Филологические науки/2.Риторика и стилистика

Максютенко Е.В.

Днепропетровский национальный университет, Украина

Опыт осмысления современниками проблемы авторства

в «Тристраме Шенди» Лоренса Стерна

До начала ХХ в. в литературе, посвященной Л. Стерну, выходящей за пределы биографического жанра и предполагающей стремление к универсально-обобщающему оформлению научной темы, проблема авторства пока еще лишь заявлена и предстает как процесс аналитического осмысления узнаваемых индивидуально-авторских установок, налагающих неповторимую печать на семантико-формальную структуру прозы художника. Так современниками Стерна в текущей периодике, небольших экспромтах-эссе
(У. Кенрик, 1760; Э. Берк, 1760; О. Раффхед, 1761; Р. Гриффитс, 1765;
Г. Уолпол, 1768; Вольтер, 1771 и др.) описываются стилевые «симптомы» авторства в его романах, те индивидуальные стилевые черты, которые, по их мнению, являются концептуальным средоточием целого, причем литературно-критический опыт их понимания постоянно «наращивается», углубляется, хотя остается импрессионистичным по манере, а теоретическая составляющая работ, посвященных Стерну, начинает проявлять себя лишь на этапе становления западноевропейской романтической мысли в XIX ст.

Первые попытки «приближения» к пониманию авторского замысла в «Тристраме Шенди» (1759–1767), которые найдут воплощение в критических отзывах, рецензиях и в появляющихся в печати биографиях Стерна, затягиваются более чем на столетие, скорее предстают в форме дополняющих друг друга разрозненных наблюдений над природой художественного воплощения авторской оригинальности, которая предстает как широкий спектр узнаваемых свойств авторского стиля, где ведущей характеристикой-универсалией станет идея эксцентричности, странности, «чуждости» манеры Стерна (“quaint”, “eccentric”, “irregular”, “uncommon”) литературной практике его предшественников (Аддисон, Поуп, Филдинг), исповедующих августианские эстетические ценности (требование формальной элегантности, точности, ясности выражения, следование норме, канону, понятиям меры и хорошего вкуса).

На этом этапе проблема авторства в «Тристраме Шенди» пока еще не является предметом теоретической рефлексии, прямо не декларируется в работах литературных критиков, обозревателей, художников, откликнувшихся на сочинение Стерна (У. Кенрик, 1760; Э. Берк, 1760; С. Ричардсон, 1761;
Р. Гриффит, 1765; Ж.-Б. Сюар, 1765, Г. Уолпол, 1768 и др.), но, тем не менее, уже будет выделена и оценена направленность художественного задания автора на переосмысление августианского литературного канона в прозе, где классицистическая традиция окажется предметом комического пародирования и снижения.

Современников скорее будет не столько привлекать проблема художественного решения субъектов авторского плана в прозе Стерна, их зависимость либо дистанцирование от житейского опыта реального автора и особого статуса автора-творца (что произойдет в исследовательской мысли значительно позже, скорее в ХХ ст.), сколько мир литературных героев Стерна, в читательской рецепции оформляющий «ценностный центр» произведения.

Отдельно вопрос об авторском эстетическом видении героев и внутритекстовом авторе пока еще не заявлен и четко не очерчен, поэтому имевшие место в XVIII ст. интерпретации и «Тристрама Шенди» и «Сентиментального путешествия» (1768) связаны скорее с постижением авторской концепции центральных персонажей: семьи Шенди, их близкого круга, «чувствительного путешественника» Йорика, – в чьих образах проступает дух новизны, неожиданности. В отличие от классицистических характеров, ориентированных на универсально-объективированный человеческий тип, герои романов Стерна поражают читателей эксцентричностью, единичностью собственного нрава, оказываются органичными стихии фантазии и воображения и оцениваются как «...естественные, природные, ... исполненные доброжелательности, капризов и причуд» (“...lively and in nature... full of good nature; full of whims...” – Э. Берк, 1760) [1, p. 106].

Тематическое пространство произведений Стерна, «таящих чреду неожиданностей и сюрпризов» (“а succession of surprise, surprise, surprise” –
Д. Юм) [1, p. 147], не исчерпывается, по мнению создателей ранних аналитических заметок о Стерне, причудливым строем их содержательного уровня, восприятие которого затруднено и становится темой комментариев литературных критиков, биографов, отдающих себе отчет в том, что толкованием фабульного пласта прозы Стерна не покрывается ее смысловой объем, и он не может быть охвачен без постижения богатства семантической емкости, заключенной в виртуозной повествовательной технике произведения, где, по словам Э. Берка, «...бóльшая часть сатирических штрихов представлена вне связи как с основной событийной историей, так и друг с другом. Автор постоянно отступает; или скорее, не имея в виду какой-либо четко определенной концовки, он перескакивает от одной темы к другой в том порядке, в котором они, следуя воле случая, притягивают к себе его живое и разрушающее правила воображение» [1, р. 106].

Многие писатели, почитатели таланта Стерна в XVIII ст. (Г. Уолпол,
Г. Мэнн, Э. Берк, Д. Юм, О. Раффхед, С. Ричардсон, К. М. Виланд, Р. Гриффит и др.), прежде всего, восхищаются неожиданной, поражающей свободой решения формальной организации его текстов («необъяснимое буйство, прихотливые отступления, комические обрывы последовательности и связности» – С. Ричардсон, 1761 [1, p. 128]), где поэтологический опыт воплощения оснований мироощущения автора, размышляющего над стихиями абсурда и хаоса, вторгающимися в жизнь человека, органично передан через импровизационно-игровой тон наррации героя-рассказчика.

Если спустя столетия категории хаоса, абсурда, нонсенса и художественные приемы их реализации в творчестве Стерна станут привлекательной научной темой и убедительным подтверждением модерности романиста, то для литераторов XVIII в. они, скорее, знак, свидетельство растерянности, непонимания либо неприятия текстов художника. По словам Ж.-Б. Сюара (1733–1817), парижского журналиста, переводчика, сохранившего воспоминания о личных встречах со Стерном, после знакомства с «Тристрамом Шенди» «...многие читатели ощутили, что вряд ли поняли, в чем суть шутки в разыгрываемой перед ними литературной клоунаде..., наивно ожидая, что автор все же подтолкнет их к разгадке секрета, который, как им казалось, таился в основании этой причудливой книги, и если они не смогли исчерпывающе постичь намерение автора и в полной мере насладиться остроумной шуткой, то посчитали это скорее собственным промахом и недостатком. А некоторые из них вообразили, что им все же удалось обнаружить скрытый смысл этого шутовского зрелища, в котором на самом деле и не стоило искать какой-либо смысл...» [1, р. 168]. Г. Уолпол весьма нелестно отзовется о «Тристраме Шенди», назвав III и IV книги романа «мутным осадком бессмыслицы» (“dregs of nonsense”) [1, p. 55], а его друг, английский дипломат, посол во Флоренции, Гораций Мэнн, будучи солидарен с Уолполом, раздраженно заметит: «Бессмыслица, зашедшая слишком далеко, становится нестерпимой» (“Nonsense pushed too far becomes insupportable”) [1, p. 104].

Любопытно, что неподготовленные читатели и искушенные литераторы XVIII ст. находили взаимопонимание, когда сообща сетовали на сложности восприятия прозы Стерна, особенно «Тристрама Шенди», и этот вопрос о неоднозначности истолкований его творчества, постоянно привлекавший к себе внимание литературных критиков на протяжении столетий, не утратит актуальности по сей день и с середины ХХ в. в пространстве становления теории литературной коммуникации «Тристрам Шенди» и «Сентиментальное путешествие» обретут статус произведений, во многом предвосхитивших поэтику неклассической художественности.

Литература:

1. Laurence Sterne : The Critical Heritage / [ed. by A. B. Howes]. – L. : Routledge, 1995. – 475 p.