. Общественное сознание – это представление о мире и взаимоотношениях людей, построенное на духовно-интеллектуальных концептах. В таком мировидении появляются новые концепты для отображения социальных отношений. Общественное сознание отражает более высокую ступень общественного бытия каждого отдельного человека и сообществ людей одновременно. Оно базируется на определенном «возможном мире», имеющем у каждого конкретного народа свои особенности. В таких условиях местоименная система перестраивается коренным образом, ее варианты начинают приобретать вторичные значения, сохраняя при этом способность, выполнять и старые функции.