Филологические науки /№8/

Варченко Н.А.

Николаевский государственный

университет имени В.А.Сухомлинского

РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК

В ТВОРЧЕСТВЕ А.П.ЧЕХОВА

Русскому в высшей степени

свойственен возвышенный образ

мыслей, но почему же в жизни

хватает он так невысоко?

/ А.Чехов «Записные книжки» /

«Россия страна казенная», «русский человек бедный и униженный», «русская жизнь бьет русского человека так, что мокрого места не остается» - эти и подобные формулы, обобщающие наблюдения и раздумья Чехова над русской действительностью и человеком в ней, нередко встречаются в его записных книжках, письмах, в его произведениях.

В отличие от своих предшественников и современников - Гоголя, Тургенева, Достоевского, Лескова - проблема России и русского национального характера никогда не ставилась у Чехова как специальная, автором акцентированная, содержательно локализованная в творчестве.

Вместе с тем, его рассказы, повести и драмы в совокупности создают достоверный портрет России и образ русского человека во всем богатстве сословно-профессиональных и социально-культурных проявлений.

При этом русский человек у Чехова – это средний человек, обыватель в статистическом и оценочном смысле. Такого рода усредненный герой уравнивается и единством авторского подхода к нему, единым принципом авторской оценки. И мужик, и дворянин, и местный обыватель, - человек любого звания и профессии, - увиден и представлен автором читателю под одним углом зрения, в одном и том же ракурсе.

На вопрос, что в художественной философии Чехова определяет исходные принципы изображения русского человека, каков он, мы ответим, если вспомним, что у Чехова было естественнонаучное образование. Это, по мысли исследователей, опирающейся на собственное свидетельство писателя, имело огромное влияние на его мировоззрение.

«Для него истины естествознания светились поэтическим светом, и именно они, а не социально-политические доктрины были источником коренных его представлений о жизни, сущей и должной, и о человеке, о homo sapiens, с его бесконечно разнообразными возможностями ума, вдохновения и красоты, физической и нравственной» / Г А. Бялый /.

.Отсюда, в чеховском идеале человека, человеческих отношений и образа жизни, в чеховском понимании нормы, соединение и равноценность идеального и физического, например, красоты одежды и мыслей, красоты деревьев и красоты человеческой жизни около них, единство высокой духовности и здоровья.

По причинам культурно-историческим /происхождение, образование, особенности эпохи/ Чехов был тем писателем, которому удалось открыть в русской жизни «новое зло».

Можно сказать, что главной ценностной категорией у Чехова является культура, понимаемая в единстве этического и материального.

С молодых лет и навсегда утверждается в Чехове сознание первостепенной важности культуры как социоустроительной силы в повседневном проявлении в жизни людей. Без преувеличения можно констатировать, что культура становится главной категорией его мировоззрения и открытой темой творчества.

Принципиальное значение культуры в жизни человека для Чехова в том, что она, проявляясь в «совести, любви, чести, нравственности», обуздывает в человеке природу, «сдерживает в толпе зверя», является тем общественным инструментом, с помощью которого, наряду с воспитанием, «возможно сделать неравенство /умов, энергий, вкусов/», являющееся «непреложным законом природы», «незаметным».

Чехова заботит и культура труда /какой бы то ни было профессиональной деятельности – медицина или земледелие/, и культура человеческих взаимоотношений, и общественная ответственность культурного, «университетского человека».

Особенно настойчиво звучит в его переписке и произведениях зрелых лет тема бытовой культуры. Для него, «мужика» по происхождению, особенно чувствительной была «страшная воспитательная роль обстановки и мелочей в жизни человека». Он обращает внимание на то, что для человека унизительно «заснуть в одежде», «видеть щели с клопами», «дышать дрянным воздухом», «шагать по оплеванному полу».

Чеховская концепция культуры основывается на единстве культуры нравственной и материальной, культуры и цивилизации.

Итальянский славист В.Страда называет Чехова «носителем самого универсального идеала русской литературы – идеала цивилизации».

Несовершенство русской жизни и русского человека навсегда связалось у Чехова с цивилизационной отсталостью. «Мать всех российских зол, - был убежден Чехов, - грубое невежество. Откладывать просвещение темной массы в далекий ящик – это такая низость», - писал он в 1895 году.

Чехов был сторонником просвещения в кантовском смысле. «Просвещение – это выход человека из состояния своего несовершеннолетия, - писал Кант, - несовершеннолетие есть неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого. «Имей мужество пользоваться своим умом!» - таков девиз Просвещения.

Таким образом, зло Чехов усматривал не в нарушении установлений и заповедей, а в том, что человек сегодня еще беден пытливым сознанием, опытом духовной самостоятельности. Жизнь вырисовывалась перед ним не как драма моральных и аморальных проявлений, а как неумение понять себя и окружающее. Чеховская критика недовольной жизнью интеллигенции, темного народа не была морализирующей. Чехов не судит, не обличает, а сетует.

«Русские потемки», «общерусская жизнь с ее произволом и бесправием», «дряблость и безволие русского человека» представлены Чеховым в разнообразии контрастных проявлений.

Так, деревенская первобытность, нелепость в повестях «Мужики», «Новая дача», «В овраге» трактуется писателем как частный случай нелепого, одно из проявлений общей запутанности русской жизни.

Чехов не увидел в жизни крестьянина ничего исключительного. Общая нескладица жизни, всероссийское ее неустройство в деревне, по Чехову, принимает более открытые и поражающие формы, отношения в деревне обнажают суть этой нелепости наглядно и откровенно.

Народ у Чехова несчастен и виновен одновременно.

В трактовке русского интеллигента, «русского университетского человека», как называл его Чехов, такая же двусторонность. Мы встречаемся с ним в «Палате № 6», в «Моей жизни», в «Рассказе неизвестного человека», «Ионыче», драме «Иванов» и многих других.

Этот чеховский герой «был человеком, сочетавшим, по словам Набокова, глубочайшую порядочность с почти смехотворным неумением осуществить свои идеалы и принципы, человеком, преданным нравственной красоте, благу всего человечества, но в частной жизни неспособным ни на что дельное, погрузившим свою захолустную жизнь в туман утопических грез; точно знающим, что хорошо, ради чего стоит жить, но при этом все глубже тонущим в грязи надоевшего существования, несчастным в любви, безнадежным неудачником в любой области, добрым человеком, неспособным творить добро. Таков человек, проходящий в обличии врача, студента, сельского учителя и людей других профессий через все рассказы Чехова».

Как и мужик, российский интеллигент дается у Чехова в двойном освещении: вины, ответственности и беды, объективной зависимости от неблагоприятных социально-исторических и социобиологических факторов.

Уехать, бежать отсюда куда-то в другое место, в другой мир – важная для Чехова черта героя. Жажда побега от давящего настоящего – наиболее устойчивый характерный мотив психологии большинства персонажей, будь то дети или взрослые, мужчины или женщины, люди или животные. В нем передана некая существенная черта мироощущения русского человека. Все герои хотят убежать, но никто не может. Одних возвращают, другие так и не в силах сделать первого шага. Третьи будто бы убежали, но догадываются, что их побег фиктивен.

Писатель предвидел, что россиянину убежать некуда. Как бы далеко не убежал, он остается тем, кем был. Двойной побег - от себя и от жизни - оказывается вдвойне бессмысленным: от себя не убежишь, а от жизни тем более.

Ситуация безысходна. Чехов - первый русский писатель, который изобразил персонажей, живущих в условиях тотальной безысходности.

Мысль, что счастья нет, очень русская, чуть ли не национальная классика: «На свете счастья нет…» /Пушкин/.

Чехов, завершая классическую традицию, это подтверждает.

Чехов подводит нас к выводу: счастья нет, но и не будет, и не на что надеяться. Надо научиться жить в несчастливом мире.

Возможно, обреченностью следует объяснить одно из распространенных «национальных» переживаний чеховских персонажей - тоску. Это чувство свойственно всем героям – старым и молодым, взрослым и детям, мужикам, господам, мещанам, дворянам, актерам, кухаркам, студентам, художникам. Переживать это настроение так же естественно, как спать, есть, разговаривать. С ним ничего нельзя поделать, к нему привыкают.

У русского интеллигента, такого, как Иванов, «нынешнее время всегда хуже прежнего, потому что русская возбудимость быстро сменяется усталостью». «Человек сгоряча, едва спрыгнув со школьной скамьи, взваливает ношу не по силам», потом наступает «разочарование, апатия, нервная рыхлость». Этот почти медицинский диагноз обосновывается автором социокультурными факторами: «суровый климат, серый, суровый народ со своей тяжелой, холодной историей, татарщина, чиновничество, бедность, невежество, сырость столиц, славянская апатия»... «Русская жизнь бьет русского человека так, что мокрого места не остается /…/». По мнению Чехова, - «В Западной Европе люди погибают оттого, что жить тесно и душно, у нас же оттого, что жить просторно… Простора так много, что маленькому человечку нет сил ориентироваться...»

Таким образом, национальный русский характер выступает у Чехова заложником «русской жизни»: ее трудной истории, сурового климата, что способствует, в числе прочего, - отмечает он в записной книжке, - «к лежанию на печке, к небрежности в туалете».

«В России культурная жизнь еще не начиналась», - говорит один из чеховских героев. Думается, это и авторское убеждение, определяющее в главном идейно-тематическую концепцию трактовки русской жизни и русского человека в творчестве Чехова.