К.ф.н. Афанасьев А.И.
Одесский национальный
политехнический университет, Украина
к.ф.н. Василенко И. Л.
Одесская национальная академия связи
им.А.С.Попова, Украина КОЛИЧЕСТВО В ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ
Преклонение многих
современных исследователей и рядовых читателей перед цифрами, числами,
количественными показателями, с одной стороны, оправдано, а с другой – нередко
приобретает гипертрофированный характер. Формула «размер имеет значение» стала
не только рекламным слоганом, но прямо таки наполнилась сакральным смыслом.
Причем, как в быту или производстве товаров, так и в науке. Магия цифр
завораживает не только представителей точных наук. Вычисляют также и
гуманитарии, даже в такой, казалось бы, далекой от математики области как
литературоведение, в том числе в интерпретативных и критических жанрах.
Действительно, интерпретация, понимание связаны с количеством, правда,
неоднозначно. Это наглядно проявилось в одной статье [1] из области
литературной и театральной критики, касающейся комедии А. Чехова «Вишневый сад».
Не всегда то, что
заявлено как смешное, действительно оказывается таковым. Это касается и
анекдотов, и шуток, и более крупных по объему, «серьезных» литературных
произведений. Причем дело не в том, что кто-то не понимает юмора. Часто
проблема совсем в другом. Нередко произведение, объявленное автором комедией,
вызывает горькую улыбку, а то и раздражение. Достаточно вспомнить реакцию царя
Николая Первого на комедию Н. Гоголя «Ревизор», заставившего всех своих
министров смотреть пьесу: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне – более всех!».
Реакция советского руководства на юмористические произведения была намного
острее: доставалось всем уже не от автора, а от государства, причем авторам
едва ли не больше всех.
Но бывает и так, что
комедия не воспринимается таковой и широкой публикой, и специалистами. Примером
может служить «Вишневый сад» А. Чехова, когда спектакль отнюдь не
сопровождается гомерическим хохотом. Вряд ли кто-то из зрителей или читателей
смеялся в финале пьесы, где умирает в заколоченном доме забытый всеми старый
верный слуга. Тем не менее, чеховская пьеса действительно есть комедия. Разве
не смешон столь разношерстный набор персонажей в одном месте, который, впрочем,
не был большой редкостью в чеховские времена. Разве не смешно, что персонажи в основном
не понимают друг друга? Это касается не только «классового» непонимания, когда
дельные предложения купца Лопахина объявляются вздорными с точки зрения старой
дворянской психологии. Но вербализовать свой образ вишневого сада как части
внутреннего мира, как части уходящей культуры, они не могут, ибо их жизнь
завязана своими смыслами именно на этот образ. Им не понятно, почему другие
этого не понимают. Не понимают друг друга слуги Яша и Фирс, и не только в силу
возрастных различий, но и разного видения своего места в жизни. Не понимают
друг друга и горничная Дуняша с лакеем Яшей, и студент Трофимов с хозяйской
дочкой Аней, и даже брат и сестра – Гаев и Раневская. Между тем, у всех у них
множество точек соприкосновения, долженствующих обеспечить взаимопонимание. Но
не тут-то было. Поэтому многие реплики чеховских героев в «Вишневом саду» никак
не связаны между собой, словно персонажи не слышат друг друга.
Дуняша. Уж я не знаю, что и думать. Он
меня любит, так любит!
Аня (глядит в свою дверь, нежно). Моя комната, мои окна, как будто я
не уезжала. Я дома! [2];
Лопахин. Время, говорю, идет.
Гаев. А здесь
пачулями пахнет.
Аня. Я спать
пойду. Спокойной ночи, мама [2];
Гаев. Помню, когда мне было шесть
лет, в Троицын день я сидел на этом окне и смотрел, как мой отец шел в
церковь...
Любовь Андреевна. Все вещи забрали? [2].
А понимают ли
персонажи сами себя? «Вечный студент» Петя Трофимов говорит о необходимости
работать, а сам ничего не делает. Даже такой цельный человек, как купец
Лопахин, не может никак сделать предложение Варе, которая ему нравится, и не
может толком объяснить, зачем он купил вишневый сад, да еще так дорого, хотя
его эмоции по этому поводу, как говорится, зашкаливают. Но особое непонимание
связано с количественными характеристиками, имеющими большое значение или,
напротив, не имеющие значения. Так, известно, что Чехов писал персонажей пьесы
«Вишневый сад» под определенных актеров, из чего можно, например, вычислить
возраст Раневской, которую, по чеховскому замыслу, должна была играть Ольга Книппер-Чехова
и которой, следовательно, около тридцати пяти лет [1]. А возраст ее
семнадцатилетней дочери Ани сам Чехов оговаривает и всячески подчеркивает. Не
всегда режиссеры и актеры обращали на это внимание, что нередко порождало
неоднозначные трактовки чеховских образов.
Количество (размер,
возраст), конечно, имеет значение, особенно когда количество выражено законом,
а не есть просто признак. Однако большее значение имеет связь между
количественным признаком (возрастом, размером) и соответствующими мыслями,
чувствами, поведением людей или литературных персонажей, выраженная
соответствующим культурным смыслом, который увязан на множество других смыслов,
в том числе мировоззренческого характера. Не исключено, что отмеченную связь
можно выразить каким-то количественным законом, но такая наука пока не создана.
Смысл связан с количественными характеристиками, но не напрямую. Конечно, есть
разница между Раневской тридцатипятилетней и семидесятилетней, размером усадьбы
в два гектара и в тысячу гектаров. Когда молодую женщину играют дамы
пенсионного возраста, как минимум, меняются трактовки персонажей и появляется
новое прочтение, новое понимание, иной смысл. Впрочем, современники Чехова, как
и читатели, и зрители последующих поколений, не связывали явным образом смыслы
с количественными признаками, они жили в этих смыслах и не соотносили их с
количеством. Временные и пространственные количественные признаки неявно
завязаны на смыслы, поэтому первые лишь подразумеваются, существуя на периферии
сознания, и не воспринимаются и не анализируются. Смыслы больше связываются с
другими качествами – социальной средой, культурными особенностями,
идеологическими оценками и пр. Поэтому в трактовках «Вишневого сада», особенно
в советское время, преобладало негативное отношение к дворянству, как к
отживающему сословию и тормозу прогресса. Естественно, что Раневскую играли
старые, отживающие свой век, актрисы. Хотя не так уж давно именно дворянство
справедливо рассматривалось как становой хребет общества, как генератор чести, достоинства,
управленческих, образовательных и воспитательных кадров. С течением времени
меняется жизнь, меняются культурные смыслы, а периферийные аспекты вообще
забываются, что дает возможность заново открывать, точнее, переоткрывать
классиков. Однако, существуют пределы в понимании количества как
смыслообразующего фактора. Известный московский журналист А. Минкин усмотрел
удивительное, если не сказать смешное, превращение пространственного количества
в мировоззренческое качество. Путем несложных операций он вычислил размер
поместья Раневской, которое составляет, судя по чеховскому тексту, более тысячи
гектаров [1]. Это стало новостью для его театральных коллег, не вникавших в эту
цифирь и полагавших, что оно не более двух гектаров.
Размер
земельного участка порождает, с точки зрения Минкина, соответствующий размах
мысли и чувства: большой участок – великие чувства и мысли, а маленький –
мелкие. «Но тут не просто арифметика. Тут переход количества в качество. Это
такой простор, что не видишь края. Точнее: все, что видишь кругом, – твое. Все
– до горизонта. Если у тебя тысяча гектаров – видишь Россию. Если у тебя
несколько соток – видишь забор» [1]. Чехов пишет о высоких чувствах, Минкин
подхватывает: «Но это – если вид открывается на километры. Если идешь меж
высокими заборами (поверху колючая проволока), то чувства низкие: досада, гнев.
Заборы выше, чувства ниже…Кто-то хапнул землю, а у нас пропала Родина… Пропал
тот вид, который формирует личность больше, чем знамя и гимн» [1]. Увидеть
«закономерную связь» между Родиной и крупным землевладением может только тот,
для которого действительно «размер имеет значение»!
Но не следует
устанавливать прямую закономерную зависимость между количественными
пространственно-временными признаками и мировоззренческими ценностями. Разве
можно утверждать, что огромное поместье рождает великие мысли, а маленький
участок – мелкие? Зависть вызовет, скорее, большое поместье, хоть и не
огражденное забором, чем маленький участок с трехметровым ограждением. У
безземельных и малоземельных крестьян огромные помещичьи поместья рождали
«невеликие» мысли и чувства о разделе и переделе земли. Связь между
количественными признаками и великими (мелкими) чувствами и мыслями не является
закономерной, а тем более количественной.
Другое дело – не
количественные признаки, которые в чеховской пьесе известны изначально, а
количественные отношения как форма закономерности, которые желательно открывать
в ходе исследования. Минкин открыл, вернее, переоткрыл не количественные
отношения, а признаки (возраст, размер поместья), которые были хорошо известны
(и забыты, поскольку поменялись смыслы, ценности, отношение к дворянству и
др.). Они не так важны, как отношения между ними и поступками персонажей, а
соответственно и трактовкой образов. Например, важен не возраст сам по себе, а
закономерная связь между возрастом Раневской или Ани и их поведением, чувствами
и мыслями, на что постоянно обращал внимание А.П. Чехов. И именно эту
закономерную связь должен правильно истолковать режиссер или актер. Но она
здесь не выражается количественно. Нельзя сказать, на сколько процентов должно
быть больше сексуальности у тридцатипятилетней Раневской по сравнению с
пятидесятилетней или сколько единиц романтичности и непосредственности будет у
молодой актрисы по сравнению со зрелой, играющих семнадцатилетнюю Аню.
Вот почему важно
различать две группы теорий в гуманитарном знании: ориентированные на законы
(количественные) и ориентированные на интерпретацию (качественные). В одних
случаях, как в трактовке литературных произведений, возможны, в основном,
качественные теории. А в изучении структуры литературных произведений, их
жанров и т.п., возможны другие теории, аналогичные естественнонаучным
(количественные).
Минкина
поразило и другое число: 90 тысяч рублей, которые, по-видимому, достанутся
семье Раневской после торгов, на которые выставлен вишневый сад и все поместье.
О своем переоткрытии нежной души Лопахина, размер нежности которой достигает
такой внушительной цифры как три миллиона долларов по нынешнему курсу, Минкин
пишет: «Он купил имение на аукционе и «сверх долга надавал девяносто тысяч».
Долг заберет себе банк, где имение было заложено. Все, что сверх долга, –
получат владельцы. Он подарил им девяносто тысяч. (За полторы тысячи можно
купить 40 гектаров с домом и прудом.). Они, подавленные горем, не услышали… Но
если бы зрителю стало ясно, что им, нищим («людям есть нечего»), свалилось богатство
(больше трех миллионов долларов по-нынешнему) – тогда понятно, чему они должны
радоваться. Но они молчат» [1].
Однако, в
этом один из смыслов чеховской пьесы, которую автор не случайно назвал
комедией. Ведь главной ценностью их жизни был именно сад, но сад прежний,
цветущий, с которым столько связано в их прежней жизни. Они в нынешнем саду
видят образ прежнего. А этот, уже запустелый, переставший давать прежний
урожай, стал таким же бессмысленным как старый восьмидесятисемилетний лакей
Фирс – смысловой двойник вишневого сада. «Надоел ты, дед. (Зевает.)
Хоть бы ты поскорее подох» [2] – грубо выразил общее ожидание молодой лакей
Яша. Подсознательно все ждут, когда же «подохнет» вишневый сад, чтобы начать
новую жизнь. Не случайно, в финале на сцене умирает Фирс, а за сценой умирает
под топором вишневый сад. Все к новой жизни внутренне готовы давно, раз ее в
прежнем виде нельзя продлить. Но даже мысленно, строя планы на будущее, никто
не собирается жить на вырученные на торгах деньги. Они не хищники, чтобы
питаться падалью: Гаев идет служить в банк, Варя поступает в экономки, Аня
будет учиться, а затем работать и возьмет к себе мать, когда та «проживет» в
Париже бабушкины деньги. Для них эти 90 тысяч так же лишены ценности, как и
разбитое на дачные участки имение. И только Минкин вслед за Лопахиным видит
смысл спасения в этих 90 тысячах «(больше трех миллионов долларов
по-нынешнему)»… По-видимому, не всегда размер имеет значение! Такие «Раневские»
или «Гаевы» в более ранние времена также делали непонятные современным
Лопахиным вещи: топили в болоте или закапывали в землю бочки с золотом, вместо
того, чтобы передать наследникам. Но в рамках той системы ценностей это было
логично: все вещи, в том числе и золото – своеобразное продолжение качеств их
обладателя, их смелости, удачливости, преступности, мироощущения и пр.,
передавать которые другим людям совершенно бессмысленно. Аналогично в
допротестантскую эпоху ростовщики завещали церкви свои богатства, вместо того,
чтобы растратить или передать наследникам, надеясь на загробное прощение своего
страшного «профессионального» греха. А иначе что: этот грех вместе с богатством
передать любимому сыну, заранее обрекая его на адские мучения в ином мире?
Мировоззренческие ценности не имеют количества. Тут другие критерии.
Возможно, критик как
интерпретатор вправе иметь свою точку зрения на количество, тем более что
данный жанр не входит в научное литературоведение. Однако исследователь-ученый
должен адекватно использовать и сами количественные методы, и представления о
количестве и количественных отношениях.
1.
Минкин
А. О тайнах "Вишневого сада", 5-12 декабря 2005 года // http://viperson.ru/wind.php?ID=395866