Филатова В. А.

аспирантка ГГПИИЯ

«Поле славы» Надежды Дуровой

В. Шкловский писал: «Журнал «Современник» был задуман Пушкиным как место, где будет осуществлена новая современная литература. В нём он печатал Гоголя и рядом с ним Надежду Дурову с её новым, реалистическим восприятием войны. Не романтичность положения женщины-воина, не травести, не переодевание пленили Пушкина в повести о длинноносой и некрасивой дочери городничего. Дурова как женщина могла рассказывать о том, что она боялась, она могла удивляться и скорбеть на полях боёв, где на земле лежали раздетые мародёрами воины. Дурова как бы опровергала старое представление о «поле славе» [3, 233].

В воспоминаниях Н. Дуровой есть типичные выражения, характерные для военных мемуаров этого периода: «Что может усладить ужас подобного положения простому солдату? рекруту? Совсем другое дело образованному человеку: высокое чувство чести, героизм, приверженность к государю, священный долг к отечеству заставляют его бесстрашно встречать смерть, мужественно переносить страдания и покойно расставаться с жизнию» [1, 367]. И вместе с тем, «в тексте присутствует ощущение ужаса насилия и смерти» [2, 215]. Например, Дурова описывает «ужасное зрелище», свидетелем которого она стала в первые годы своей военной службы (1807 г.): «… два егеря, хотевшие, видно, спрятаться от выстрелов или просто на свободе выпить своё вино, лежали оба мёртвые: смерть нашла их в этом убежище; они оба убиты были одним ядром, которое, сорвав сидящему выше всю грудь, пробило товарищу его, сидевшему несколько ниже, бок, вырвало внутренности и вместе с ними лежало; подле него тут же лежала и манерка их с водкою. Содрогаясь, ушла я от страшного вида этих двух тел!» [1, 365]. Содрогаться, согласно толковому словарю Даля, означает, не только вздрагивать, но и приходить в трепет или ужас, вздрагивать от страха. Дурова, которая всю жизнь помнила слова генерала Ермолова, о том что «трус солдат не должен жить» [1, 467], правдиво и искренне описывает свои чувства, при виде двух мёртвых тел.

Подобное описание войны связано с тем, как отмечает Ирина Савкина, что Дурова «удивительным образом разделяет концепты «война» и «насилие» [2, 217]. Действительно, кавалерист-девица неоднократно пишет о красоте боя и бесстрашии воинов. Например, в дневник о своём первом сражении 22 мая 1807 года она записывает следующее: «… новость зрелища поглотила всё моё внимание; грозный и величественный гул пушечных выстрелов, рёв или какое-то рокотанье летящего ядра, скачущая конница, блестящие штыки пехоты, барабанный бой и твёрдый шаг, и покойный вид, с каким пехотные полки наши шли на неприятеля, всё это наполняло душу мою такими ощущениями, которых я никакими словами не могу выразить» [1, 362-363]. Описание можно сравнить со словами французского поэта начала ХХ века Гийома Аполлинера из стихотворения «Чудо войны»: «Я как будто попал на великое пиршество в ослепительном блеске огней» (перевод И. Кузнецовой).

Описывая красоту боя, Дурова никогда не изображает подробно сам процесс уничтожения (убийства) врага. «Немногочисленные упоминания о жертвах всегда соединяются с чувством ужаса и сострадания» [2, 217]. В том же 1807 году: «…Я очень много видела убитых и тяжело раненных! Жаль смотреть на этих последних, как они стонут и ползают по так называемому полю чести» [1, 367]. Или: «…я увидела страшное и вместе плачевное зрелище: несчетное множество мертвых тел покрывало поле; их можно было видеть: они были или совсем раздеты, или в одних рубахах, и лежали как белые тени на чёрной земле!» [1, 370].

Рассказывая о своих солдатских успехах, Дурова излагает только те эпизоды, где она спасает раненых, а не о пролитии крови. Например, уже первое сражение заканчивается для Дуровой расставанием с конём, которого она отдала спасённому ею раненому бойцу. Увидев, «несколько человек неприятельских драгун», окруживших русского офицера, сбив его с лошади выстрелом из пистолета и собирающихся «рубить его лежащего», Н. Дурова не раздумывая «понеслась к ним держа пику наперевес» [1, 363].

Ещё одно сражение в том же 1807 году связано со спасением улана из её полка, который «весь покрытый кровью, с перевязанным лицом» ездил по полю «то в ту, то в другую сторону» [1, 375]. Отметим, что встреча с уланом произошла в то время, когда «кругом стрельба, пальба, ядра скачут во всех направлениях, гранаты лопаются и в воздухе и на земле, конница, как волнующее море, то несётся вперед, то отступает назад…» [1, 375]. При этом, «множество негодяев солдат, убежавших с поля сражения, не быв раненными, рассеивают ужас между удаляющимися толпами» [1, 376]. Бросить улана и не оказать ему помощь в такой ситуации казалось для Дуровой «последнею степенью подлости и бесчеловечия» [1, 376].

Единственный эпизод Записок, в котором Дурова, «связывает своего персонажа с насилием и убийством, – это сцена убийства гуся» [1, 219]. Это нельзя назвать боевым крещением героини, т.к. оно происходит на пятом году её службы и при отсутствии свидетелей.

Итак, несмотря на типичные выражения, характерные для военных мемуаров эпохи 1812 года, и описание красивых сцен боя, Н. Дурова передаёт весь ужас смерти, связанной с насилием. Себя во время боя показывает спасающей раненых, за что, кстати, её и наградили Георгиевским крестом.

Литература:

1. Давыдов Д. В. Стихотворения. Проза. Дурова Н. А. Записки кавалерист-девицы / Денис Васильевич Давыдов, Надежда Андреевна Дурова. – М.: Правда, 1987. – 649 с.

2. Савкина И. Разговоры с зеркалом и Зазеркальем: Автодокументальные женские тексты в русской литературе первой половины XIX века / Ирина Савкина. – М.: Новое литературное обозрение, 2007. – 416 с.

3. Шкловский В. О русском романе и повести / Виктор Шкловский // Избранное. В 2-х т. – М.: Худож. лит., 1983. – Т. 1: Повести о прозе; Размышления и разборы. – 1983. – 232 – 236.