*119823*
К.ю.н.,
профессор Н.Н.Тарусина
Ярославский государственный университет
им.П.Г.Демидова, Россия
Семейный кодекс Болгарии: взгляд
с заинтересованной стороны*
Совершенно очевидно, что семейное законодательство
того или иного государства, в том числе
и Болгарии, в силу непосредственной связанности его содержания с историческими,
культуролическими, юридическими и другими национальными традициями, является
особенным, оригинальным, а в отдельных компонентах и феноменальным. В то же
время принадлежность соответствующей системы к европейскому праву, а также
определенные точки взаимодействия с отдельными правовыми системами (в нашем
случае – с российской) предполагают и некие общие подходы к правовому
регулированию отношений с семейным элементом.
Рассмотрим
в указанных контекстах содержание общей части СК Болгарии и его ключевых
институтов.
К
достоинствам вводных положений данного закона относится норма ст.2 о принципах
семейного законодательства, которые в своих семи позициях изложены четко,
кратко и с необходимой полнотой (воистину краткость – и здесь сестра таланта).
В то же время, в отличие от СК РФ, отсутствуют положения об осуществлении и
защите субъективных семейных прав и интересов, субсидиарном и по аналогии
применении гражданского законодательства, исковой давности и т.д. Это, на наш
взгляд, является пробелом.
В обоих
кодексах не определен основной понятийный ряд: традиционно не дефинируются понятия брака, семьи, усыновления и т.д.
Аргументы о невозможности подобного
дефинирования ввиду сложности перечисленных явлений – несколько надуманны, так
как, во-первых, в своих трудах семейноведы непременно их формулируют (полагая
эти формулировки, видимо, вполне приемлемыми) [1], во-вторых, в ряде
аналогичных семейных законов других стран «постсоветской зоны» подобные попытки предпринимаются – и вполне
успешные. Так, Закон о браке и семье Республики Казахстан в своей Общей части
предлагает 18 дефиниций, Семейный кодекс Украины – более дюжины [2].
Институт
брака содержит немало сходных положений: о брачном возрасте (18 лет) и
возможности его снижения (до 16 лет), разнополой сущности брачного союза,
запретах на вступление в него,
признании гражданской формы процедуры бракосочетания, фамилиях супругов,
достаточно либеральном бракоразводном процессе. В то же время наличествует и
немало отличий. Во-первых, болгарский законодатель предусматривает судебный
порядок снижения брачного возраста. Поскольку несовершеннолетний в этом случае,
после регистрации союза, становится дееспособным, такая процедура (в отличие от
административной по СК РФ) является более обоснованной. Во-вторых, предписания
ст.7 СК Болгарии содержат: а) более глубокий запрет по родству; в) ограничения
по медицинским показателям (соответственно в перечень документов включаются
медицинское свидетельство и заявление
жениха и невесты об их осведомленности о состоянии здоровья). Если
первое различие можно объяснить традициями, то второе – нет: российский
законодатель излишне робок в этом вопросе, предлагая решать его вступающим в
брак по собственному усмотрению [3]. В-третьих, принципиально отличны нормы о
прекращении брака. Так, болгарский
семейный закон пользуется не конструкцией «недействительность брака», а
конструкцией «уничтожение брака» (впрочем,
по аналогии с российским термином «ничтожная сделка»). Соответственно
основания для первой и второй весьма близки (лишь точнее формулируется
положение о пороках воли), а последствия – весьма и весьма различны:
уничтожение брака распространяется только на будущее время; судьба личных и
имущественных правоотношений строится аналогично последствиям развода;
недобросовестность стороны имеет такое же значение, как и вина при расторжении
брака. Этот необычный для нашей российской доктрины подход имеет давние и
серьезные обоснования [4] и уж тем более – право на существование.
Расторжение
брака осуществляется только в судебном порядке, в том числе в рамках процедуры
«развод по взаимному согласию». Такая
позиция представляет значительный интерес для нашей доктрины, в которой
высказываются (вопреки заинтересованности общества в сохранении семьи, а при
невозможности – эффективной защите интересов
социально слабой стороны супружества и детей) предложения об отказе от
судебных процедур. И это при том, что административная процедура (развод в
органах ЗАГС) для реализации указанных целей совершенно не приспособлена [5].
В то же
время в обоих кодексах прослеживается общая линия судебной активности
(служебного начала), причем в болгарском законе она представлена ярче и оптимальнее: кроме обязанности суда решить
вопросы о месте проживания ребенка и его алиментировании (ст.23-24 СК РФ, ст.59
СК Болгарии), болгарский семейный закон призывает данного правоприменителя
инициативно защитить интересы ребенка (ст.56,57). (Среди разработчиков
содержания принципа служебного начала прежде всего следует отметить блестящего
болгарского процессуалиста XX в. Ж.Сталева
[7]). При этом российские процессуалисты квалифицируют данную обязанность суда как его «право»
выйти за пределы заявленных требований. Мы же солидарны с позицией болгарских
процессуалистов. В этой связи давно назрела необходимость внесения соответствующего
дополнения в ст.4 ГПК РФ [8].
Фактический
брак, к сожалению, не подлежит семейно-правовой охране со стороны обоих
законов, причем позиция российского законодателя в последние годы семейноведами
активно и справедливо критикуется. Для болгарского же законодателя
небезынтересна позиция европейского права [6].
Как
российский, так и болгарский семейный закон можно упрекнуть в излишней свободе
брачного договора – в том смысле, что выбор супругами договорного режима, по
сути, может отменить все защитные положения относительно социально слабых
субъектов (супруга, детей). В то же время нормы ст.21 СК Болгарии содержат
социально значимые правила: 1) может быть защищен интерес супруга, имеющего
значительно больший доход; 2) в совместный доход в том числе включаются забота
о детях и ведение домашнего хозяйства. Содержание второго предписания – предмет давних пожеланий
автора и ряда других российских семейноведов для нашего кодекса.
Институты
родительства и детства количественно «укомплектованы» нормами различным
образом. Главное преимущество современного российского взгляда – всеобъемлющее
признание ребенка в качестве особо охраняемого субъекта права. Реализации этой
задачи посвящена специальная глава 11 «Права несовершеннолетних детей», где
среди новелл мы находим дефиницию ребенка (пусть нами же и критикуемую),
дифференциацию его прав до 10, с 10, 14 и 16 лет, положения о статусе
несовершеннолетних родителей (относительно внебрачных детей) и др. В то же
время в болгарском семейном законе (как 1965 г., так и действующем) решен
вопрос об обязанностях ребенка: «Децата са длъжни да уважават своите родители,
баба и дядо и да им помогат. Същото задължение имат децата към другите членове
на семейството, както и към съпруга на родителя си» (п.4 ст.124 СК Болгарии 2009
г.). В российской же цивилистике большинством ученых какие бы то ни было
обязанности ребенка рядом ученых
совершенно отрицаются, несмотря на «латентные намеки» на наличие элементов
рассматриваемого долженствования в содержании семейного и образовательного
законодательства. Мы же с удовлетворением констатируем реализм и корректность в
этом вопросе болгарского законодателя и призываем к тому же решению
законодателя российского [9]. Впрочем, как показал наш краткий анализ обоих
кодексов, данный призыв не исключителен.
Литература:
1.
Тарусина Н.Н. Российский
семейный закон: между конструктивностью и неопределенностью. Ярославль: ЯрГУ,
2012. С.11-61.
2.
Тарусина Н.Н. Указ.соч.
С.14-15.
3.
Тарусина Н.Н. Брак по
российскому семейному праву. М.: Проспект, 2010. С.118-122.
4.
Ненова Л. Нищожният брак
// Годишник по Софийскя университет. Юридически факултет. 1978. Т.LXXI. София, 1979. С.326.
5.
Тарусина Н.Н. Семейное
право: очерки из классики и модерна. Ярославль: ЯрГУ, 2009. С.220-230.
6.
Антокольская М.В. Лекции
по семейному праву. М., 1995. С.120; Тарусина Н.Н. Брак по российскому
семейному праву. С.130-157.
7.
Сталев Ж. Българско
гражданско процесуално право. София, 1979. С.90-112.
8.
Тарусина Н.Н. О судебном
усмотрении: заметки семейноведа. Ярославль: ЯрГУ, 2011. С.234-253.
9.
Тарусина Н.Н. Ребенок
как юридическая фигура семейно-правового пространства // Вестник ЯрГУ
им.П.Г.Демидова. Гуманитарные науки. 2011. № 1. С.59.