*99881*

Филологические науки/9.Этно-социо-и психолингвистика

Доктор филол.наук, профессор Шаймердинова Н.Г.

Евразийский национальный университет им. Л.Н.Гумилева

г.Астана/ Казахстан

Этнокультура древних тюрков в письменных памятниках средневековья

Исследование этнической культуры народов в развитии мировых цивилизации является одной из актуальных тем гуманитарных наук, ибо в этнических константах проявляется дух и самобытность любого народа, его мироощущение и миропонимание, его образ жизни, отличающаяся от других этносов его духовная и материальная культура. Ярким примером сказанного являются древнетюркские Орхонские памятники, широко известные и достаточно исследованные в современной тюркологии. Речь, прежде всего, идет о так называемых больших памятниках таких, как Кюль-тегин, Бильге-каган, Тоньюкук, Кули-чор, в текстах которых наряду с описанием походов и сражений раскрываются ритуалы, традиции, обряды и обычаи древних тюрков, содержащие бесценную информацию (знания) о самобытном древнетюркском мире. Анализ текстов позволил выявить следующие этнокультурные константы древних тюрков:

· возведение балбалов и головного балбала (А);

· проведение обряда инициации (Б);

· описание погребальных обрядов каганов и тегинов (В).

А. Археологические раскопки показывают, что во всех поминальных комплексах позднего тюркского каганата (VIII век н.э.), наряду со стелами, каменными скульптурами людей и животных, храмами и другими предметами материальной культуры, были обнаружены каменные столбы, или балбалы. П.М. Мелиоранский, один из первых исследователей древнетюркских Орхонских памятников, писал: «Из китайских источников мы знаем, что у турков было в те времена обыкновение расставлять при надгробном памятнике знатного лица вереницу каменных фигур или камней в память убитых покойным врагов. Исследование орхонских памятников показало, что камни эти назывались тогда балбалами; при памятнике Кюль-тегина их особенно много, так как этот знаменитый витязь перебил на своём веку не одну сотню врагов» [1, 4].

Относительно назначения балбалов в тюркологической науке нет однозначного мнения (П.М. Мелиоранский, Н.И. Веселовский, В.В. Бартольд, В.Л. Котвич, Л.Р. Кызласов и др.). По одной из версий, балбалы интерпретировались как скульптуры или изваяния людей. «Начало этой ошибке, - пишет Л.Р. Кызласов,- было положено Н.И. Веселовским, которого неосмотрительно поддержал В.В.Бартольд». И далее учёный пишет: «Мне уже пришлось специально рассматривать назначение каменных изваяний людей. Ни на одном человеческом изваянии нет древнетюркских надписей с указанием, что это балбал. Зато такие надписи обнаружены на простых камнях у древнетюркских памятников Бильге-кагана и Алп Элетмиша (Онгинском). Они гласят: «Это - каменный балбал шада Толесов» и «Балбал Сабра таркана». Балбалы не имеют ничего общего с каменными фигурами, изваяниями или статуями людей; балбал – это не изображение и тем более не статуя, изображающая главного врага, а лишь – камень, символизирующий убитого врага и не имеющий особой формы, достигавшейся специальной обработки» [2, 207].

Мы разделяем точку зрения Л. Р. Кызласова и считаем, что балбалы, называемые в тюркологии то каменными бабами, то статуями, то изваяниями, то «знаками позора врагов» служили знаками-символами, знаками победы над противником: Когда мой старший сын умер от болезни (от раны?), поставил ему балбалом Кун-сенгуна [3, 36].

На наш взгляд, балбалы являются отражением древнетюркской картины мира, древнетюркской действительности. Как правило, они были частью ритуального захоронения тюркской знати – каганов, тегинов. На балбалах нет никакой надписи, и устанавливались они после смерти каганов с внешней стороны поминальных комплексов и обязательно в направлении на восток. Цепочка балбалов во главе с головным балбалом растягивалась на несколько километров, о чем свидетельствуют описания комплексов многих памятников:

· Онгинского: «С внешней стороны от рва находится одинокий балбал, не содержащий знаков. От него на восток почти на 1 км. Растянулась цепь из 170 балбалов» [4, 96].

· Кюль-тегина: «Далее на восток, на 2,3 км. Протянулся ряд из 173 каменных балбалов» [4, 122].

· Кошо-Цайдама III: «Рядом с ограждением находятся скульптура животного, три каменные фигуры людей и один головной балбал, от которого на восток протянулась цепь балбалов » [4, 206].

· Бильге-кагана: «… у самого входа установлен головной балбал с надписью «Толес шадын таш балбалы». Начиная с этого камня, с внешней стороны мемориала на 3 километра к восходу растянулся ряд из 230 балбалов» [4, 220].

· Тонь-юкука: «Прямо за внешними воротами вала, к востоку, на расстоянии 3,5 км. Тянется цепь балбалов…, установлено 286 камней» [4, 276].

· Кули-чора: «За пределами комплекса, поодаль от рва, цепочкой к востоку установлены 165 балбалов. Их ряд растянулся на 1000 м.» [4, 336].

Текстологический анализ памятников показал, что в балбалах запечатлены ряд социально-этических смыслов древнетюркского мира. Главным из них - возвеличивание и персонификация отдельной личности, поскольку балбалы возводились не рядовым воинам и военачальникам, а лицам, наделенным властью - каганам, шадам и тегинам. Так, в текстах Кюль-тегин и Бильге-каган описывается, что балбалы были поставлены Кутлук-кагану, основателю второго тюркского каганата: В честь моего отца-кагана во главе (вереницы могильных камней) поставили «балбалом» (изображение) Баз-кагана [3, 38]; его брату Капаган-кагану: В честь моего дяди-кагана я поставил во главе (вереницы могильных камней) «балбалом» киргизского кагана [3, 39]. Цепочка балбалов во главе с головным балбалом была поставлена и Кюль-тегину.

Мы считаем, что в аспекте персонификации личности раскрывается понятие «головной балбал», смысл которого до сих пор в тюркологической текстологии не получил объяснения. Выдающимся каганам позднего тюркского каганата Кутлуку-кагану и Капаган-кагану, при правлении которых тюркское кочевое государство было сильным, могущественным (о чем свидетельствуют исторические источники и китайские династийные хроники), в качестве головных балбалов были поставлены символы не рядовых воинов, а Баз-кагана и киргизского кагана. Поэтому «головной балбал» означает социальное соответствие статусу кагана или тегина.

Другим важным моментом, раскрывающим особенность этнокультуры древних тюрков, является то, что балбалы символизировали не близких и дорогих людей умершего человека, а образы врагов, иллюстрировали их «вечный позор». В этом «обыкновении» древних тюрков, на наш взгляд, заключается предупреждение врагам (вот, что с вами может приключиться, если будете воевать с тюрками), возвеличивание силы и мужества своего героя (кагана, тегина). Более того в этом отражается самобытность древнетюркской культуры, ибо в истории развития древних цивилизаций, да и нашей современной действительности вряд ли найдутся случаи увековечивания в памятниках образов врагов [5, 113].

Наконец, для понимания древнетюркского мира важным является постановка балбалов с восточной стороны поминальных комплексов. Восточная сторона в сознании древних тюрков ассоциируется с восходом солнца, дневного света, тепла, в то время как запад и западная сторона символизируют закат солнца, тьму, холод. Таким образом, как во многих древних культурах, в этнокультуре древних тюрков восток наделен аксиологически ценностными смыслами и означает возрождение, удачный поход, победу над врагами.

Б. Ценностные смыслы содержат ритуалы, интерпретирующие социальный статус мужчины в древнетюркском обществе. По мнению Л.Н. Гумилёва, С.Г. Кляшторного, Ю.А. Зуева и других историков, в древнетюркском обществе существовала стереотипная социальная иерархия: каган, катун (жена кагана, заметим, что статус жены-правительницы был очень высок), шады, апа-тарханы, тегины, беки, военачальники, аристократы по крови, рядовые воины, на самой нижней ступени социальной иерархии воины-пленники. В тексте памятника Бильге-каган достаточно широко освещается верховная знать, в руках которой была сосредоточена власть и которая была опорой для верховного правителя кагана: Когда отец мой, Бильге-каган был на престоле, тепершние тюркские беки: на западе тардуш-беки, шады, апыты, беки во главе с Кули-чором; на востоке беки во главе толес-беки, апа-тарханы, все шады, апыты, военачальники, Таман-тархан, Туй-укук-бойла тархан, внутренние военачальники во главе с Себик-Куль-еркином – все нынешние беки были равные опорой моего отца-кагана [3, 262]. Однако в социально иерархической системе древнетюркского общества особый статусом наделяется почётное звание муж-воин ер (фонетический вариант эр). В условиях постоянных походов и сражений с «чужими» и «своими» в качестве общественного идеала выступает муж-воин, ер, защитник семьи, лагеря, каганата. Поэтому у древних тюрков был распространён обряд инициации: мальчик или юноша, чтобы получить «мужское имя» должен был совершить охотничий или воинский подвиг. Например, в тексте памятника Кули-чора описывается, что предводитель правого крыла древнетюркского государства Кули-чор очень рано совершает этот обряд инициации: «в семь лет убивает горную козу, а в десять лет – дикого кабана» (Küüli-čor jeti jašyŋa jirgen ölürti. Тоquz jašyŋa azyɣlyɣ toŋuz ölürti.) [4, c. 344). Кюль-тегин в десять лет «получил геройское имя (стал зваться мужем, т.е. богатырём).

Таким образом, обряд инициации означает особый статус вооруженного воина-защитника, победителя, являющегося символом всей номадической культуры кочевой цивилизации.

В. Cреди ритуалов и обычаев, нашедших отражение в текстах, особое описание получили погребальные ритуалы, элементы которых сохранились в традиции многих современных тюркских народов, в частности, в культуре казахского народа.

Повествование о подвигах Кюль-тегина, Кули-чора, правлении Бильге-кагана заканчивается описанием их смерти и ритуалами, связанными с их захоронениями. Известно, что у Кюль-тегина и Бильге-кагана указаны точные даты смерти и захоронения. «Мой отец хан умер в год Собаки (734), в десять месяцев, двадцать шестого числа. В год Свиньи в (735), пятый месяц, в двадцать седьмой день устроил похороны», - пишет сын Бильге-кагана Йолуг-тегин [3, 43].

В мировоззрении средневекового человека микрокосмос (мир человека) и макрокосмос (Вселенная) воспринимались в едином пространственно-временном континууме. Потому смерть – это бессмертие или продолжение жизни в космосе и человек, по представлению древних тюрков, человек из мира людей переходил («улетал») в мир космоса[6, 88]: Кюль-тегин улетел (т.е. умер) в год овцы, семнадцатый день» [3, 43].

Несмотря на такое отношение к смерти, она описывается в текстах как большая утрата и потеря. Для этого в тексте Кюль-тегина используются выражения и слова коннотативной экспрессии – из глаз моих лились слёзы, сильные вопли исходили из глубины сердца, плачущие, стонущие. В тексте Бильге-кагана в описании погребального ритуала отмечается: «Столь много народа порезало себе волосы, уши, щёки» (Üküs bodun qulqaqyn, sašyn byšty) [7, 262].

Высказывание содержит целую когнитивную картину - люди от горя находятся в состоянии аффекта, и потому плач, стенания, порезанные волосы, уши и щёки, Вместе с тем, эти действия, возможно, обусловлены обычаем – так надо провожать в последний путь.

Ритуалы захоронения древних тюрков в текстах обычно даются в рамках стереотипных фреймовых моделей:

· оповещение о смерти,

· приезд соплеменников и даже врагов для выражения соболезнования,

· описание процесса скорби и печали,

· приношение даров,

· раздача имущества,

· проведение поминальных асов,

· возведение поминальных комплексов.

Каждая из этих ситуаций описана в текстах, и каждая из них занимает важное место в общей целостной картине фрейма. Более конкретно осветим некоторые из этих ситуаций. Актуальный и для современного общества высокий социальный статус участников захоронения является важным и для древнетюркского общества. Поэтому в тексте Кюль-тегин внимание акцентируется на этнонимы и социальный статус персонажей: «В качестве плачущих и стонущих пришли кытай и татабыйцы во главе с Удар-Сенгуном; от кагана табгачей пришли Исьи и Ликенг… от тибетского кагана пришёл бёлён; сзади (т.е. с запада) от народов, живущих в странах солнечного заката согд, берчекер (персы) и бухарские народы – пришли Нек-Сенгун и Огул-Тархан. От народа «десяти стрел» и от сына моего, кагана тюргешского, пришли Макрач, хранитель печати, и хранитель печати Огуз-Бильге; от киргизского хана пришёл Чур-Тардуш_Ынанчу» [3, 43].

Очень важно, что среди выражающих соболезнование есть не только каганы и их представители, но и образованные люди, о чем свидетельствуют повторяемые выражения «Макрач, хранитель печати», «хранитель печати Огуз-Бильге». «Хранитель печати» употребляется не в прямом смысле этого выражения, будучи «визитной карточкой» древнетюркского мира, означает образованного человека, возможно, владеющего «тайнописью» рунического письма, и обладающего большим авторитетом среди своих соплеменников.

Кроме того, в ритуальных захоронениях обязательным было приношение даров, видимо, в знак поддержки и материальной помощи семье умершего. Эти дары содержат информацию о социально-экономических отношениях в древнетюркском государстве: «…бесчисленное количество золота и серебра» (текст Кюль-тегина), в тексте Бильге-кагана пишется: «…безмерное количество золота и серебра они принесли. Они доставили без числа своих хороших верховых лошадей, чёрных соболей, голубых белок и пожертвовали покойнику» [3,44].

Следовательно, социально-экономические отношения общества не были регламентированы, по крайней мере, достаточно широко, денежными знаками; напротив, использовался натуральный обмен товарами, а также древняя цивилизация хорошо знала цену драгоценных металлов – золота и серебра. В тексте Бильге-кагана относительно даров имеется ещё одна этнокультурная деталь: «Погребальные курительные свечи они принесли и установили их. Они принесли сандаловое дерево» [7, c. 23]. Мы можем только строить догадки по поводу курительных свечей и выдвигать гипотезы относительно символа сандалового дерева.

В свою очередь всё материальное состояние умершего раздавалось народу. По этому обычаю четыре тысячи лошадей, золото и серебро Кюль-тегина были розданы народу. Материальное же благосостояние семьи и близких умершего зависело от покровительства верховного божества Тенгри. Наконец, в честь умершего человека устраивались поминальные асы.

Как видно из содержания текстов, завершается погребальный ритуал возведением поминального (по другой терминологии) ритуального комплекса для увековечивания славных дел и подвигов каганов и тегинов: Надгробное здание, резные (фигуры?) и камень с надписью в честь его – мы всё (это) освятили в год Обезьяны, в седьмой месяц, в двадцать седьмой день [3, 44]. В текстах наблюдается обязательное упоминание тех, кто возводил эти комплексы - у разных переводчиков они именуются как чиновники (П.М.Мелиоранский), мастера, резчики по камню, каменотёсы.

Комплексы, по мнению археологов и историков, включают целый ряд материальных артефактов. Сооружался храм, внутри него высекалась каменная скульптура кагана и его жены. На внутренних стенах храмов выбивались сюжеты из военных подвигов или растительный орнамент, за храмом обычно рядами располагались скульптурные изваяния людей и животных. Главным атрибутом священных комплексов была четырехгранная стела (с надписями на древних языках), установленная на спине каменной черепахи, символизирующей вечность и мудрость. За воротами утрамбованной платформы на многие километры тянулись вереницы балбалов с головным балбалом во главе [4, 116; 214; 274].

Современные тюркские народы, в том числе и казахский народ, наследовали многие традиции и обычаи древних тюрков: церемонию «көрiсу» - встречи, приветствия, благопожелания на Наурыз (в день весеннего равноденствия); эндемический обычай гостеприимства, когда в знак особого почитания уважаемого гостя преподносится баранья голова, раздаётся муше; принципы облавной охоты, широко использованные в казахской степи; символизацию образа вороны, что нашло отражение в языке в виде метафор, сравнений, отдельных выражении – қарға бойлы Қазтуган, қарға тамырлы қазақ, қарға адым, қарғам, қарғашым. Қарға тамырлы қазақ – обозначение глубинных родственных связей, генетического единства казахов; қарға адым - близкое расстояние (ср. с русским выражением воробьиный скок), символично, что расстояние не измерялось шагом какого-либо другого животного или птицы; қарғам, қарғашым – выражение любви, нежности, эмоционально-эстетического отношения к детям и близким людям в неформальном общении [4, 11]. Концептуальный смысл слова ер до сих пор сохранилось в понимании казахского народа и нашло отражение в современном казахском языке в виде множества пословиц, поговорок, выражении. Основные моменты погребального ритуала древних тюрков такие, как оплакивание (жоктау), оказание материальной помощи семье умершего, раздача личных вещей, проведение поминальных асов, возведение мазаров (пусть не столь величественных, как у древних тюрков) являются реалиями культуры казахского народа.

Несмотря на героико-эпический характер древнетюркских текстов, значимыми для понимания древнетюркского мира являются описанные нами традиции, ритуалы и обычаи как формы превращенного сознания, как важные источники хранения и передачи знаний о древнетюркском мире. Традиции, ритуалы и обычаи древних тюрков представляют не только и не столько этнические культурные константы, сколько дают возможность раскрыть ментальный мир древних тюрков, их миропонимание и мировосприятие, показывают уровень их когнитивных способностей и единство с окружающей природой.

Литература

1. Мелиоранский П.М. Памятник в честь Кюль-тегина. – СПб.:ЗВОРАО, 1899.

2. Кызласов Л.Р. О значении термина балбал древнетюркских надписей // Тюркологический сборник к 60-ю А.Н.Кононова. – М.: Наука, 1966. – С.206-208.

3. Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности. - М-Л.: Изд-во АН СССР, 1951.

4. Жолдасбеков М. Сарткожаулы К. Атлас Орхонских памятников (перевод Н. Шаймердиновой и др.). - Астана: Кюль-тегин, 2006.

5. Шаймердинова Н.Г. Репрезентация в языке древнетюркской картины мира. Астана: Арман-ПВ, 2009.

6. Шаймердинова Н.Г. Когнитивная семантика древнетюркских Орхонских текстов. – Астана, ЕНУ, 2007.

7. Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. – М-Л.: Изд-во АН СССР, 1959.