Просолович Алексей Леонидович

кандидат философских наук, старший преподаватель кафедры философии
и культурологии Одесского государственного экономического университета

ФЕНОМЕН УТОПИИ КАК СПЕЦИФИЧЕСКИЙ ТИП ИСТОРИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

На сегодняшний день написано достаточное количество самых разнообразных по своей проблематике работ как зарубежных, так и отечественных авторов, посвящённых утопизму. Тем не менее, сегодня среди задач исследования феномена утопии остаются актуальными, в том числе в философском аспекте, – её сущность, функции, типы, механизмы эволюции, пути воздействия на социально-политическую жизнь и т. п. Обусловлено это и тем, что в наши дни общественные процессы сопровождаются противоборством социальных идеалов, часть из которых несёт на себе более или менее отчётливую печать утопизма. Исходя из всего вышесказанного, в данной работе автор предпринял попытку выявить, прежде всего, специфику утопизма, как одного из типов исторического сознания, а также некоторые наиболее важные аспекты сущности феномена утопии.

Понятием исторического сознания общества охватывается всё многообразие стихийно сложившихся или созданных наукой форм, в которых общество осознаёт (воспроизводит и оценивает) своё движение во времени. Кроме того, всякая общественная система должна располагать какими-либо способами фиксации (отображения, моделирования) своих прошлых состояний. Объектом отображения в историческом сознании всегда служат определенные моменты прошлых состояний общественной системы. Меняется, прежде всего, сама протяженность событий, которые запечатлеваются в сознании общества. Это могут быть ближайшие прошлые состояния общества, которые могут непосредственно воспроизводиться в ближайшем будущем. Когда же фактом общественного сознания в той или иной форме становится отдаленное прошлое, то есть прошлое, которое уже не может воспроизводиться, отношения которого к настоящему (а под "настоящим", как известно, обычно имеется в виду некоторая протяженность прошлых и будущих состояний системы, функционирующей в каких-то стабильных рамках) опосредованы рядом иных состояний, – изменяются сами функции исторического сознания: либо оно выступает как осознание процесса развития общества во времени, либо оно фиксирует противопоставление "нынешнего" состояния – "прошлому". Таким образом, оказывается, что даже само по себе изменение протяженности "памяти" общественного сознания связано с переоценкой её предмета, перестройкой её структуры и её функций. Под "структурой" исторического сознания в данном случае имеется в виду взаимосвязь способов фиксации в нем своего предмета, то есть подлежащих отображению моментов общественных процессов. Сюда можно отнести всё многообразие различных вариантов "сознательного" и "бессознательного", "теоретического" и "практического", "научного" и "мифологического" и т.п. вариантов запоминания обществом своего прошлого [1, с. 192]. Необходимо подчеркнуть также, что историческое сознание в целом содержит определённые утопические элементы; они объясняются стремлением отрицать существующую социальную реальность, основываясь на представлениях о каких-то возможных во времени или пространстве иных формах общественного бытия, присущих угнетённым слоям общества. Эта детерминация сознания будущим, которое может стать реальностью, – является достаточно существенным компонентом исторического сознания [2, с. 17].

Сущность утопии чаще всего пытаются вывести из соотношения воплощённого в ней идеала с различными сторонами общественной жизни, прежде всего с общественной практикой. Утопию, например, определяют как "несбыточную идею", "вечное царство неосуществимой мечты", как "указание на переворот, который она (утопия. – Авт.) хотя и не способна осуществить, но может требовать" и т. п. [3, с. 11]. Утопический идеал рождается из игры свободного, ничем как будто бы не ограниченного воображения. Утопическое сознание стремится освободиться от "тирании" необходимости, подняться над временем и над историей. Разделив мир на "элементы", утопист испытывает потребность проделать обратную работу – заново синтезировать целостную картину мира, поскольку, как и любой другой тип, утопическое сознание может оперировать лишь целостными образами. При этом утопист замещает вытесненные элементы реальности новыми, устанавливая между ними произвольные связи. Кроме того, синтезируя мир, выстраивая искусственную систему, утопист вправе утверждать, что следует определённой логике. Однако эта логика является логикой произвола. И если законы, которым подчиняется мир, созданный воображением утописта, в каких-то ситуациях совпадают с действительными законами развития общества – то, как правило, лишь по чистой случайности. Именно таковыми являются миры, созданные воображением Платона, Мора и др. утопистами – здесь все они выступают как "социальные изобретатели". Таким образом, в целом утопию можно определить как произвольно сконструированный образ идеального социума, принимающего различные формы (общины, города, страны и т. п.) и простирающегося на всю жизненную среду человека – от его внутреннего мира до космоса. В таком случае утопическое сознание может быть определено как сознание, произвольно полагающее образ идеального социума. Действительно, социальная утопия (и соответственно социально-утопическое сознание) – видовое проявление родового феномена, распространяющегося на многие, если не на все сферы человеческой деятельности [3, с. 25]. Но при этом, именно в социальной сфере утопическое сознание находит наиболее последовательное и разнообразное воплощение.

К утопическому сознанию можно подходить и как к своеобразному "шифру бытия" продуцирующего его субъекта, т. е. рассматривать его как отражение действительности, фиксирующее – непосредственно, через содержание полагаемого идеала, или косвенно, через способ видения предмета утопистом, – его ценностные и политические ориентации и притязания. Кроме того, утопия – это ещё и "шифр бытия" мира, в котором действует утопист, окружающей его природной и социальной среды. Любой социально-утопический проект – это "слепок" с породившего его общества, обратная проекция одной исторической эпохи в другую (прошлого – в настоящее, настоящего – в будущее и т. п.), т. е. проекция, в которой устранены все минусы и усилены все плюсы существующего общества. Она неизбежно несёт в себе и реальные противоречия последнего, и его проблемы, связанные с характером общественных отношений, уровнем экономического развития, культурной зрелости. В этом смысле социальная утопия может сказать исследователю о породившей её эпохе и о её авторе не меньше, нежели самое достоверное описание, сделанное "незаинтересованным" лицом. Важно и то, что некоторые утописты соотносили свои проекты не с будущим, а с прошлым, – и это было не литературным приёмом, а выражением глубокой убеждённости в том, что человечество идёт к закату, "золотой век" позади. Хорошо известна и другая позиция, когда автор рассматривает свой проект, прежде всего как образное выражение определённого мировоззрения, определённой философии и морали, не связанное жёстко с конкретной точкой на шкале исторического времени. Таким образом, можно говорить, что порождённый произвольным воображением образ (понятие) идеального предмета может быть соотнесён не только с будущим, но и с любой точкой на шкале пространственно-временного континуума либо не соотнесён с этой шкалой вообще. При этом, необходимо иметь в виду, что утопическое сознание, "как таковое", – это, как и любой другой тип сознания – не более чем теоретическая конструкция. Реальное, практически функционирующее сознание, на каком бы уровне мы его ни брали, – всегда сознание "многоголосное", в которое различные типы, в том числе и утопическое сознание, входят в форме определённой установки; в данном случае – установки на произвольный способ конструирования идеального предмета. Именно по этой причине утописты нередко мыслят вполне реалистически, реалисты обнаруживают утопические элементы, а исследователи в произведениях, которые в целом не могут быть отнесены к числу утопий, часто находят в них черты утопизма.

Необходимо выделить важнейшие характерные черты утопического сознания: 1) исторический процесс выступает как направленный, ориентированный своей целью (как ортогенез). Все предшествующие состояния общества рассматриваются как ступеньки восходящей к цели лестницы; 2) относимое к мифологическому будущему состояние цельности бытия, свободного от противоречий, выступает в качестве “подлинной” человеческой истории, во многом снимающей все предшествующие ей “неподлинные этапы”; 3) незаметно внедряющееся в эту схему убеждение в том, что цель (как Бога, так и человека) оправдывает средства, – убеждение, естественно вырастающее из линейного расположения этапов восхождения к “финалу”, где каждое предшествующее состояние общества оказывается средством достижения следующего; 4) отношение к человеческой личности как к элементу, средству реализации социальной программы, поскольку реализация утопического идеала выступает средством решения всех человеческих проблем.

Итак, элементы того, что составляет суть утопии, можно встретить в самых разнообразных произведениях. Последнее, на наш взгляд, делает целесообразным применение понятия "утопизм" как утопического подхода к проблемам настоящего и будущего. В этом плане история утопической мысли предстаёт не просто как ряд произведений, а как процесс эволюции утопизма, который, очевидно, как по своим истокам, так и по своему содержанию является одним из вариантов мифологического исторического сознания общества (курсив наш. – Авт.).

Важно и то, что любым утопическим представлениям присуща консервативность (поскольку история подчинена наперёд заданной схеме, вольно или невольно происходит "подгонка" исторических представлений под наличную схему; здесь объективная основа тенденции к стабильности схемы, а значит, и катастрофического преодоления последней) [1, с. 201]. Поэтому оправданная и иногда полезная в одних условиях, утопическая схема оказывается неоправданной и даже вредной в изменившейся ситуации, но изменяться вместе с ситуацией она не может. В этом, собственно, и заключается одно из специфических отличий утопического сознания, как одного из вариантов исторического мифологического сознания, от научного.

В заключение следует отметить, что феномен утопии, безусловно, является ярчайшим проявлением социального творчества, удовлетворяющего равно как интеллектуальные круги, так и самые широкие слои населения [4, с. 162]. При этом утопия, как видно, представляет собой значительно более сложное явление жизни и культуры, чем это может показаться на первый взгляд. Она отнюдь не сводится лишь к фантастическим проектам "наилучшего государственного и общественного устройства". По своим социокультурным установкам утопия амбивалентна, а её общественно-политическая роль противоречива и во многом определяется конкретной ситуацией. Одни и те же идеалы в различном историческом контексте могут вступать в "резонанс" с разнонаправленными социальными и политическими тенденциями, обретая различный смысл. Кроме того, утопизм, как вариант мифологического сознания и утопическое измерение в целом, было и остаётся имманентным измерением человеческого сознания. К тому же, как свидетельствует история, утопическое сознание проявляет отчётливую жизнестойкость и, в конечном счёте, оказывает заметное влияние на социально-политическую и культурную жизнь общества.

Литература:

1. Левада Ю. А. Историческое сознание и научный метод // Философские проблемы исторической науки. – М.: Наука, 1969. – С. 186–224.

2. Ящук Т. І. Філософія історії: Курс лекцій. Навчальний посібник. – К.: Либідь, 2004. – 536 с.

3. Баталов Э. Я. В мире утопии: Пять диалогов об утопии, утопич. сознании и утопич. экспериментах. – М.: Политиздат, 1989. – 319 с.

4. Мартынов Д. Е. К рассмотрению семантической эволюции понятия "утопия" (XVI-XIX вв.) // Вопросы философии. – 2009. – №5. – С. 162–171.