ИСТИННОСТЬ МУЗЫКИ

Д.И. Бахтизина

кандидат философских наук, доцент кафедры музыки Сибайского института Башкирского государственного университета, г. Сибай, респ. Башкортостан

Музыка – важнейшая часть духовной жизни человека. Она живет около человека и в человеке, незримо воздействуя на него и формируя его личность. Музыка является высокоорганизованной звуковой системой, а звук обладает способностью проникать дальше и глубже, чем зрение. И хотя большую часть информации о мире человек получает через зрение, та ее часть, которая проникает как звук, оставляет более глубокие впечатления. В связи с этим представляется интересным высказывание С. Кьеркегора: «Звуки проникают и туда, куда не проникают и солнечные лучи» (6, 322).

Начиная с древности, совершенство и цельность мироздания часто ассоциировалась с характером музыки, ее таинственностью и многозначностью. Даже само появления бытия, с точки зрения древнеиндийских философов, было связано с энергией нада, представляющей собой звук.

Уникальность музыки была замечена давно и стала предметом исследования. Мыслители древности рассматривали музыку не просто как источник наслаждения и отдыха, а как эзотерическое знание, недоступное всем и дающее высшее понимание бытия. И сами занятия музыкой имели философскую направленность, так как своей целью они ставили постижение тайн мироздания. В ней искали ответы на глубокие вопросы, которые невозможно было сформулировать словами. Знание, приобретаемое через музыку, передавалось не по вербальному каналу, а по иному, находящемуся на другом уровне. Широко развитая практика медитирования, погружения в тайны своей сущности и установления связи с высшим началом, было тесно связано с музыкой. Музыка, приводившая человека в гипнотическое состояние, открывала перед ним горизонты иного мира, далекого от земной реальности.

Л.П. Зарубина, характеризуя особенности древнекитайской традиции исполнения на цине, отмечает, что игра на нем «не отличается ни особой яркостью звучания, ни виртуозностью, то есть теми качествами, что привлекают аудиторию в ситуацию концертного зала». «Это, прежде всего специфическая форма медитации, своеобразный вид регулярного психотренинга, являющейся важнейшей частью образа жизни образованного утонченного человека – представителя дальневосточной цивилизации». (3,34)

В данном выказывании обращают на себя следующие моменты. Во-первых, факт медитирования совершался не от случая к случаю, он был не редким, а, напротив, обычным явлением. Медитирование существовало как регулярная практика саморефлексии, и составляла часть привычного образа жизни. Во-вторых, медитирование осуществлялось через музыку, исполняемую самим медитирующим. Многоуровневая символика конструкции инструмента и характер звукоизвлечения требовали непосредственного участия, живого прикосновения самого исполнителя. Даже тот факт, что при игре на цине для усиления тактильных ощущений не использовался плектр, говорит о многом. Для медитирующего важен момент духовного единения с музыкой, в процессе которого происходит не только вслушивание в тихий от природы звук инструмента, но и вслушивание в собственный внутренний мир. Игра на цине была предназначена не для других, а для себя, представляла собой форму диалога с собой.

Культура игры на цине составляла часть медитативной практики, которой, по словам В. Медушевского, глубоко чуждо малейшее руководство вниманием слушателя. (4, 143). Рефлексирование, столь характерное для состояния медитации, является важным моментом духовного развития человека. По мнению В. Медушевского, «благодаря рефлексии человеком вносится творческое начало в логические процедуры, обеспечивается оригинальность всякого продукта отражения» (4, 112). Поиск гармонии в себе и обретение через нее гармонии с миром, осуществляемой посредством музыки – вот та цель, к которой шли все культурные китайцы древности. В музыке они искали и находили истину.

Назначение музыки состоит в том, чтобы передать информацию и создать состояние сопереживания. Это обязательно предполагает участие другого. Однако личность этого другого можно трактовать по-разному. Музыка, исполняемая с эстрады, направлена вовне, что придает ей свойство концертности. Концертность делает музыку достоянием многих, поэтому в ней немало моментов, рассчитанных на внешнюю привлекательность. Блестящее, яркое, виртуозное исполнение доставляет удовольствие присутствием мастерства. В ней присутствует условный, игровой, театральный момент, поэтому подобное произведение не всегда может отличаться глубоким содержанием.

Медитирующее музицирование преследует совсем иные цели. Для него не желательны громкая динамика и виртуозность, так как они отвлекают внимание на внешние атрибуты произведения. Для медитирующего необходимо погружение в ауру звука, вслушивание и вдумывание, то есть те операции, которые требуют времени. Медленно разворачивающаяся и длящаяся часами музыка сложно воспринимается, если она построена по принципам игрового внимания. Но та же музыка хорошо воспринимается, если она «объемлется молитвенным вниманием» (4, 126).

Такова, например, культура индийской раги, представляющей собой сложное многоуровневое явление. По сути, исполнение раги – это переживание истины бытия. Каждый исполнитель ищет в раге формы м способы выражения своего видения и переживания бытия, неповторимые краски, соответствующие времени года, времени суток, ситуации, настроению и т.д. это утонченная культура личностного отношения к миру. По утверждению Ч. Девы, на исполнение раги может понадобиться любое количество времени – от получаса до нескольких часов. Импровизация «развертывается звук за звуком, фраза за фразой, и исполнитель завершает рагу лишь тогда, когда он чувствует себя вполне удовлетворенным раскрытием всех тончайших эмоциональных нюансов раги» (2, 109). Такова же традиция макомата, сложившаяся на территории Ближнего Востока, Средней Азии, Закавказья.

Для восточных музыкальных культур характерно особое внимание к звуку. «Весь мир, подвижный и неподвижный, проникнут звуком», написано в древнеиндийском трактате «Брихаддеши» (4, 103). Он понимается как феномен, значимость которого определяется не только и не столько его соотношением с другими звуками, сколько как самостоятельная ценность. Интересно, что и Гегель считает, что «звук сам по себе является целью» (1, 245). Ему же принадлежит мысль о том, что сила музыки «заключается в стихии звука, в которой развертывается это искусство» (1, 251).

Если обратиться к анализу восточных музыкальных систем, то обращается на себя внимание тот факт, что многие из них монодийны, то есть одноголосны. Именно монодийная культура позволяет концентрировать внимание в данный конкретный момент слушания на одном звуке. В восточных музыкальных культурах присутствует культ звука как неповторимой ценности, имеющей глубокое значение. По словам Л. Зарубиной, для индийцев звук есть «высшее лоно, звук – причина всего» (3, 11).

Для восточной философии музыки типично рассматривать звук как многоуровневую организацию, где его внешнее проявление является только частью, оболочкой, за которой скрывается его сердцевина, онтологическая сущность. Смысл, вкладываемый в звук, раскрывается постепенно, при внимательном вслушивании и переживании его. Звук требует от человека концентрации внимания, погружения в него. Вслушивание в звук открывает перед человеком глубину его собственной сущности и грандиозность мира. Это медитативный процесс, направленный не вовне, а вглубь личности, не на утверждение личности вовне, а на приближение к ее метафизическим основаниям. Это процесс не экстенсивный, но и интенсивный, не горизонтальный, но вертикальный. Он направлен на выявление человеком его духовный потенций и установления связей между личностью и Абсолютом. Вслушивание в звук – это путь к себе, к тайнам своей сущности.

Музыкальный звук, представляющий собой физическое явление и наделенный физическими характеристиками, реализует себя как явление духовного порядка. Извлекаемый из физических тел, он насыщается смыслами и становится проявлением духовной сущности мироздания. Он направлен на восприятие человеком, то есть иной духовной сущности. Его физические существование кратковременно и является лишь способом движения от одной духовной сущности к другой. Кстати, Гегель видит причину мимолетности музыки именно в том, что она является выражением внутренней субъективной человеческой сущности и, в силу этого, свое основное бытие имеет не в реальном, физическом звучании, а в сознании людей.

Музыка благодарна и откликается на то, что человек вкладывает в нее. «Мы находим в жизни лишь то, что сами в нее вкладываем», писал американский поэт Р. Эмерсон. Истинность музыки состоит в ее включенности в бытие, в способности отразить закономерности бытия в человеческом сознании, в тех возможностях, которые она открывает перед человеком в постижении им собственной духовной сущности.

Литература:

1. Гегель Г.В.Ф. Лекции по эстетике. В 2-х томах. Т.2. – СПб.: Наука, 1999.

2. Дева Ч. Индийская музыка. – М.: Музыка, 1980.

3. Зарубина Л.П. Философия и музыка: уч. пособие. – Челябинск, 2002.

4. Медушевский В.В. Интонационная форма музыки. – М.: Композитор, 1993.

5. Музыкальная эстетика стран Востока. – М.: Музыка, 1967.

6. Таранов П.С. Философский биографический словарь, иллюстрированный мыслями. – М.: Эксмо, 2004.