Кровная месть-канлыят как институт обычного права  на Кавказе:

Исмаилов М.А

проф.д.ю.н.

Руководитель

лаборатории обычного

права ЮФ ДГУ

Магаяева П.И.,

доцент .к.и.н.

К-ЧГУ

Кровная месть-канлыят как институт обычного права на Кавказе:

опыт историографического исследования.

Система обычного права рассматривается нами как совокупность преимущественно таких процессуальных институтов, как талион (возмездие), компенсация, соприсяжничество, ордалии (судебные доказательства), залог, в том числе и внесудебный.

Институт кровной мести - канлы (канлыят)[1] – универсальный, межотраслевой институт обычного права как один из исходных в его системе играл важную роль в жизни общества[2]. Основывался он на принципе талиона. Канлыят – «кровная месть убийце или его родственникам, роду со стороны родственников; сородичей убитого». Это – древнейший обычай, отдельные случаи следования которому можно встретить и в наши дни.

Коллективная ответственность и система композиций (компенсаций) сохранились и после замещения родственных уз территориальными связями. Например, в древнерусской общине в случае ненахождения убийцы – члена другой общины последней выплачивалась потерпевшим так называемая дикая вира. В подобном виде канлыят и композиции надолго удержались в Дагестане и дожили до новейшего времени. Компенсации предусматривались всеми системами обычного права и рядом сводов правовых норм, например, кодексами Умма-хана и Рустем-хана, шариатом.

Компенсация, как уже отмечалось, носила ярко выраженный сословный характер. В процессе эволюции общества адаты все более закрепляли власть и привилегии не только феодалов, но и их чиновников. Неподчинение им, ущемление их чести строго осуждалось и наказывалось.

Документы обычного права достаточно полно отражают предусматриваемые адатами меры ответственности, учитывавшими как социальное положение, так и общественное значение личности пострадавшего.

Месть за родственника в Дагестане считалась священным долгом каждого и покрывала всеобщим позором того, кто его не выполнял. При отсутствии мужчины в ближайшем родстве долг мести возлагался на женщин. Все это обосновывалось тем, что душа обиженного покойного не успокоится до тех пор, пока не будет отомщена. Вместе с тем на каком-то из этапов общественного развития (видимо, в условиях разложения родового строя и выделения на этой основе большой семьи. - М.И.) появился обычай возмещения виновной стороной материальными ценностями убытков, нанесенных роду и семье в результате убийства. Таким образом, кровная месть могла быть заменена материальной компенсацией.

После утверждения в Дагестане феодализма обычай кровной мести во многом трансформировался. Анимистические представления, составлявшие его основу, как бы сливаются и подчиняются исламской идеологической трактовке. Обычай выступает как къисас - возмездие, санкционированное исламским законодательством - шариатом. С возникновением частной собственности резко ослабли родовые связи. Основной ячейкой общества стала большая семья, и в этой связи обычай кровной мести имел тенденцию локализоваться в ней. Так, сужается круг лиц, на которых распространялась кровная месть; она ограничивается ближайшими родственниками кровника.

Кровная месть всегда была большим злом, жестоким обычаем, не совместимым с гуманизмом. Она противоречит религиозному постулату: «раскаивающегося прощают». Вплоть до появления гражданского обычного права не принимались во внимание обстоятельства, причины и мотивы убийства. Принцип был один: «смерть за смерть, рана за рану, зуб за зуб».

Предписывая кровную месть за прикосновение к чужой женщине, оправдывая убийство за проникновение в чужой дом и за кражу небольших ценностей, адаты по существу спровоцировали межродовую и межсемейную вражду. Вместе с тем те же самые адаты содержали и разумные нормы поведения, которые при последовательном соблюдении не способствовали доведению дела до вражды. Такая внутренняя противоречивость адатов, их норм намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Одни нормы выполнялись неукоснительно при всех обстоятельствах, другие - нет. Например, установления о кровной мести соблюдались всегда, а положение о замене диятом - крайне редко[3]. Следовательно, не все нормы адатов имели одинаковую общественную силу. Установления первого порядка были преподнесены как обязательные, второго - как желательные. Их соблюдение ставилось в зависимость от воли пострадавших[4]. Это объясняется многими обстоятельствами.

Традиция кровной мести имеет несравненно более длительную историю своего существования, чем дият-возмездие, она вошла, как говорится, в кровь и плоть людей[5]. Кровная месть связана с сохранением живой силы и чести рода[6]. Общественность также придавала ей большое значение. Отказ от кровной мести считался позором, вызывал насмешки и презрение односельчан. Получение дията среди большинства народа расценивалось как продажа родного человека[7]. Поэтому люди прибегали к кровной мести, хотя в душе чуть ли не все ее осуждали. Следует также иметь виду, что не только в тот период, когда жили родами, но и позднее, вплоть до полного утверждения влияния России, в Дагестане не было сильной публичной власти, которая могла бы принудительно регулировать гражданскую жизнь горцев. Поэтому каждый род, тухум должен был самостоятельно отстаивать свои интересы. Средством же защиты могла быть только сила.

Немалое значение имело и то обстоятельство, что кровная месть оправдывалась и санкционировалась исламом и шариатом как доисламская традиция. Между тем жизненный опыт все более приводил горцев к осознанию необходимости отказа от кровной мести. Начало отражения этого процесса в правовых нормах мы находим в Кодексе Умма-хана Аварского, где предпринимались попытки ограничить кровную месть ее применением лишь к самому убийце, а также в Постановлениях уцмия Рустем-хана. Они рекомендовали заменить кровную месть диятом - возмещением.

Итак, с развитием обменных отношений и утверждением в праве принципа материальной компенсации возник еще один способ восстановления справедливости, а тем самым улаживания конфликта: не нанесение эквивалентного ущерба виновной стороне, а эквивалентное возмещение причиненного ущерба[8].

Если одна сторона по вине другой теряла члена родственной группы, то виновная сторона могла возместить нанесенный ущерб выплатой дароплатежа. Так возникла «цена крови» – вергельд. При этом, если даже убийство могло быть компенсировано дароплатежом, то тем более возможной была компенсация за прочие виды личного ущерба: ранение, увечье, насилие, оскорбление и т.п.

Например, побои, исходя из адата, считались равными по значимости нанесению различных ран. При этом тяжесть определялась последних глубиной раны, измеряемой помощи пальцев. В адатах келебских селений за нанесение в драке раны такой глубины, что она требовала наложить тампон, с виновного взыскивалась одна овца. Случаи нанесения ран беременной женщине, вызвавшие потерю ребенка, приравнивались к убийству.

Существовали различного рода компенсации, хотя обычай вергельда не был обязательным. Потерпевшая сторона могла предпочесть возмещению кровную месть.

Объектом кровавого возмездия мог быть любой член родственной группы виновной стороны; обязанность выплаты возмещения за ущерб возлагалась не только на обидчика, но и на всех его родственников и членов общины, представителем которой он являлся. Действовал принцип коллективной вины.

В случае, если виновная сторона была готова возместить ущерб, между вовлеченными в конфликт группами могли вестись переговоры нередко через лиц, не принадлежавших ни к одной из них, но связанных и с той и с другой стороной.

Однако третейский суд не был каким-то постоянным органом и принудительной силой не располагал. Его состав каждый раз определялся заново сторонами, которые избирали такой способ устранения конфликта. Само собой разумелось, что обе они примут решение суда посредников, каким бы оно ни было.

Если же одна из сторон отказывалась его исполнить, то другая получала одобрение и своеобразную санкцию общественного мнения на применение силы для осуществления этого решения. Реально единственной такой силой были только родственные группы, прежде всего тухум. На данной стадии общественного развития родственная группа могла состоять из нескольких образований, также являвшихся субъектами обычного права. Каждая группа выступала в защиту своего члена независимо от того, был ли он прав или неправ в своих отношениях с представителями других групп. Видимо, только этим можно объяснить тот факт, что кровная месть обеспечивала разрешение межличностных конфликтов в феодальном обществе с такой же эффективностью, как и в родоплеменном.

При решении того или иного трудного вопроса, как правило, можно отметить более или менее превалирующее и объективное о нем мнение. Относительно же уяснения по кавказским адатам основных моментов истории такого института обычного права, как кровная месть, подобного мнения нет. Нередко высказывалось суждение, что причиной этого явления в Дагестане был, якобы, невысокий уровень правового развития и правовой мысли его народов. Между тем уже в начале XIX в. здесь утвердилась достаточно действенная система уголовного права. Установление в адатах платы «за кровь» свидетельствовало о давно начавшихся ограничениях кровной мести и о развитии системы уголовных штрафов. Было бы неверным предположение, что институт кровной мести существовал статически, переходя без изменения из одной эпохи в другую в истории права народов Дагестана. Напротив, новые его элементы являлись следствим происходящих в обществе перемен, а сам этот институт модифицировался в зависимости от конкретных форм организации общества.

Кровная месть в Дагестане в XVII-XIX вв. уже не имела ничего общего с канлыятом, который применялся там же при нанесении ущерба тухуму. В результате подрыва и ослабления патриархальных отношений постепенно преодолевались взгляды о праве родственного коллектива поступать с одним из своих провинившихся членов так, как это признавалось целесообразным самими родственниками.

На протяжение многих столетий функции государственных правоохранительных органов на Кавказе выполняли традиционные общественные институты, одним из которых являлся обычай кровной мести. Как институт родственной солидарности кровная месть была присуща всем народам Кавказа. Согласно кавказским адатам убийство, совершенное на почве кровной мести не считалось преступлением. Кровомщение выступало скорее как мера самоохранения и самообороны, регулируемая установками тех обществ, в которых они принимались.

Общепризнанно, что порядок и условия осуществления кровной мести строго контролировались общиной, члены которой расценивали данное явление как необходимую ответную меру на оскорбление женщины, родственника, захват имущества и т.д. В этом плане представляется убедительным мнение авторов известного энциклопедического словаря Гранат, которые полагали, что «невыполнение обязанности кровной мести считается позорным для человека сопряжено с лишениями прав наследства, иногда даже влечет за собой судебные преследования…»1

Энциклопедический словарь под издательством Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона усматривает в кровной мести «древнейшую форму возмездия за преступления»2. Описывая кровную месть, как характерную всем народам древности (персы, арабы, кавказские горцы и др.), авторы подробно останавливаются на средневековой Европе в частности на германцах. «В германских законодательствах месть стоит в связи с родовыми понятиями, это есть обязанность, налагаемая родовой связью,… имеются прямые указания, что мститель должен был обнародовать акт своего мщения (например, выставлением отрубленной головы на шесте)3.

Как известно общество не статично, а находится в постоянном движении и обновлении. Поэтому часть обычно-правовых норм в горских этнических группах, как и у многих древних народов со временем утрачивала свое значение для жизнедеятельности людей. Наиболее древние формы как аталычество, присяга, кровная месть и др. переставали действовать, ибо не отвечали требованиям нового времени, а порой тормозили общественное развитие.

Однако проблема социальной оценки древних институтов продолжает привлекать внимание исследователей и в настоящее время. Об этом свидетельствуют многочисленные исследования в области истории и права появившиеся в последнее время.

Не претендуя на всестороннее освящение проблемы, автором предпринята попытка на основе краткого историографического обзора углубить, уточнить и расширить прежние представления об институте кровной мести, выяснить его социальную роль на Кавказе и в других странах, в том числе Германии, Корсике, Черногории. Для этого необходимо обратится к опыту прошлого и, прежде всего, к тем авторам, которые стояли у истоков этнографии кавказских народов.

В этой связи, на наш взгляд, особую актуальность приобретает фундаментальное исследование офицера генерального штаба Российской армии И.Ф. Бларамберга «Историческое, топографическое, статистическое, этнографическое и военное описание Кавказа»4

Справедливости ради следует сказать, что и до И.Ф. Бларамберга было опубликовано немало обширных и не лишенных научного интереса сочинений о Кавказе5. Однако работа И.Ф. Бларамберга, в отличие от предшественников содержит ценный исторический и этнографический материал о горских народах Кавказа и как отметил известный исследователь В.В. Латышев, представляет серьезный интерес «как один из первых опытов в подобном роде»6.

Пытаясь “исправить погрешности, вкравшиеся в прежде изданных сочинениях о Кавказе…»7, И.Ф. Бларамберг свою главную цель видит в том, чтобы «…сделать известным в подробности сей край, столь любопытный во всех отношениях…»8.

Стремясь «полноценно и обстоятельно ознакомить всех интересующихся этим малоизвестным южным регионом Европы…»9, И.Ф. Бларамберг пишет, в частности, о кровной мести следующее: «…Древний закон, который требует отмщения за пролитую кровь… существует среди народов Кавказа, как и в среде других горских племен»10 (под горскими племенами Бларамберг подразумевает корсиканцев), и далее продолжает: «этот закон, каким бы грозным он ни был, все же является отчасти тормозом жестокости в обществе… тем, что дает уверенность в невозможности безнаказанно предаваться всем порывам безудержных страстей11

Определяя социальное значение кровной мести автор, справедливо настаивает на том, что основная функция института заключается в регулировании человеческих взаимоотношений в обыденных и нестандартных жизненных ситуациях того времени.

Для достижения своей цели автор пытался найти ответы на все вопросы, касающиеся научного осмысления традиционной культуры и общественных институтов описываемых народов.

Тем не менее, отмечая несомненную важность исследований автора, следует помнить, что И.Ф. Бларамберг не был профессиональным этнологом и как представитель дворянства и высших офицерских кругов российской империи, по мнению современного исследователя И.М. Назаровой, создавал свой труд «…с позиций официально-дворянско-монархической историографии и содержит наряду с ценным фактическим материалом ряд тенденциозных оценок и характеристик»12.

В первой половине XIX в. планы политического и экономического овладения Кавказом, - предпринятые российским правительством, продвинулись далеко вперед. Заметно обогатились и этнографические сведения о регионе. Политика России, связанная, прежде всего геополитическими интересами, настоятельно требовала разносторонних и весьма подробных сведений об этом обширном крае. Для этого на Кавказ стали направляться наиболее энергичные и подготовленные офицеры Генерального штаба, - целью которых стало накопление точных сведений о горцах Кавказа. В этом отношении значительный интерес представляет работа подполковника генерального штаба К.Ф. Сталя «Этнографический очерк черкесского народа»13, содержащая ценные материалы, в частности, о традиционных институтах адыгов и (частично) карачаевцев, балкарцев, ногайцев, абазин, осетин и других народностей Северного Кавказа. По мнению автора «…кровомщение есть злая необходимость каждого полудикого общества, не имеющего никакой принудительной силы для обуздания сильного…»14.

К.Ф. Сталь сравнивает кровомщение горцев с традициями древних эллинов, и делает вывод «…Древние пелазги были также жестоки в кровомщении, как и нынешние кавказские горцы…»15. Между тем, кровомщение, вошедшее в юридическую систему кавказского адата как норма строго регулировалась общиной. Любопытно отметить, что согласно обычно-правовой системе кровомщение не допускалось в отношении женщин, больных, детей. Считалось также большим позором, в порядке мести убивать мужчин пожилого возраста.

Наиболее глубокое и всестороннее описание института кровной мести принадлежит знатоку горского быта Л.Я. Люлье.

И.Ф. Бларамберг приравнивает кровную месть по жестокости к корсиканской вендетте, а К.Ф. Сталь – к кровомщению древних эллинов, Л.Я. Люлье же подходит к исследованию кровной мести с несколько иной точки зрения. Полагая, что «…у горцев кровомщение не есть необузданное, неудержимое чувство вроде вендетты корсиканцев, Л.Я. Люлье определяет его как обязанность, налагаемую честью, общественным мнением, требованием крови за кровь…»16. В этом случае, кровную месть, на наш взгляд следует рассматривать как обычай, как норму человеческого поведения, установленную неписаными законами в рамках феодального общества и направленную на достижение определенных целей, диктуемых правилами и потребностями времени.

Среди русских авторов конца 60-70-х гг. XIX в., занимавшихся исследованием быта горских народов, широкую известность получило имя Н.Ф. Грабовского.

В небольшой, но содержательной статье «Экономический и домашний быт жителей Горского участка Ингушевского округа», помимо общего этнографического описания, ученый приводит два любопытных варианта примирения кровных врагов. Он пишет: «…Кроме этих обычных обрядов, сопровождающих, так сказать, обыденные явления жизни горцев, встречались недавно между ними еще два чрезвычайно интересных обычая – примирения между собой кровных врагов…»17. И далее подробно описывает процесс примирения враждующих сторон. К примеру, один из обычаев примирения кровных врагов заключался в прикосновении убийцей, рукой или губами к груди женщины с пострадавшей стороны. Этот обычай был широко распространен не только у ингушей, но и у других народов Кавказа, и подразумевал собой установление молочного родства, означавшего прекращение кровной вражды. Более распространенным средством прекращения вражды чаще всего являлась уплата виновной стороной определенной денежной компенсации.

Наряду с этим автор дает глубокий анализ социальной сущности древнего института, прослеживает его значительную трансформацию, что придает его работе не только описательный, но и исследовательский характер.

Впрочем, обычай примирения между кровными врагами нашел отражение и в архивных документах середины XIX века. «Всякое лицо желающее освободить себя от такого варварского преследования, при согласии родственников оскорбленного производит известную плату денег и благодаря лишь только этому способу избегает тех несправедливых мщений, … и коран советует всякое кровное мщение заменять денежным возмездием, обещая за это место в царстве небесном»18

Ценные статистические сведения, отражающие характер и эволюцию различных норм обычного права, в том числе и кровной мести в феодальном Дагестане, содержатся в сочинении А.В. Комарова «Адаты и судопроизводство по ним»19. Богатый статистический материал, собранный автором, позволяет ему проследить заметное ослабление института кровной мести во второй половине XIX в. К примеру, с первого января 1861 г. по первое января 1867 г. число убийств из-за кровной мести в регионе составило 35 из 447. Заметное сокращение случаев кровомщений автор связывает с попыткой установления на Кавказе новых правовых порядков, согласно которым горцы подлежали наказанию не только по адату, но и по законам Российской империи. По этому поводу автор сообщает: «…С устройством военно-народного управления в области, убийство по кровомщению запрещено положительно и виновные в нем наказываются как ослушники власти…»20 и далее продолжает: «…начальством области постоянно принимались меры к совершенному искоренению кровомщения и… виновные в убийстве умышленном… подвергались наказаниям по военному суду…»21.

Однако благие намерения царского правительства установить в Дагестане имперские законы, воспринимались местным населением крайне негативно. Нормы адата и шариата, относящиеся к кровной мести, просуществовали здесь вплоть до 20-х гг. XX века.

Более глубокое изучение института кровной мести было осуществлено историком права М.М. Ковалевским. В исследовании «Закон и обычай на Кавказе»22 он показал не только своеобразие общественных отношений в регионе, но и наличие общинных пережитков, проследил трансформацию сельской общины. В становлении нормативной системы, он четко указал на значение обычая и основанного на нем обычного права. М.М. Ковалевский в своих исследованиях стремился к глубоким научным обобщениям. В частности, он убедительно доказал, что древние институты, в том числе и кровной мести характерны не только обычному праву кавказских народов, но также свойственны почти всем народам мира и в этой связи представляют огромный общественный интерес.

Крупным ученым, детально изучившим быт горских народов, в частности, нормы обычного права, является ученик М.М. Ковалевского Б.В. Миллер. В своем исследовании «Из области обычного права карачаевцев»23 он дал глубокий анализ общественных отношений, характерных для этого народа.

Исследуя нормы обычного права, как важнейшего исторического источника, характеризующего деятельность традиционных институтов, в том числе и родственной солидарности, он пришел к следующему выводу: «Правом на кровную месть обладали все родственники убитого в следующем порядке: сперва мстил сын убитого, затем братья, причем не делалось различия между старшим и младшим, далее жена, так как по адату она после мужа получает по третейскому суду ¾ части имущества, затем очередь доходила до ближайших родственников, потом до дальних, то есть до родичей…»24. Таким образом, наличие талионного права приводило целые семьи к вражде, что подтверждается карачаевскими пословицами: «Кез орнуна кез ал» ( око за око), «тиш орнуна тиш ал» (зуб за зуб). Даже по истечение очень большого времени (20 лет) убийца не мог избавиться от мщения, если родственникам не удавалось «вернуть его кровь» (къан алгъан), то долг мести переходил по наследству. «Къарындагъы къан алыр ( даже тот «вернет кровь», который находится в утробе матери»25 гласит карачаевская пословица. Однако, не смотря на ряд характерных признаков для всех горских народов региона, Б.В. Миллер отмечает, что кровная месть в Карачае не приняла такого губительного характера, как среди других горских обществ. Об этом писал и И.Ф. Бларамберг: «…Можно сказать с полным основанием, что они (карачаевцы – П.М.) относятся к числу наиболее цивилизованных народов Кавказа… и благодаря своему мягкому нраву, …оказывают цивилизующее влияние на своих соседей…26

Таким образом, исследователи внимательно выявляют имеющиеся существенные различия в процессе становления и эволюции норм кровной мести между коренными этническими образованиями Северного Кавказа.

Объектом пристального исследования в 40-60х гг. XIX в. стали нормы обычного права горских народов. Российские военные чины начали изучать местные особенности региона, проводить сбор и запись кавказских адатов. Основные причины вызвавшие такую необходимость, сводились к регулированию общественных отношений российским законодательством. Поэтому, игнорировать главнейший и возможно единственный источник, характеризующий своеобразный общественный строй, сложную правовую систему, никак не соответствующие российским законам, было просто невозможно.

Впервые записи об общественном строе и правовой системе горцев были обработаны и опубликованы профессором Одесского университета Ф.И. Леонтовичем.27 Его работа внесла крупный вклад в дальнейшее исследование адатно-правовой системы горских народов Северокавказского региона.

Тем не менее, практически не знакомые с горским бытом, обычаями, нравами, совершенно не владеющие местными языками, представители русского офицерства, контролирующие горские территории, на наш взгляд, были далеки от научных этнографических исследований. В этой связи вряд ли им удалось установить точные временные рамки возникновения и отмирания тех или иных норм обычного права, определить их древность, значимость и востребованность на момент расспросов и показаний населения. В то же время анализ норм обычного права позволяет делать вывод о том, что в числе многих исторически сложившихся обычаев, имевших здравый смысл и жизненную необходимость в условиях родовых отношений, зафиксирован также институт кровной мести.

Как известно, с возникновением феодальных отношений и кровная месть стала приобретать характер сословности. Это находит свое подтверждение хотя бы в том, что уздени у карачаевцев обязаны были сопровождать своего князя в его поездках для осуществления кровной мести. В то же время кровная месть могла существовать только среди равных. С развитием сословной иерархии горских обществ она стала ограничиваться распространением на представителей только своего сословия. В целом, к XIX веку обычай кровной мести был заменен так называемой системой композиций – натуральными и денежными штрафами, позволяющими избежать кровомщения. «Дабы избежать кровного мщения, родственники преступника почти всегда ходатайствуют о примирении… в частности, …за смертоубийство у разных горских племен адат устанавливал различные штрафы»28 – отмечает Ф.И. Леонтович. Разумеется «платилось за кровь разно, к какому сословию убитый принадлежал»29. Меньше всего охранялось адатами жизнь крепостных и рабов. «За кровь кулов или казаков уплачивалось по оценке, чего стоит убитый»30 отмечается в карачаевских адатах.

По черкесским адатам «кто убьет раба тот не подлежит кровомщению со стороны его хозяина, цены крови не полагается, но уплачивается стоимость убитого»31.

По тем же адатам «за убийство князя хамышевцев и других племен, где находятся князья и первостепенные дворяне у шабсуг, абадзехов, натухайцев и убыхов, виновный отвечает 100 голов*…что должно составлять по их исчислению на российскую серебряную монету не менее трех тысяч».

Таким образом размер платы за кровь определялся в зависимости от сословной принадлежности убитого. Жизнь князя не подлежала оценке так как кровная месть на лиц находящихся на более высокой ступени социальной иерархии не распространялась.

Как видно, содержание адатов было достаточно разнообразным, но общим для всех горских народов было то, что оскорбление женщины «никогда не оканчивается примирением, прежде чем позор не будет смыт кровью виновного…»32, так как такого рода преступление являлось самой тяжелой обидой «возмущавшей душу горца больше чем убийство родственника».

Описанный выше обычай наглядно характеризует не только особый статус женщины в обществе, а самое главное то, что по кавказскому адату кровомщение за бесчестье женщины никогда не влекло за собой ответного действия. Кроме того «никакая кара, никакая месть и тем более убийство не могут быть совершены в присутствии женщин»33 — писал один из наблюдателей XVIII века.

Следует констатировать, что материалы по обычному праву горцев без всякого преувеличения до сих пор остаются самым ярким и ценным источником, наиболее полно характеризующим серьезную и глубокую трансформацию таких институтов, как уплата калыма, аталычество, кровная месть, идущих из недр родового строя.

В этом аспекте, несмотря на ряд ошибочных положений, обширная социально-культурная информация собранная русским ученым Ф. И. Леонтовичем, и по сей день, остается той базой, на которую опираются многие отечественные кавказоведы.

Еще более глубоко выявил социальное значение норм кровной мести сенатор Н.М. Рейнке. Его работы «Горские и народные суды Кавказского края», «Горские словесные суды Кубанской области»34 являются первым серьезным исследованием состояния судопроизводства в горских областях Кавказского края.

Широкая постановка проблемы позволила автору выявить как общие черты, так и специфические особенности института кровной мести в различных регионах Северного Кавказа.

Исследования Н.М. Рейнке касаются главным образом Терской области, где нормы кровной мести были гораздо сильнее и продолжались намного дольше, чем в Кубанской области. «Кровная месть, столь обычная еще в наше время (имеется ввиду 1911 год – авт.) в Дагестане и среди чеченцев Терской области продолжает держаться по двум причинам, тесно связанным между собой»35 – отмечает Н.М. Рейнке. Основные причины, по мнению исследователя, которые «оттягивали» существование этого древнего обычая заключались в бездействии судебных и полицейских органов, допускающих подобного рода преступления, а также в сохранившейся в некоторых местах солидарной ответственности, ведшей в некоторых случаях к самообороне и к самосуду.

В отличие от Терской, согласно данным автора, в Кубанской области «адат кровной мести существовал, но в виде общего правила давно не применялся»36, т.е. в 1910 – 1911 гг. институт кровной мести существовал в этой области практически формально.

Таким образом, материалы Н.М. Рейнке до настоящего времени являются ценным источником для исследования у кавказских народов институтов глубокой старины, характерных для всех народов на ранних этапах исторического развития.

Проведенный нами краткий историографический обзор, приводит к выводу о том, что указанные сочинения послужили той основой, на которую опираются многие современные кавказоведы, этнологи, юристы.

Ни в коем случае, не умаляя заслуг вышеупомянутых авторов в разработке проблем связанных с традиционными институтами и нормами обычного права, считаем необходимым отметить, что методы их исследований порою были ошибочными, ибо в ряде случаев не выявляли специфику Кавказа. Исследователи XIX века в основном акцентировали внимание на описании многовековой классической культуры региона. Их сочинения редко опираются на документальный и архивный материалы. Для их творческого наследия в целом характерно отсутствие дискуссионности и четких научных выводов, что является самым серьезным недостатком их публикаций.

Материалы, таким образом, показывают, что кровная месть как институт родственной солидарности был присущ всем горским народам Кавказа. Несмотря на определенную жестокость, он все же сыграл ощутимую положительную роль в жизни горских обществ, выступая как мощный сдерживающий фактор.

В течение многих веков он выполнял сложные социально-политические и нравственные функции, отражая психологию и специфические особенности каждого этнического образования обширного Кавказского региона.

Безусловно, в настоящее время прежние ценности и традиционные устои тех лет, характерные для замкнутых человеческих сообществ навсегда потеряли свое былое значение. Однако, в современных условиях глобализации изучение особенностей психологии каждой этнической общности представляет, по нашему мнению, серьезный научный и практический интерес.

[1] С учетом специфики исследуемого материала представляется необходимым кровную месть иногда определять термином «канлыят», наряду с маслиатом, ишкилем, аталычеством.

[2] Кровная месть (Blutrache; Blood revenge; vendetta) — обычай мщения за убийство, увечье, обиду или материальный ущерб, универсально распространенный в первобытном обществе и особенно на его поздних стадиях как форма коллективной взаимозащиты, необходимая в условиях догосударственной жизни. См.: Косвен М.О. Преступление и наказание в догосударственном обществе. М.-Л., 1925; Koch K.-F. The anthropology of warfare. Reading. Mass., 1974.

[3] См.: Куббель Л.Е. Очерки потестарно-политической этнографии. М., 1988.

[4] См.: Ламберт Д. Доисторический человек. Л., 1991.

[5] См.: Ладыженский А. И. К вопросу об исследовании обычного права народов Северного Кавказа. Ростов-на-Дону, 1926.

[6] См.: Ковлер А.И. Исторические формы демократии. М., 1990; Массон В.М. Первые цивилизации. М., 1989 и т.д.

[7] См.: Массон В. М. Первые цивилизации. М., 1989. С. 34.

[8] Семенов Ю.И. Место обычного права среди форм общественной воли в доклассовом обществе. XI Международный конгресс "Обычное право и правовой плюрализм в изменяющихся обществах": Москва, Россия, 18-22 августа 1997 г.: М., 1997.С. 34.

1 Энциклопедический словарь т-ва Бр. А. и Гранат и К^о. Седьмое совершенно переработанное издание. СПб. 1913. Т. 25. С. 628

2 Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. СПб. 1913. С. 151.

4 Бларамберг И.Ф. Историческое, топографическое, статистическое, этнографическое и военное описание Кавказа. Нальчик. 1999

5 Броневский С.М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. М. 1823. Ч.1-2; Дебу И. О кавказской линии и присоединенном к ней Черноморском войске. СПб. 1829

6 Латышев В.В. Известия древнейших писателей, греческих и латинских, о Скифии и Кавказе. СПб. 1893. Т.1; СПб. 1906. Т.2

7 РГВИА. Ф. ВУА. Д. 18245. ЛЛ. 218-219

9 Бларамберг И.Ф. Указ. соч. С.401

13 Сталь К.Ф. Этнографический очерк черкесского народа// Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Нальчик. 2001. С.233

16 Люлье Л.Я. Черкесия. Историко-этнографические статьи. Краснодар. 1927. С.40

17 Грабовский Н.Ф. Экономический и домашний быт…/ Сб. сведений о кавказских горцах. Тифлис. 1870. С.23

18 ЦГИА Груз. СССр. Ф. 416. Оп. 4. Д. 15. ЛЛ 1-4. Цит. по: Памятники обычного права Дагестана XVII-XiX вв. М. 1965. С. 53.

19 Комаров А.В. Адаты и судопроизводство по ним. //Сб. сведений о кавказских горцах. Тифлис. Вып. 1. 1868.

22 Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе. Т.1. М. 1880

23 Миллер Б.В. Из области обычного права карачаевцев// Этнографическое обозрение. М. 1882. №1

25 Алиев С.И. Къарачай нарт сезле. Пословицы и поговорки на карачаевском языке. Черкесск. 1963. С. 419.

26 Бларамберг И.Ф. Указ. соч. С.312

27 Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев: Материалы по обычному праву Северного и Восточного Кавказа. Одесса. 1882 – 1883. Т. 1-2

31 Люлье Л.Я. Черкесия. М. 1990. С. 43

* «Сие головы есть у горцев технический термин, которого они на русский язык перевести не могут, а объясняют так: головы или разделяют на мокрые и сухие. Под именем мокрых голов разумеется всё живое, а под именем сухих — всякого рода вещи и оружие ( примечание автора документа)» // Сборник документов. Ростов-Дон. 1988. С. 74.

32 Люлье Л.Я. Указ. соч. С.40

33 Цит. по: Карпов Ю.Ю. женский лик Кавказа// Россия и кавказ. СПб. 2003. С. 57.

34 Рейнке Н.М. Горские и народные суды Кавказского края.. СПб. 1912

36 Рейнке Н.М. Горские словесные суды Кубанской области. СПб. 1912. С.57