Философия/4.Философия культуры.

К.ф.н. Васильева Г.М.

Новосибирский государственный университет экономики и управления, Россия

 «Фаустовский человек» в философии А. Шопенгауэра

Одной из главных идей в философии Шопенгауэра является «совершеннолетие» эпохи, культуры, человека. Первой книге сочинения «Мир как воля и представление» («О мире как представлении», 1819) предпослан эпиграф из Руссо: «Sors de l'enfance, ami, réveille toi!» («Расстанься с детством друг, пробудись!») [2, 339]. Шопенгауэр постоянно подчеркивает: «Мы вообще не будем говорить ни о чем “должном”, так как об этом можно говорить только с детьми и народами в пору их детства, а не с теми, кто усвоил себе всю культуру эпохи, достигшей совершеннолетия» [2, 657]. При этом идея совершеннолетия связана у философа с творчеством и теориями Гëте. Шопенгауэр ссылается на писателя, когда говорит о «господах», которые хотят жить «за счет философии» [2, 334]. Философ обращается к понятиям предельным и предельно широким. Речь идет о главных темах – Время, Судьба, Смерть – и о том, как в них воплощаются эзотерические импликации, мотивы. Эта лексика является универсальной, всеобщей, она уже словно «ничья». Интерпретация основывается на апофатических концепциях. Поэзия Гëте истолковывается через негативные категории: несчастье, незримость, невозвращение (например, греческий миф о Прозерпине в лирике Гëте).

Шопенгауэр отдает предпочтение логико-философской и теологической проблематике. Это важно, но приводит к представлению о некоем метафизическом пределе поэтического высказывания. Переживание стихий как смыслов и строя выражает натурфилософская мысль. Из такого переживания природы возникают не только элегическая лирика, но и естественнонаучные гипотезы. С точки зрения Шопенгауэра, Гëте освобождает мысль натурфилософии от схоластики, погрешностей против научного знания. Поэт придает обобщающей мысли метафорическую, образную точность. Рассуждая о морфологии организма, философ ссылается на слова Мефистофеля из трагедии Гëте: «Encheiresin naturae nennts die Chemie…» [2, 510]. Это сочетание греческого и латинского терминов означает «способ действия природы». Философ убежден, что Гëте заимствовал у него образ «действительного солнца», которое «горит непрерывно, и только кажется, будто оно тонет в лоне ночи» [2, 668]. Он ссылается на запись 1824 г. из «Разговоров Гëте с Эккерманом». Шопенгауэр не раз возвращается к этой метафоре солнца:. «…будучи источником всякого света, горит непрерывно, приносит новым мирам новые дни в своем вечном восходе и вечном закате» [2, 772].

Понятие «вечные образы» введено представителями русской символистской критики. В западном литературоведении обычно говорят об устойчивых характеристиках персонажа, о воспроизведении фабулы, о персонаже и сюжете как «цитатах» из другого произведения. К классической риторике восходит рассмотрение образов Елены Троянской, Фауста, Дон Жуана как «примеров» («хрий»). Вокруг каждого из этих образов выстраивается своя система «общих мест», τόπος κοινό. Зазор между конкретным персонажем и «топосом» непреодолим.

Шопенгауэр анализирует различные пути, которыми драматурги осуществляют изображение «великого несчастья» [2, 638] Он выделяет предпочтительный род трагедии: «…несчастье может быть вызвано и просто положением действующих лиц относительно друг друга…» [2, 639]. К этому роду трагедии философ относит, «до известной степени», «Гамлета» («если иметь в виду только отношение героя к Лаэрту и Офелии»), «Сида» Корнеля, трилогию Шиллера «Валленштейн». В качестве совершенного образца он приводит юношескую драму Гёте «Клавиго» (1774) и «Фауста». Но добавляет: «…если видеть главный момент действия в событии с Гретхен и ее братом» [2. 639].

Согласно Шопенгауэру, в XIX веке западная культура окажется перед опасностью исчезновения, если не сможет по-новому организовать строй психики «фаустовского» человека. Шопенгауэр с интересом относился и к учению стоиков о разумном, волевом начале, и к трагедии Гëте. В систему западного мышления философ включает мистику как органичный элемент восточного мышления. Он прокламирует необходимость ассимилировать элементы восточных культур. Эта идея определяет отношение философа к христианству. По его убеждению, новое мировосприятие связано с отрицанием своеволия, с принятием аскезы. Лишь после этого возможно осознание единства всех явлений. Самопознание предполагает активное мистическое начало. Философ стремится выявить восточное начало в христианстве и привнесенном в него менталитете «фаустовского» человека. Для философа воплощением нового мировосприятия становится Гретхен, «ясный и наглядный образ такого отрицания воли, порожденного великим несчастьем и полным отчаянием в спасении» [2, 804]. Гретхен является, по сути, этим новым «фаустовским человеком». Шопенгауэр выделяет два пути героев. На первом пути они добровольно разделяют страдания мира. Судьба Гретхен воплощает второй путь: он ведет через «лично пережитое безмерное страдание». Именно Гëте показал во всей чистоте сущность этого переворота, «момент совершенного отречения, когда, как правило, одновременно прекращаются и воля к жизни, и ее проявление…» [2, 804]. Уже в XX столетии Н. А. Бердяев замечал: менталитету «современного европейского человека» не соответствует мистицизм восточного типа, культивируемый специальными религиозными системами, которые проповедуют аскетизм [1, 510]. Но в данном случае речь идет о сознательном вмешательстве в исторический процесс и предотвращении «заката цивилизации». Его ощущали на Западе задолго до Ф. Ницще. Рождалась новая культура идеациального типа. Пробивая себе путь, она предполагала реабилитацию мистики.

Шпенглер считал, что Запад не понимает философствование Шопенгауэра. И не готов постичь новые процессы западной культуры, которая «перешла» в форму цивилизации [4, S. 393, 436, 479.]. Именно Шопенгауэр разгадал это новое направление. Шпенглер выстраивает модель типологии культур. Аполлонический тип человека античности он противопоставляет типу «Фауста» Нового времени. Он странствует в поисках свободы и власти над пространством. В сочинении «Закат Европы» угадывается концепция арктической среды. Ницше обновил миф о гипербореях. Одинокие герои, покинув общество, стали обитателями суровых мест. Арктика, жизнь во льдах становится символом «воли к власти» и нигилизма. В начале ХХ века канадский полярный исследователь В. Стефанссон опубликовал две книги: «Дружественная Арктика: история пятилетнего пребывания в полярных областях» («The Friendly Arctic: the story of five years in Polar regions», 1921) и «Северный маршрут» («Northward course of Empire», 1922). Ученый пытался представить Север как теплый и плодородный край. Так в мифе о «фаустовском человеке» соединились разные культуры и регионы.

Литература:

1. Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества / Вступ. ст., сост., подгот. текста, примеч. П. В. Полякова. – М.: Правда,
1989. –– 607 с. – (Серия «Из истории отечественной философской мысли»).

2. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление / Пер. Ю. И. Айхенвальда, вступ. ст. В. В. Шкоды // Фихте И. Г., Шопенгауэр А. Немецкая классическая философия: В 2 т. – М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, Харьков: Изд-во: Фолио, 2000. – Т. 2. – C. 317–829. – (Серия «Антология мысли»).

3. Neuland im Norden. Die Bedeutung der Arktis für Siedlung, Verkehr und Wirtschaft der Zukunft. – Leipzig: F. A. Brockhaus, 1928. – 288 S.

4. Spengler О. А. G. Seelenbildund Lebensgefühl / Spengler О. А. G. Der Untergang des Abendlandes. Umrisse einer Morphologie der Weltgeschichte. – München: Verlag C.H. Beck, 1990. – S. 381–481.