«Церковные истории» 
в контексте новой концепции византийской литературы

К.и.н. Ващева И.Ю.

Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского, Россия

«Церковные истории»

в контексте новой концепции византийской литературы

Византиноведение как наука насчитывает уже не один десяток и даже сотню лет. Начиная с XVI века, с того времени, когда началось издание и комментирование трудов византийских авторов, сложились довольно устойчивые традиции изучения византийских текстов.

Во-первых, основной нарратив византийской истории строится на материале историко-литературных сочинений, которые, однако, рассматриваются сугубо как источник фактической информации, лишенный какой-либо художественной ценности, эстетизма, оригинальности. На протяжении столетий византинисты рассматривали литературу Византии как исторический источник, исключительно с позиций их информативности и достоверности приводимой информации. При этом очевидно, что византийские историки подходили к написанию исторического труда совершенно иначе, не так, как современные историки-исследователи. История для них во многом была областью литературы. Соответственно такой текст не только несет в себе смысловую нагрузку, не только передает точно и беспристрастно свидетельства о произошедших событиях, но и призван давать читателю интеллектуальное и эстетическое удовлетворение. «Автор ставит своей целью не просто выразить идею с помощью значащих, оформленных предложений, но и украсить ее не обязательными для передачи понятий «формами», которые не формулируются, да по существу и не могут формулироваться в словах»[1]. Эта «литературность», использование авторами образов и фигур часто ставилась в вину византийским историкам и порождала обвинения в «неисторичности» или «ненаучности» их сочинений. В результате тот набор образов и средств, которые используют византийские историки для раскрытия своей идеи, необходимые с их точки зрения элементы исторического текста оказываются совершенно неизученными и непонятными современному читателю.

Во-вторых, в силу традиции литературу и историческую мысль Византии оценивают лишь с точки зрения античных стандартов и норм: насколько точно они следуют античным канонам и соответствуют классическим образцам. Новизна и оригинальность византийских сочинений обычно мало привлекает внимание исследователей.

Более того, любое отклонение от античных стандартов воспринимается как свидетельство снижения мастерства и общего литературного уровня византийцев. «Поскольку византийская литературная продукция оценивалась с точки зрения античной литературной эстетики…, произведения византийцев очевидным образом оказывались испорченной формой античной литературы, бледным подражанием великим образцам, искаженным зеркалом, безуспешной погоней за античным стилем (грамматикой и словарем). Нам кажется, - справедливо указывает А.П. Каждан, - что наступило время поставить под вопрос это укоренившееся неправильное понимание и попытаться оценить византийскую литературу не в сравнении с античными образцами, но по собственным ее меркам»[2]. Необходима новая ценностная шкала и поиск иных точек отсчета, позволяющих увидеть в византийской литературе не столько подражание античным образцам, сколько самостоятельное творчество византийских писателей, отражающее насущные проблемы, волновавшие современное им общество. Многие современные исследования направлены на выявление тех критериев, с которыми следует подходить к византийской литературе, стараются оценивать исторические сочинения византийских историков и хронистов в адекватных им категориях и принципах[3].

В-третьих, начиная с XIX века, со времен К. Крумбахера основные усилия ученых направлены на инвентаризацию и классификацию богатейшего византийского наследия. Согласно классификации К. Крумбахера, всё богатейшее литературное наследие Византии делится всего на две группы: собственно «Истории» в античном понимании этого слова и «Хроники». Различия между двумя этими категориями состоят в содержании, хронологическом охвате, форме, языке и предполагаемой аудитории. По классификации немецкого исследователя, «Истории» имеют дело с событиями современной авторам византийской истории, которым они сами были очевидцами, а порой и участниками и, таким образом, имеют небольшой хронологический охват. «Хроники» же имеют всемирно-историческую перспективу и кратко рассказывают о событиях от Сотворения мира вплоть до событий их собственного времени, как правило, до восшествия на престол современного им императора. Сочинения византийских историков наполнены описанием политических событий, великих деятелей и их деяний. Язык, стиль и манера изложения этих авторов близки аттическим или, по крайней мере, эллинистическим нормам. «Хроники» же, по мнению К. Крумбахера, не ставили себе целью дать детальное описание великих событий или объяснить внутренние исторические связи, но лишь фиксировали происходящее, с особым тщанием отмечая землетрясения, природные катаклизмы, массовые эпидемии, кометы и прочие чудесные знамения. Подобного рода сочинения, в отличие от произведений высокой исторической прозы, не требовали серьезных интеллектуальных усилий от их читателей, но лишь давали занимательное чтение, и, как указывает К. Крумбахер, очень часто хроники были богато иллюстрированы. Ограниченный и весьма поверхностный анализ источников, простой, близкий народному, язык изложения, стандартный набор тем и прочее говорят о том, что адресованы такие сочинения были огромной массе населения, в основном малообразованной. И авторы, и реципиенты хроник, в отличие от аудитории историков, принадлежали преимущественно к монашеской среде[4]. По сути дела, всё многообразие исторических произведений К. Крумбахером сводится к двум большим категориям, в основе разделения которых лежит один главный принцип — следование античным традициям или уклонение от них. «Именно близость античным формам определяла в его глазах значимость творений византийцев»[5]. Те работы, в которых автор усматривает соответствие античным образцам исторической прозы, оцениваются им достаточно высоко и относятся к категории «Историй». Прочие же работы, не вписывающиеся в античные стандарты, оцениваются значительно ниже и относятся им к категории монашеских хроник[6].

Несмотря на видимое удобство и простоту данной классификации, огромное количество работ выпадает из этой схемы. Во-первых, К. Крумбахер начинает свой обзор лишь с 527 г., с эпохи Юстиниана, а вся ранневизантийская эпоха с богатейшей исторической литературой остается, таким образом, неописанной и неосмысленной. Во-вторых, многие сочинения, которые можно отнести к классическим историям или же монашеским хроникам лишь с очень большой натяжкой, выпадают из общей схемы. В результате картина общего развития историко-литературной традиции оказывается не вполне адекватной действительности. В-третьих, в качестве основного критерия для подобной классификации берется соответствие античным нормам и образцам, что автоматически выносит на периферию исследования уникальность и своеобразие собственно византийской литературы, а также тенденции и закономерности развития собственной византийской исторической прозы. Многие жанры и явления литературной жизни и культуры в целом, обязанные своим происхождением ранней Византии или, шире говоря, средиземноморскому миру IV–VII вв., остаются при таком подходе совершенно незамеченными. В число таких явлений попадает и феномен «Церковных историй».

В данной системе классификации «Церковные истории» IV–VII вв. не входят ни в категорию историй, поскольку слишком очевиден разрыв с античной традицией, ни в категорию хроник, т.к. очень явно проступает прекрасное образование и зачастую светский род деятельности авторов. Кроме того, поскольку обзор К. Крумбахера начинается лишь с VI в., значительный пласт подобного рода сочинений и сами классические образцы «Церковных историй» вообще не попадают в сферу внимания немецкого исследователя. Таким образом, целое явление византийской литературной традиции и культурной жизни оказалось разбитым на отдельные фрагменты и не нашло в этой схеме практически никакого отражения.

Хотя последующие фундаментальные труды второй половины XX в. во многом восполнили те пробелы, которые содержались в классической работе К. Крумбахера, тем не менее, общий подход к изучению византийской литературы сохраняется до сих пор. Недавняя монография немецкого исследователя О. Розенквиста[7] демонстрирует устойчивость крумбахеровой схемы и традиционного подхода.

В целом, жесткие рамки, заданные К. Крумбахером в его фундаментальном труде, далеко не всегда оказываются применимы к характеристике многих авторов и их произведений[8]. «Самодовление жанровых форм, составлявших при принятой системе работы структурные единицы анализа»[9], налагают на современного исследователя определенные оковы и зачастую не дают понимания внутреннего смысла тех жанровых форм, которые были столь популярны в ранней Византии. Не случайно, современные исследования византийской культуры и литературы, в особенности ее исторической прозы, вольно или невольно подводят к необходимости создания новой, современной концепции византийского историко-литературного развития[10] и соответственно новой системы классификации жанров.

По оценкам ведущих византинистов, «систематизированное изложение истории византийской литературы по проблемам и периодам, по авторам и литературным направлениям остается, по-видимому, делом будущего. Но для того, чтобы приблизить это будущее, необходимы какие-то ориентиры, важно выявить тенденции, говорящие о движении в рамках литературного процесса, связывающие отдельные явления и факты в единое целое, что только и позволяет говорить именно о процессе. Даже в предварительном порядке не обойтись без ответа на вопрос, когда тот или иной феномен появляется в литературе и когда он сходит на нет[11]. Соответственно в современной историографии заново предпринимаются попытки если не дать глобальную классификацию жанров византийской или раннесредневековой литературы, то, по крайней мере, в довольно ограниченных хронологических рамках на конкретном материале выделить наиболее значимые и характерные для данной эпохи типы исторических или литературных произведений, понять смысл этих феноменов и их функционирования в культурно-историческом пространстве эпохи.

Еще одним недостатком крумбахеровой системы и привычной научной парадигмы, который особенно ярко обнаруживается в последнее время, является стремление к каталогизации. Вслед за К. Крумбахером, «византинисты обычно определяют литературу как всю совокупность написанных текстов, включая работы по праву, научные, медицинские и географические сочинения»[12]. Однако сегодня назрела необходимость не просто констатировать наличие тех или иных произведений, но показать развитие литературных форм и место того или иного сочинения в этом процессе.

Кроме того, важным аспектом византийской литературы, традиционно упускаемым исследователями, является ее язык. По справедливому замечанию А.П.Каждана, как Крумбахер, так и его последователи причисляли к византийской литературе всю литературу на греческом языке, написанную в пределах установленных хронологических границ, но без учета территориального фактора[13]. При подобном подходе из поля зрения византинистов автоматически выпадают сочинения, написанные на греческом языке, например, в Сирии или других регионах Средиземноморского мира. Другой аспект проблемы представляют негреческие языки, бытовавшие в империи. Как правило, византинисты объясняют свое обращение исключительно к греческим текстам тем обстоятельством, что «к середине VII века… империя потеряла почти все земли, где латинский, сирийский или коптский языки функционировали в качестве литературных; если в течение следующих столетий в пределах Византии отдельные книги были написаны на армянском или еврейском языках, то они должны рассматриваться как произведения изолированных сообществ и их можно игнорировать…»[14]. Если для византийской литературы классического и поздневизантийского периода это объяснение выглядит вполне приемлемым, то материал IV-VII вв. не дает историкам такой возможности. В эту сложную эпоху на территории Средиземноморской ойкумены действовали и не только в качестве разговорных, но и в качестве литературных языков помимо греческого латинский, сирийский, армянский, коптский и проч. Произведения, созданные авторами IV – VII веков на этих языках в разных частях ойкумены, также представляют собой неотъемлемую органическую часть византийской литературы, как и произведения на греческом языке, давно введенные в научный оборот.

Одна из первых попыток изучения литературы в новом ключе предпринята коллективом авторов во главе с Г.Мараско. Фундаментальная работа «Греческая и римская историография поздней античности»[15] представляет собой первую попытку сравнительного анализа греческой исторической литературы в сопоставлении с латинской исторической прозой IV – VI веков. Основное внимание в работе уделяется аспектам, ставшим уже традиционными – соотношению в позднеантичной исторической литературе античных и христианских элементов, взаимоотношениям языческой и христианской литератур, открытой полемике и молчаливому согласию языческих и христианских авторов. Значительное место в монографии отводится «Церковным историям» - источнику важному, но не получившему до сих пор адекватной оценки. Таким образом, появление этого труда знаменует определенный поворот в изучении византийской литературы в целом и «Церковных историй» в частности. Однако во многом авторы рассматривают христианские исторические сочинения в традиционном ключе, прежде всего, как источник по социальной и политической истории Поздней античности, не уделяя должного внимания особенностям композиционного построения, концептуальным и историографическим особенностям исторических сочинений позднеантичной эпохи.

Таким образом, в настоящее время византинистика стоит на пороге важного поворота. В последние годы особенно стала очевидна недостаточность традиционных подходов и необходимость выработки новой концепции византийской литературы. Историки впервые, пожалуй, задумались над тем, что сочинения византийских авторов стоит рассматривать не только как более или менее объективные сообщения о событиях прошлого, но именно как литературные произведения, как сочинения определенного жанра с присущей каждому из них спецификой, а византийскую историографию в целом как литературный процесс[16], учитывая тенденции изменения культурно-исторической ситуации в регионе и в контексте внутренних историко-литературных связей.

Несмотря на активное развитие византинистики в этом направлении в последнее время, византийская литература все еще редко рассматривается как самостоятельная область исследования[17].

Кроме того, как справедливо отмечает Р. Макридес, мы до сих пор не принимаем во внимание многие, если не большую часть, элементов византийских исторических текстов, которые традиционно рассматривались как вычурные и бесполезные, − классический язык, фигуры речи, общие места, мимесис – мы все еще не осознали необходимость предпринять литературный анализ работ, которые составляют основу и суть нашего собственного исторического нарратива. Тексты до сих пор переводятся и издаются без какого-либо обсуждения методов составления византийцами исторических текстов[18]. Слишком художественное изложение событий византийскими историками отпугивает современных исследователей и служит для них свидетельством неисторичности византийских текстов.

В целом, неэффективность принятых концептуальных подходов к изучению византийских исторических сочинений и существование определенных стереотипов уже неоднократно отмечались исследователями. Недостаточность, слабость существующей научной парадигмы показали необходимость новых подходов к изучению византийской литературы в целом и разработке конкретных сюжетов, мало исследованных традиционной византинистикой, и вызвали к жизни новые направления поиска[19].

Одним из самых важных теоретических и методологических изменений является переориентация с Quellenforschung на концептуальный и контекстуальный анализ исторической литературы.

Начиная с 80-х гг. XX века, стали появляться отдельные статьи, посвященные сочинениям известных византийских авторов, рассматривающие их не только с фактографической точки зрения, но и как литературные и исторические произведения, несущие на себе печать личности автора[20]. А.П. Каждан, например, неоднократно высказывал мысль, что «любой нарративный источник в состоянии представить современному исследователю много больше информации, чем та, что непосредственно содержится в его сочинении»[21]. Другое дело, что методика извлечения этой информации, пока еще не была разработана. С появлением работ А.П. Каждана устоявшийся в фундаментальной науке взгляд на византийскую литературу как на монолитный и неизменный набор жанров, унаследованных от античности, с одной стороны, и новых, порожденных нуждами христианской церкви, немного пошатнулся[22]. Поворотной точкой в изучении византийской литературы, настоящим разрывом с традицией стал грандиозный труд по истории византийской литературы, предпринятый А.П. Кажданом (в 1997 году вышли два тома из шести задуманных). Принципы, легшие в основу этого труда, были необычны и непривычны для византинистики и связаны во многом с применением теорий и исследовательских практик, разработанных в рамках медиевистики, и общим подходом к произведениям византийских авторов не столько как источнику сведений о событиях, быте или языке той или иной культуры, но как к явлению культуры и литературы[23]. С этого времени стало очевидным, что «относиться к византийской литературе как к собранию безличных и эстетически нейтральных текстов нельзя, как и нельзя больше писать ее историю так, как это делали раньше»[24].

Итак, в последнее время стало очевидно, что традиционная научная парадигма не дает понимания ни общего развития литературного процесса в Византии, ни, соответственно, сути отдельных культурно-исторических феноменов. Недостатки прежнего подхода к историко-литературным источникам все чаще и чаще становятся объектом критики. О необходимости разработки новых подходов и новой концепции византийской литературы говорят все чаще.

Одной из насущных задач современной византинистики является изучение византийской исторической литературы в целом, не только в разных ее аспектах, но как единого феномена, как живой развивающейся системы со своими тенденциями, закономерностями и особенностями. В сборниках статей, монографиях, посвященных изучению византийской исторической литературы, которые усиленно издаются на Западе в последнее десятилетие, на научных конференциях подчеркивается необходимость и насущность развития именно этого направления[25].

Однако пока еще исследования данной проблематики находятся на уровне case-studies. Среди огромного количества исследований отдельных авторов или источников очень мало обобщающих работ теоретического характера. «Как ни странно, наука о византийской словесности испытывает сейчас дефицит не только в хороших критических изданиях текстов и конкретных исследованиях, но и в общих концепциях…. Все созданные до сих пор, даже самые полные и надежные, руководства по византийской литературе построены по одному принципу – в виде собрания расположенных по жанрам и в хронологическом порядке очерков творчества отдельных писателей, историков в том числе. Попытка связать между собой то, что, на первый взгляд, кажется несвязанным, иными словами, предложить некую концепцию развития хотя бы одного жанра византийской литературы, может способствовать созданию в будущем научной истории…византийской литературы»[26].

Особенно сложным и мало изученным оказывается период ранней Византии и раннего средневековья (IV-VII вв.). Пожалуй, только недавно, исследователи всерьез взялись за систематическое изучение ранневизантийских хроник[27], остальные же виды литературных произведений еще ждут своего часа. В частности, пока еще нет ни одной общей аналитической работы, рассматривающей «Церковные истории» поздней античности как самостоятельный феномен. В отечественной историографии данная проблематика также практически не исследована.

Между тем, новая концепция византийской литературы позволяет иначе взглянуть на церковно-исторические сочинения IV – VII веков, заново оценить их значение, смысл и место в общем литературном процессе Византии, выявить их концептуальные и историографические особенности. Новый подход может изменить устоявшийся взгляд на «Церковные истории» IV-VII вв. как на тенденциозные сочинения низкого качества пропагандистского или полемического характера и приблизить к пониманию истинного смысла и действительного значения данного феномена в сохранении исторической памяти и формировании идентичности позднеантичного общества. Кроме того, взгляд на церковно-исторические сочинения поздней античности как на единый культурно-исторический феномен неизбежно требует введения в научный оборот новых, мало изученных источников и расширения их круга за счет латинских, сирийских, армянских и др. церковно-исторических сочинений, что позволит более широко взглянуть на развитие позднеантичной исторической мысли в целом. Изучение феномена «Церковных историй» и осмысление его сути в рамках новой концепции византийской литературы не только ломает принятые стереотипы, но и открывает новое исследовательское поле и ставит перед учеными новые проблемы.