Филологические науки/2.Риторика и стилистика

К.филол.н. Ватченко С.А., Максютенко Е.В.

Днепропетровский национальный университет, Украина

Проблема контекстуальных критериев прочтения

«Тристрама Шенди» Лоренса Стерна

После выхода в свет и несомненного литературного успеха «Тристрама Шенди» (1759–1767) читателей и литературных критиков из поколения в поколение не будет покидать ощущение зыбкости, неопределенности многих попыток найти убедительные основания для аналитического описания поэтологической формы произведения Л. Стерна и возможности достижения некой устойчивой емкой содержательной и смысловой интерпретации текста «книги о Тристраме».

Однако те литературоведы, которые дерзнут выступить в роли толкователей произведений Стерна, едва ли могут пренебречь и отмахнуться от ироничных слов самого Стерна (о чем напомнила Кэрол Уоттс в 1996 г.), утверждавшего в одном из писем, что «Тристрам Шенди» был сочинен им для того, чтобы «привести в замешательство всех здравствующих критиков», и он, Стерн, «дерзнул выстроить всю книгу, следуя этому решению», отдавая себе отчет в том, что судьба ее может быть парадоксальной, так как заурядному критику понять ее будет не под силу, а строгий и проницательный критик может и не проявить к ней интереса [Цит по: 3, р. 20].

Стерн не только предугадает и напророчит трудный путь, по которому будут идти в течение двух столетий к пониманию его творчества историки, читатели, но и открыто «всех об этом предупредит», шутливо констатируют исследователи (“we have been warned”) [3, р. 20].

Если попытаться обозначить научные темы, которые, не утратив актуальности по настоящее время, являются предметом интереса критиков и, как в раму, «заключают» вековую «рукопись» историко-литературных описаний наследия Стерна, то здесь следует назвать ряд узловых вопросов, чье решение держит в напряжении, интригует как современников Стерна, так и филологов текущей стадии литературоведения, обновляющего собственные стратегии в ответ на методологические вызовы постмодернистской культуры.  

Среди них, пожалуй, одной из самых сложных остается проблема постижения  содержания и смысла «Тристрама Шенди», что будет приравнено к своего рода трудному испытанию, через которое суждено пройти и литературным критикам XVIII ст., и почитателям Стерна более поздних веков. Вот почему, вероятно, так близки друг другу сетования толкователей текстов Стерна по поводу ускользающего содержания его книг, весьма существенно разъединенных временем. Тревожащие исследователя 70-х гг. ХХ ст., Фредерика Карла, вопросы: «Так что же такое «Тристрам Шенди»? О чем он нам рассказывает и из какого материала составлен?» [1, p. 214], – волнуют каждого, кто обретает опыт объяснения и интерпретации стерновских текстов.  

Протеистичность значений, которые несет в себе проза Стерна, часто обескураживает специалистов, и они вынуждены постоянно констатировать, что «Тристрам Шенди» – это своего рода «загадка в которой нет предмета разгадки» (“a riddle without object”) (Ж. Б. Сюар, 1765) [2, p. 168], художественное сочинение, не поддающееся классификации, упорядоченности, рубрицированию, категоризации (Дж. А. Стивенсон, 1994; Д. Пирс, К. Уоттс, 1996), отчаиваются и заявляют, что «проанализировать тома «Тристрама» невозможно, как и установить их тему, а выявить единство между ними значило бы бросить вызов высочайшей изобретательности человека»
(У. Медфорд, 1811) [3, р. 20].

Непростая литературная жизнь произведений Стерна, постоянно подвергающих сомнению интерпретативные возможности исследователей, не только приводит к удивительному разбросу вариантов «прочтений» писателя, но и к мысли, что не утратившие и в наши дни аромата необычности, новизны, оригинальности романы Стерна прежде всего являются воплощением эстетики «модерности» «во всех отношениях, кроме времени, в которое они были написаны» (Л. МакКефри, 1986) [3, р. 19].    

И отсюда внимание специалистов к проблеме полноты и адекватности восприятия Стерна в зависимости от версий реконструкции историко-литературного контекста и оценки степени зависимости «Тристрама Шенди» и «Сентиментального путешествия» от духовно-эстетического климата эпохи.

Тема подвижных границ внетекстовых связей прозы Стерна подвергается широкой рефлексии исследователями и выделена ими как одна из существенных, начиная с 1950-х гг., пользуется особым вниманием историков литературы и острота ее репрезентации в науке свидетельствует об известных противоречиях в ее понимании.

Среди литературоведов до сих пор сохраняется интрига в попытках объяснения сложного характера соотношений между столь очевидной проспективной экспериментальной формой сочинений Стерна и историческим моментом середины XVIII ст., временем, когда эти сочинения были созданы [3].

Споры вокруг путей исторической «контекстуализации» романистики Стерна пока еще не завершены, весьма разделяют между собой исследователей. Справедливости ради следует заметить, что полемика по поводу полнокровного и конкретного восприятия текстов Стерна в определенной культурно-эстетической ситуации «спровоцирована» отчасти и великим художественным даром их создателя, склонного к театрально-мистификаторскому характеру отношений с читателем, и, несомненно, современниками Стерна,  растерянно, неоднозначно, иногда с восхищением, а часто враждебно, оценивавших неожиданно-непривычный художественный строй его книг.

Читательская аудитория литературного Лондона вне зависимости от восхищения и неприятия опубликованных в 1759–60 гг. первых томов «Тристрама Шенди» реагировала на это событие весьма сходно, называя сочинение Стерна «странной», «экстравагантной», «причудливой» книгой (“odd”, “whimsical and extravagant”, ”bizarre”) [2], во многом перекликаясь с приговором, вынесенным с высоты репутации законодателя вкусов и творческих норм С. Джонсона, предрекающего, что «едва ли чему-либо необычно-парадоксальному суждена долгая жизнь. Успех «Тристрама Шенди» будет быстротечным» (“Nothing odd will do long. “Tristram Shandy” did not last”) [2, p. 219].

Мотив эстетической «ахронности», чужеродности текстов Стерна собственной эпохе, как бы «выталкивающей» их за свои пределы, а также рецепция наследия Стерна как своего рода трансисторической модели неклассического типа художественного творчества, стадиально воплощенного в романтической, модернистской, а затем и постмодернистской формах, – непрерывающаяся, постоянно обновляющаяся научная тенденция толкования сочинений Стерна.   

Литературоведческое течение, прочитывающее содержательно-смысловой объем стерновских романов из перспективы «правого», устремленного в будущее контекста (если воспользоваться терминологией теории лингвистического анализа текста), восходит к ранним стернианцам, а затем с помощью эстетических критериев романтизма, модернизма и постмодернизма каждый раз не просто дополняет креативный авторский контекст создания произведений Стерна собственным, но и  значительно его преображает.    

Такой подход к толкованию прозы Стерна, и более всего, «Тристрама Шенди», где ведущей     чертой оказывается авторская установка на новизну, оригинальность, эксперимент, доминирует в истории литературы особенно в ХХ ст. (Б. Леман, Д. Ван Гент, А. Мендилоу, У. Фридман, М. Аллен, Д. Пирс, С. Сим), находит свое крайнее воплощение в радикальном «осовременивании» стерновских сочинений, когда семантико-формальные открытия Стерна оцениваются с помощью модернистского понятийного словаря, и возникает некая устойчивая интерпретация Стерна в заданных пределах постмодернистской антропологии и формотворчества Нового времени сквозь призму эстетики “modernity”. 

Направлению в трактовке романистики Стерна через парадигму модерности противостоит с 1950-х гг. историцистская тенденция, одержимая возможностью восстановления авторского, так называемого, «левого» контекста, где интересы исследователей (А. Маккилоп, Д. Джефферсон,
У. Пайпер, М. Байрд, В. Гросвенор Майер, Р. Портер, М. Нью, А. Хоувз,
Дж. Парнелл, К. Уоттс, М. Тронская, В. Харитонов, А. Зорин и др.) устремляются к деятельности предшественников писателя, и проза Стерна сближается с линией комического «интеллектуального остроумия» Поупа, Свифта, а самого художника заключают в «темницу» августианской эстетики, отказывая в пророческом даре и нивелируя действительно присущую автору «Тристрама Шенди» способность предвосхищения новой антропологии и экспериментального художественного языка.

Однако наиболее продуктивным представляется взвешенный, примиряющий подход ряда литературоведов (М. Баттестин, Ф. Карл,
Дж. А. Стивенсон, К. Уоттс), которые рассматривают творчество Стерна в динамике «большого времени» культуры и, прежде всего, видят в нем художника перехода, завершения классической традиции, гибко и диалектично восстанавливают диалогизированный фон его восприятия в духе встречи «старого» и «нового», когда в интерпретации стерновского текста важным  оказывается пересечение авторского и рецептивного исследовательского контекста.

Литература:

 

1.     Karl F. “Tristram Shandy”, the Sentimental Novel, and Sentimentalists / Frederic Karl // The Adversary Literature. The English Novel in 18th Century. A Study in Genre / Frederic Karl. – N.Y., 1974.

2.     Laurence Sterne : The Critical Heritage / [ed. by A. B. Howes]. – L. : Routledge, 1995. – 475 p.

3.     Watts  C. The Modernity of Sterne / Carol Watts // Laurence Sterne in Modernism and Postmodernism / [ed. by D. Pierce, P. de Voogd]. – Amsterdam : Rodopi, 1996. – P. 19–38.