Воспоминания Ковалевского М.М. – великого русского ученого

М.М. Ковалевский родился 27 августа 1851 г. в Харькове, в старинной дворянской семье, свято чтившей традиции верного служения Отечеству и исповедовавшей культ науки. Пройдя обучение на юридическом факультете в Харьковском университете, начинающий ученый отправился в Европу, где прослушал лекции крупнейших специалистов.

Воспоминания о своей жизни Ковалевский начал создавать в возрасте 44 лет, в начале Первой мировой войны. Мемуары охватывают период с конца 1850-х до 1914 г. и включают в себя созданные ранее очерки. Написанный живым литературным языком, труд «Моя жизнь» сложно охарактеризовать как автобиографические заметки в собственном смысле слова: жизнь автора настолько тесно связана с научной, культурной и политической историей эпохи, что по ее описанию можно изучать целые пласты жизни русского общества на рубеже веков.

Ценность публикаций воспоминаний и писем известного русского ученого Максима Максимовича Ковалевского состоит не только во введении в научный оборот новых источников из фондов Архива РАН и Центрального исторического архива Москвы, но и в объединении документов, особым образом раскрывающих жизненный мир яркой исторической личности правоведа, публициста, лектора, общественного деятеля предреволюционной эпохи

Существенно дополняют мемуары зарисовки путешествий по Кавказу, Америке и Европе; впервые введенные в научный оборот письма М.М. Ковалевского профессору А.И. Чупрову. Размышления известного научного и общественного деятеля о природе происходящих процессов – крайне интересный рефлективный опыт современника эпохи. Если сообщенные автором сведения традиционно привлекают внимание историков, благодаря чему хорошо известны сегодня, то самосознание мемуариста, особым образом раскрывшееся в опубликованных памятниках, – феномен, не менее важный для истории эпохи, однако остающийся малоизученным.

Информация, сообщаемая Ковалевским, интересна во многих отношениях. Рассказ о научной и общественной жизни России и Европы рубежа веков включает массу любопытных фактов. Одно из самых ярких описаний научной жизни русских университетов эпохи Александра III – очерк «Московский университет в конце 70-х годов прошлого века». Повествование открывает множество деталей, связанных с московским научным сообществом времен С.М. Соловьева и В.О. Ключевского. По воспоминаниям Ковалевского, университет представлял тогда «очаг, из которого шли руководящие течения общественной мысли». Немаловажную роль играли при этом личные связи – многие решения принимались в результате персональных бесед и поручительств.

Характерной чертой времени была своеобразная широта интересов представителей московского научного сообщества. «При посещении обществ и редакций меня всегда поражало в Москве присутствие одних и тех же лиц, – отмечает М.М. Ковалевский. – В понедельник они были археологами, во вторник или среду – этнографами или юристами, и неделя не кончалась без новой встречи с ними в психологическом обществе или обществе любителей словесности». Причины этого ученый видит в «узости» культурного класса страны и отсутствии научной специализации, характерной для Европы.

Содержание мемуаров свидетельствует о восприятии достижений эпохи современниками. Характерная для этой работы взвешенная и тонкая исследовательская позиция Ковалевского, не допускающая резких суждений и чуждая всякому детерминизму, определяет и его оценки деятельности современников. Так, упоминая исследователя русского эпоса В.Ф. Миллера, выявившего общность сюжетов русских былин и восточной эпической поэзии, Ковалевский заключает, что «наши былины после его работ оказались столько же продуктами самостоятельного народного творчества, сколько оригинальной разработкой перешедших к нам с Востока сказаний и литературных сюжетов отдаленного средневековья». При том, что изучение проблемы взаимоотношения эпических сюжетов находилось на начальной стадии, сам Ковалевский отмечает лишь «плодотворность» сравнительного анализа, не пытаясь разрешить вопрос об оригинальности и заимствовании.

Не менее интересны описания поездки по Кавказу, включающие крайне любопытный рассказ о правах и обычаях народов. Обратим внимание на проявляющуюся здесь позицию исследователя: он, прежде всего, наблюдатель, понимающий важность изучаемого феномена и не спешащий с оценкой, препятствующей пониманию самого явления. Анализируя особенности местного права, Ковалевский указывает на неправомерность позиции русских судей, руководствующихся общими нормами российского суда и рационалистическими представлениями о порядке ведения дел, опроса свидетелей и т.п. Казалось бы, единые правовые нормы должны применяться во всех областях империи, автоматически распространяясь и на присоединенные территории, однако подобный подход приводит к серьезным противоречиям, своеобразному «конфликту интерпретаций», когда судья, уверенный в универсальности применяемых методов дознания, приходит к совершенно непредсказуемым выводам, расценивая ситуацию как осознанное желание противостоять закону. В то же время сами кавказские народы не просто руководствуются собственными обычаями, но и трактуют по-своему все происходящее в суде. Все это склоняет ученого отнюдь не к мысли о необходимости «просветить дикий народ» и убедить их в закономерности европейских норм, но к идее об обязательном привлечении к суду избранных посредников, так как уездные начальники не могут понять логику местного права, нормы которого зачастую представляются им и нерациональными, и негуманными.

Все повествования М.М. Ковалевского, собранные в издании, безусловно, интересны для исследователя русской культуры рубежа веков. Однако в рамках объективистской установки, свойственной традиционной исторической науке, многие сведения, приводимые Ковалевским, оказываются либо «неточными», либо известными по иным, «более достоверным» источникам. Сомневаясь в исторической и художественной ценности мемуаров, Ковалевский видит глубокий смысл в создании подобного труда: «Я ставлю себе иную задачу: мне хочется в 1910-м году представить читателю, как рисуется в моем воображении умственная жизнь Москвы и ее университетов в то десятилетие с 1877 по 1887 год, когда мне самому приходилось стоять довольно близко и к преподаванию, и к различным литературным кружкам первопрестольной». Задача относится не только к «университетским» главам, но выходит на все повествование: автор представляет читателям свое видение эпохи как факт, не имеющий ценности для традиционной историографии, но заключающий в себе то смысловое поле, которое значимо само по себе, безотносительно знания объективистской науки об описываемых явлениях.

На рубеже XIX-XX вв. осмыслить ценность подобной информации в рамках исторической науки было крайне сложно отождествление истории как таковой с выводным знанием об «объективности» эпохи доминировало и на протяжении XX столетия. Тем более – оказывается задача, обозначенная для себя Ковалевским: она свидетельствует об актуальности изменения традиционной объективистской установки при подходе к памятнику эпохи, о необходимости реконструкции имманентного источникового знания в его собственных смысловых рамках, пользе изучения феноменов авторского сознания для понимания прошлого. Именно этот подход представляется наиболее продуктивным при анализе опубликованных материалов – именно на этом пути «необъективные» сведения, определяющие тенденциозность памятника в позитивистском источниковедении, обретают самостоятельное значение и превращаются в безусловный плюс, раскрывая новое знание об эпохе. Мемуары М.М. Ковалевского – ученого, бережно относившегося к чужому объяснению и не склонного к абсолютизации собственных представлений, характерной для многих историков XX столетия, безусловно, заслуживают именно того внимательного и строгого подхода, который был подсказан самим автором.